Фото «Ведогонь-тетра»

— Илья, в прошлом году мы беседовали с вами перед премьерой спектакля «Счастье мое». Сегодня хотелось бы представить вас широкой публике, познакомиться ближе. Вы окончили Высшее театральное училище имени Щепкина, с 2010 года — в труппе «Ведогонь-Театра». Но до того успели поработать в театре «Модернъ» и в театре Стаса Намина.

— В «Модерне», да. А вот что касается театра Стаса Намина, то я никогда не был в его труппе. Просто мы играли на этой сцене самостоятельно сделанный спектакль «Над пропастью во ржи». Сначала мы собирались выпускать его в «Модерне» как репертуарный спектакль, но по некоторым внутритеатральным причинам этого не получилось. Актеры же очень загорелись начавшимся процессом и сами решили его доделать. Режиссуру взял на себя исполнитель главной роли — Холдена — Сергей Краснов. А с театром Стаса Намина мы просто договорились, чтобы выпустить и играть спектакль на их площадке.

— А в «Модерне» сколько вы проработали?

— В «Модерне» — семь лет. Я выпустился в 2003 году и сразу пошёл туда. Но там у меня как-то не очень сложилась актерская судьба. Я «просидел» там семь лет, играл мало — в основном только те спектакли, в которые меня ввели по приходу в театр, так я их и играл. Были, конечно, интересные постановки, например «Саломея» режиссера Владимира Агеева. Но в целом я был недоволен, долго чего-то ждал, а потом я решил — хватит, надо менять театр.

— Как вы попали в «Ведогонь-Театр»?

— В то время я переехал жить в Митино; наверное, это ближайшая точка к Зеленограду от «большой Москвы». Собравшись уходить из «Модерна», показывался в другие театры. Но дело в том, что театры предпочитают смотреть новоиспеченных выпускников, а тех кто выпустились несколько лет назад, смотрят весьма неохотно. Наверное, из тридцати московских театров, которые я обзвонил, согласились меня посмотреть только три. А где-то в глубине сознания я всегда помнил о том, что есть и «Ведогонь-Театр». Я учился на курсе у Николая Николаевича Афонина, тогдашнего ректора Щепкинского училища, а Павел Викторович Курочкин, худрук «Ведогонь-театра», был одним из педагогов на его курсе, поэтому хорошо меня знал. 1 сентября 2010 года я ехал на сбор труппы в «Модернъ» и заехал по дороге в Щепкинское училище (в этот день там собираются студенты, педагоги и выпускники) в надежде и с предчувствием встретить Павла Викторовича, наудачу. Я открываю дверь в училище, и сразу вижу его. Спрашиваю: «Павел Викторович, не нужен ли вам хороший актер?» Он сказал, что подумает. Подумал — и вот я в Зеленограде.

— Ваша первая роль в «Ведогонь-Театре» — Петр Мелузов в «Талантах и поклонниках» по Островскому. Вас сразу взяли на эту роль?

— Да, как раз, ушел из театра исполнитель этой роли, а я счастливо повстречал Павла Викторовича. Что называется, сошлись звезды.

— Сейчас вы играете во многих спектаклях, в их числе «Царь Федор Иоаннович», «Бесприданница», «Иванов». Но хотелось бы вспомнить «Счастье мое». Играете ли с теми же мыслями и чувствами, как в первые премьерные дни, или что-то изменилось со временем?

— Конечно, что-то изменилось, потому что он стал более «наигранный», в хорошем смысле слова. Это мой любимый спектакль. Интересный спектакль, потому что он у нас получается очень по-разному. У меня там очень хорошая роль, Семена Чижова, играю ее всегда с большим удовольствием. В прошлый раз я был у вас вместе с режиссером этого спектакля Ильей Ротенбергом. В числе прочего, мы говорили о том, какие у нас были разногласия по поводу моего персонажа. И, честно говоря, я до сих пор сам не могу однозначно решить, каков мой герой. Но тем интереснее — потому что каждый раз, особенно к финалу спектакля, я не знаю до конца, каким он получится.

— Вы внутренне спорите со своим героем?

— Не то чтобы… У Семена были отношения с девушкой, потом он попал в больницу, и полгода они не видели друг друга. Теперь он уезжает за границу в командировку, в Лондон, а для советского человека, тем более в послевоенное время — это, вообще,что-то невероятное. Когда мы выпускали спектакль, я считал, что когда мой герой говорит, что вернется, — верит в это. Хотя, наверное, жизнь сложится так, что ничего не получится. А режиссер хотел, чтобы я играл другое — герой просто приходит, потому что полгода назад обещал, а теперь хочет порвать и просто врет. В общем, мы не могли окончательно определить, для чего он приходит перед отъездом к Вике.

Как-то, после одного из спектаклей, знакомая зрительница рассказала историю из жизни — про уже немолодого человека, сотрудника КГБ, у которого в 50-летнем возрасте завязался серьезный роман. Все шло к свадьбе, но вдруг оказалось, что у любимой то ли отец, то ли дед сидел, еще в сталинское время. И он понимает, что это крест на дальнейшей профессиональной карьере. Он сделал выбор и сказал: «Я все понимаю, но давай я не буду тебе морочить голову, жениться я не могу». Может быть, звучит страшно — но это жизненная история. Эта зрительница подсказала мне нужный ход: Семен приходит проверить, не сдаст ли его Виктория. Потому что реально у него складывается такая карьера, о которой многие бы мечтали.

Вот так — одно точно подобранное слово, сразу многое проясняет. Смешно, что мы сами его не нашли, видимо, слишком горячо спорили. По актерски стало играть легче, хотя мне, по прежнему кажется, что мой герой не совсем зависит от меня. Я, все равно, чувствую, что у меня получается то такой нехороший человек, редиска. А иногда, что он искренне говорит про то, что вернется. Может, это и не совсем профессионально, но мне даже нравится, что я не всегда знаю, к чему мы с Семеном придем в финале.

Надо сказать, что все очень по-разному воспринимают спектакль. Я обычно, если кого-нибудь на обратной дороге подвожу, расспрашиваю: «А как вы думаете? Вернется он, не вернется?»

— Что же отвечают?

— Все по-разному: у каждого свой жизненный опыт, все проецируют на свою ситуацию. Кто-то в полной уверенности, что вернется. Кто-то говорил: «Что за ерунда? Естественно, нет».

Кстати говоря, интересная у нас практика в театре — встречи со зрителями после спектаклей и обсуждение. Такая встреча была и после спектакля «Счастье мое». Я сейчас уже точно не помню, кто там и что говорил, но это было очень интересно. Надо сказать, что многие, особенно молодые люди, почему-то не понимают, почему Семен не может жениться на героине. Многими оказался не замечен или не понят тот факт, что она дочь врага народа.

- Возможно, для них это уже слишком давняя история. А возможно, зависит от образования и знания истории.

— Может быть.

— Такое же обсуждение было после показа эскизов к спектаклям по пьесам словенских драматургов. Это был любопытный разговор, но люди, как мне показалось, в основном оценивали не актерскую игру, а говорили — нравится им эта тема или нет.

— Что касается отрывка «Пять мальчиков», в котором я участвовал, — мы не ожидали, что будет такая реакция зала на то, что мы там делаем. Мы, взрослые люди, играем 10-11-летних детей, которые, в свою очередь, играют…

— «Во взрослых».

— Да. Сначала они играют в каких-то супергероев, спайдерменов, а потом «в маму и папу». В общем, зал хохотал, хотя мне казалось, что ничего смешного мы не делаем — ну, дурачимся немного, играем, как детстве. Для нас это была непредсказуемая реакция.

— В спектакле «Царь Федор Иоаннович» вы играли сначала князя Мстиславского, затем князя Шаховского. Насколько вам было сложно репетировать?

— Для начала скажу, что это, конечно, замечательный спектакль. Мне в нем не сложно, поскольку он очень хорошо режиссерски поставлен. Может быть, поэтому он удобный для артистов. Там все понятно. Я не видел этот спектакль, когда он выпускался, он идет уже много лет. Часто спектакли разваливаются через какое-то время, а этот настолько крепко сделан, что сам себя поддерживает.

Меня ввели сначала на роль Мстиславского (тоже ушел предыдущий исполнитель). И когда я тогда вводился и впервые смотрел этот спектакль, я, конечно, обратил внимание на роль Шаховского. Вскоре меня ввели и на неё.

— Сколько было Шаховских в этом спектакле? Пять?

— Я, по-моему, шестой. Хорошая роль, не очень большая, но приятная — герой-любовник.

— Возможно, герой-любовник — это ваше амплуа? Или, скажем, романтический герой.

— Я бы не сказал, что я прямо-таки герой-любовник. Я скорее лирический герой. А если говорить об амплуа, мне кажется, что я не лишен и комического дарования. Правда в «Ведогоне» у меня особо комических ролей нет — посмотрим, что будет дальше.

— Стандартный журналистский вопрос: кого бы вы хотели сыграть?

— У меня на этот случай есть заготовленный актерский ответ. Я бы хотел сыграть Хлестакова, это как раз характерная, комическая роль. А из серьезного репертуара мне очень нравится князь Мышкин. Мне кажется, что я хорошо его чувствую, это могло бы получиться.

— Еще одна ваша роль из премьеры прошлого сезона — Семен Железнов, «Васса» по Горькому. На первый взгляд, вы совсем не ассоциируетесь с этим персонажем. Расскажите о работе над этой ролью, об общении с режиссером Анатолием Ледуховским.

— Анатолий Владимирович не знал артистов «Ведогонь-театра»; он посмотрел несколько спектаклей и захотел с нами встретиться, пообщаться, спросить, что мы думаем, рассказать, что он думает. И я на этой встрече сказал, что меня привлекает роль не Семена, а Павла. Она у Горького, на мой взгляд, написана куда интереснее. Режиссер, видимо, взял это себе на заметку, и по начальному распределению ролей я должен был играть Павла. Хотя это тоже «не моя» роль, но это как раз и интересно, потому что делается «на сопротивление».

Семена я, честно говоря, не хотел играть. Он казался мне каким-то без изюминки, что ли, не особенно интересным. Но в какой-то момент меня перекинули с Павла на Семена. Я тогда ужасно расстроился, но делать нечего, пришлось репетировать. Семен у меня, кстати, долго не получался, я не мог найти эту самую изюминку. Но режиссер предложил интересную форму, я начал пробовать, и постепенно роль наполнилась содержанием. В какой-то момент, видимо, количество переросло в качество, что-то срослось.

И весь спектакль получился очень интересный. Его, кстати, номинируют на «Золотую маску».

— Нравится ли вам играть в детских спектаклях?

— С одной стороны, да. С другой — детские спектакли по времени часто совпадают с подработкой на стороне. Что скрывать — все знают, что артисты часто где-нибудь еще подхалтуривают. У меня сейчас два детских спектакля. Это «Полнолуние в детской» — там вполне забавная роль.

— «Великий и ужасный».

— Великий и ужасный, да. Мне очень нравится это название. А вообще, чем хороши детские спектакли, — там можно многое себе позволить, на что дети, может быть, и не обратят внимания: «поподкалывать» друг друга, покуражиться немного. Это как раз такой спектакль.

— В недавней премьере — «Аленьком цветочке» по Аксакову — вы играете Чудище.

— Я там половину текста говорю в микрофон за сценой, играю только голосом. Потом в какой-то момент появляюсь в костюме Чудища.

— Как из вас делали Чудище?

— У нас, надо сказать, достаточно тяжело выпускался спектакль, потому что декорации привозили в последний момент, костюмы тоже поздно, — а очень многое в пластике Чудища дает именно костюм. На меня надевается большая шапка — это голова Чудища, — в ней сделаны большие глазницы, под ними гримом дорисовывали уже мои глаза. Сейчас попробовали (потому что я еле успеваю смыть этот грим перед тем, как превратиться в человека) поддевать специальную маску.

У режиссера была задача не делать Чудище слишком страшным, чтобы не испугать детей. Правда, мне кажется, сейчас дети такие смелые, что им как раз хочется, чтобы их пугали побольше. Через какое-то время после выпуска я придумал себе еще и горб, чтобы сделать Чудище немного пострашнее.

— Интересно, что дети говорят — боятся Чудища или нет?

— На спектакль приходила моя 4-летняя племянница, сказала: «Нет, не страшно».

— Вы снимались в нескольких сериалах. Планируете ли продолжать работу в кино?

— Конечно, мне бы этого хотелось. По многим причинам: в кино и деньги совершенно другие платят, и, наверное, это несколько другой способ актерского существования. Это вообще достаточно интересный процесс.

— Я почитала отзывы о ваших ролях в кино на разных сайтах, среди них был такой: «Есть лица, которые любят камеры. Это мое субъективное мнение, но мне кажется, у Ильи именно такое лицо. Его ждет большое кинобудущее». Вы запомнились зрителям даже небольшими ролями. Это и есть киногеничность?

— Действительно, есть лица, которые, как говорят на профессиональном языке, любит камера. Мне говорили операторы и режиссеры, что у меня хорошая физиономия для кино. Но кроме этого должно сойтись много факторов, чтобы тебя увидели, запомнили.

— Каким образом происходит «попадание» в сериал — вы должны о себе заявлять или вас, наоборот, находят в актерской базе?

— Есть достаточно много актерских баз, закрытых и открытых. Во все открытые для постановки туда артистов базы я старался попасть, разослал свои резюме, фотографии. Обычно все артисты мечтают о личном агенте, который за определенный процент подыскивает тебе работу в кино, как это происходит на Западе, в Америке. Но у нас эта система работает совершенно по-другому, и агенту с начинающими, нераскрученными, немедийными артистами работать невыгодно. И потом, артистов в Москве очень много.

— При этом такое ощущение, что в сериалах и фильмах снимаются практически одни и те же актеры, — «кочуют» актерскими ансамблями.

— Когда снимается какой-то фильм, продюсеру, режиссеру надо найти актеров быстро, чтобы это было попадание в то, что он хочет, в то, что у него написано в сценарии. Если он видел артиста в подобном образе — он его запомнил. А найти другого, вытащить из него, может быть, что-то заложенное, скрытое, — гораздо сложнее.

И потом, сейчас многие жалуются, что не все умеют работать с артистами. Иногда специально ищут какое-то новое лицо. Но проще взять проверенное.

— В конце позапрошлого сезона был вечер, где вы читали отрывок из произведения Константина Федина «Я был актером». Тогда мы и узнали, что классик отечественной литературы Федин — ваш прадед. Говорят, что вы на него очень похожи, насколько можно судить по фотографиям.

— Есть такое дело. Не очень много сохранилось его фотографий в молодости, но на некоторых, в каких-то ракурсах, я действительно очень похож.

— В школьной программе Федина, насколько я помню, не было…

— Был в свое время, но потом уже нет.

— Хранится ли память о прадеде в вашей семье, как вы о нем вспоминаете?

— Естественно, хранится. Собственно говоря, наш фединский «очаг» сейчас концентрируется вокруг его дочери, моей бабушки, осенью ей исполнился девяносто один год. Она живет в Переделкино, но, к сожалению, не на той даче, где Федин прожил основную часть жизни. Они были соседями с Пастернаком. Дача была литфондовская, потом ее забрали, но, слава богу, мы успели купить в Переделкино маленький участок. И папа, и тётушка живут сейчас там, вместе с бабушкой.

Другой такой очаг находится в Саратове, где в начале 80-х открылся музей Константина Федина. Саратов — его родина.

— Вы бываете там?

— У меня, к сожалению, редко получается, но мои папа и тетя ездят регулярно. Два раза в год в музее проходят фединские чтения, научные конференции, и там всегда ждут потомков. Тот отрывок, который я читал на закрытии труппы, я готовил как раз для того, чтобы выступить на фединском юбилее, который отмечали в Саратове.

— Известно, что Константин Александрович и сам выходил на сцену, и писал для театра. Вы решили стать актером, пойдя по стопам прадеда?

— Не поэтому, хотя, может быть, что-то где-то и заложено. Федин оказался гражданским пленным во время Первой мировой войны в Германии — уехал туда учить язык, и его застигла война. Он не мог выехать, но жил относительно свободно: надо было регулярно регистрироваться в полиции и зарабатывать на жизнь. Был вынужден пойти на сцену, потому что из-за нехватки мужского населения это было едва ли не единственное место, куда можно было устроиться, чтобы как-то прокормиться. Его взяли в музыкальный театр — в детстве он занимался музыкой, играл на скрипке, знал нотную грамоту.

Бабушка и дед по папиной, фединской, линии — актеры, по маминой — художники. Родители у меня оба биологи, ну, а я — снова в актеры.

— Наверное, вам многое дали в семье в смысле образования и культуры.

— Семейная атмосфера, безусловно, откладывает отпечаток.

— В «Ведогонь-театре» открылась выставка художника Юрия Васильева, вашего деда.

— Да, это мой дед уже по маминой линии.

— Интересные у него работы и, видимо, интересная судьба.

— У меня давно была идея сделать его выставку в театре. К тому же у «Ведогонь-театра» театра есть планы расширения своей творческой территории, создания культурного центра и так далее. Но я никак не находил повода — это же должно быть как-то связано с жизнью театра. И вот такой повод появился — поэтический вечер, посвященный советским поэтам второй половины двадцатого века «Железо. Поэзия безмолвия». Это оказалось созвучно творчеству деда.

Надо сказать, у него весьма специфическая живопись — это такой советский авангард, абстракционизм, беспредметное искусство, — но, в общем, интересная и сейчас достаточно востребованная. Дед занимался живописью в известной в советское время студии Элия Белютина, с которой началась в СССР травля неофициального искусства. Знаменитая выставка студии в «Манеже» в 1962 году, которую разгромил Хрущев, повернула судьбы многих выставлявшихся там художников. К счастью (по тем временам), дед в ней не участвовал, поэтому можно сказать, что судьба была к нему благосклонна.

— Далекие от театра люди запомнили вас в рекламе «МТС» — показывали два телевизионных ролика с вашим участием. Как вас позвали сниматься в рекламе?

— Я состою в нескольких актерских агентствах; кто-то специализируется на рекламе, кто-то на кино, сериалах и так далее. Позвали на кастинг. Обычно это происходит так: сидит куча народу, ждешь в большой очереди, потом тебя вызывают — фас, профиль, покажите пальчики, представьтесь. На этом кастинг заканчивается. Потом этот материал отсматривает режиссер, если ему твоя физиономия понравилась. Я, может быть, немного цинично об этом говорю, но так оно и происходит. В общем, утвердили на первую рекламу, она оказалась удачной. А вторая получилась как продолжение первой, там не было никаких кастингов.

— Сколько времени заняли эти съемки?

— На 30-секундный ролик ушло, наверное, три дня. Потому что сначала снимали в одном месте, потом в другом.

— А там, где вы с девушкой на берегу океана?

— Один день. Это был реальный берег, ездили в Португалию. Заказчик требовал, чтобы на берегу стояли пальмы. В Португалии на берегу пальм нет, поэтому думали сначала ехать в Таиланд. Но с Таиландом сложнее, а Португалия ближе, дешевле и надежнее. В итоге туда привезли пальмы, поставили их в больших горшках на берегу. Забавно.

— Видела в «Фейсбуке» фотографию, где вы стоите на вершине Эльбруса? Вы увлекаетесь альпинизмом?

— Это мое хобби, от которого я «схожу с ума». Это не совсем альпинизм, правильнее сказать — горный туризм. В чем отличие: если альпинисты выбирают себе вершину и идут непосредственно к ней, возвращаясь потом в базовый лагерь, то у горных туристов — длинный маршрут с чередой препятствий. Для меня это и отдушина, и совершенно иная жизнь, когда ты можешь недели три почувствовать себя первобытным человеком — и это здорово.

— Вы ходите в горы с друзьями или обязательно нужен инструктор?

— Эльбрус вполне доступен даже без специальной подготовки, но я бы не советовал ходить всем подряд. Несмотря на то, что технически эта гора несложная, периодически происходят несчастные случаи. У моих друзей однажды слетела «кошка» с ноги, и ребята покатились вниз. Слава богу, все обошлось только травмами, но бывают и летальные исходы. В общем, к любому восхождению нельзя относиться легкомысленно.

Я ходил летом. В сезон туда поднимается очень много народу. Чтобы успеть подняться, надо встать ночью, часа в три, наверное. Представьте, звездное небо, а впереди куча фонариков, человек двести; облака снизу и частично пока еще сверху. А потом начинает светать. С одной стороны садится белая луна, которая становится постепенно желтой, а с другой стороны восходит солнце. Это очень красиво.

Юлия Кравченко