— Александра, вы окончили актёрский факультета ВГИК. У кого вы учились? Какие воспоминания о тех годах?
— Я окончила мастерскую Бориса Петровича Чиркова, моими преподавателями были Людмила Юрьевна Геника-Чиркова, и Роберт Михайлович Спиричев. Сегодня у Людмилы Юрьевны как раз день рождения — обязательно позвоню и поздравлю ее. Она прекрасный педагог и очень много нам дала. Я окончила ВГИК в 1983 году и потом уехала в Болгарию — так сложились обстоятельства. Почти 31 год живу и работаю там.
— А родились вы в Ташкенте. Когда решили связать свою жизнь с театром?
— В нашей семье с театром связано уже третье поколение — это такая династия. Уже и у моей внучки была премьера, правда, в кино. Посему, как говорит Васька Пепел в пьесе «На дне»: «Вор Васька, воров сын Васька! Ну — нате! Вот — я вор». Действительно, всё получилось естественно, потому что я выросла в театре и на съемочной площадке. В 1979 году Борис Чирков набирал курс из Узбекистана. И мы, тогда 15 человек, в том числе Джаник Файзиев, Саша Молдаханов, Фарида Маминова, Рано Кубаева и другие с нашего курса, уехали в Москву.
— Вы занимаетесь движенческим или, иначе, пластическим театром. Как вы пришли к такому жанру?
— Я была еще маленькой, когда моя матушка занималась у Марселя Марсо и экспериментировала на мне. Ещё с трёх лет помню, как она меня учила пантомимному «облокачиванию». И во ВГИКе всегда было особое отношение к пластике, танцу, движению вообще. И помимо традиционной системы обучения сценическому движению, мы два года работали с Олегом Киселевым — актёром, режиссёром, мимом, педагогом. В начале 90-х он уехал в Канаду. Он учил нас той системе пластической импровизации, которая была связана с зонами тела. И, безусловно, он многое поменял в нашем мировоззрении — ломал наши комплексы, стереотипы, открывал новые пути творчества и в творчестве.
Пластика и танец всегда были важны для меня. Когда я приехала в Болгарию, сразу же попала в театр «Слеза и смех», где занималась именно пластической драмой. Потом приехал ставить спектакль в этом театре Гедрюс Мацкявичюс. Кроме того, с первых лет своего пребывания в Болгарии я стала преподавать в театральном институте пантомиму, пластику и танец. За 30 лет профессиональной деятельности у меня, конечно, невероятное количество хореографий и постановок пластики. Немало и режиссерских работ.
— Вы поставили в ярославском ТЮЗе спектакль об Айседоре Дункан.
— Это драматическо-пластический спектакль. Вообще, я предпочитаю синтезировать разные формы, не уходить в один жанр, а объединять и экспериментировать. Спектакли, которые я ставлю, — это поиск универсального языка, где пластика имеет очень большое значение, но может и доминировать или быть на втором плане.
— Интерес к Айседоре Дункан связан, опять же, с танцем, пластикой или с её личностью?
— Безусловно, сама личность интересна — своей биографией, своим нестандартным мышлением, поиском в жизни и отношением ко всему, что у нее происходило. Спектакль сделан по ее автобиографии. В спектакле использован только текст, который был написан ею самой. Интересна сама эта новаторская фигура, как она подходила к новой пластике и новому танцу, её поиски, которые давно уже стали техникой.
У людей-новаторов обычно драматичная судьба с большими перипетиями. И эти перипетии — фактически и есть драматургия ее жизни — тоже интересны и сложны. Это конфликт женщины, которой надо было выбирать между личным счастьем и творчеством. И, в конце концов, она выбирает искусство, жертвуя таким образом не только личным, но и детьми, и всем тем, что для женщины очень важно. Была ли она права — это вопрос, который повисает к концу спектакля. Но она поступила именно так и стала Айседорой Дункан.
— Как сложилось ваше сотрудничество с «Ведогонь-театром»?
— Прекрасно. 20 лет тому назад в ярославском ТЮЗе тогдашний главный режиссёр театра Александр Сергеевич Кузин пригласил меня поставить «Чайку по имени Джонатан Ливингстон». Это тоже пластическо-танцевальный и драматический спектакль. В этом году одна из бывших его студенток, а затем актриса «Ведогонь-театра» Светлана Лызлова позвонила мне: «Я бы очень хотела, чтобы вы познакомились с Павлом Викторовичем Курочкиным». Вот так, благодаря ей, состоялась встреча. К моему огромному сожалению, Света не смогла участвовать в спектакле «Капля счастья».
В зеленоградском театре удивительная атмосфера — творческая, человеческая, теплая; это атмосфера большой тонкой любви и бережного отношения друг к другу. Должна вам сказать, что это большая редкость, а в столичных театрах особенно. А тут приятно работать. Я не ощущала усталости или какого-то раздражения в процессе репетиций; наоборот, я очень признательна и артистам, и всем службам, и руководству театра. Потому что та самоотдача, с которой работают в этом театре, производит потрясающее впечатление.
— «Ведогонь-театр» в большой степени академичный, здесь чувствуется школа Щепкинского училища при Малом театре, ставят много классики — а ваш спектакль необычен. Вам пришлось чему-то учить или переучивать актёров?
— Да, но дело тут не в новом обучении, а в еще одной точке зрения — я же выпускница русской школы и всегда этим гордилась. Я считаю, что это невероятный подарок судьбы. В какую бы страну я ни приехала с мастер-классом, абсолютно везде говорю, что следую системе Станиславского и училась в России, в Советском Союзе. Это моментально создает атмосферу респектабельности. А здесь у нас и не могло быть никаких противоречий ни с артистами, ни с Павлом Викторовичем. Стиль работы, законы работы, правила ремесла у нас одни, мы ни в чем не противоречим друг другу.
Что добавилось — техники свободного движения, которые противоположны технике классического танца. Академическая театральная школа, ее пластическая подготовка основана, прежде всего, на классике — прямой торс, подтянутая фигура, другие телесные и анатомические центры. Та же Айседора Дункан фактически искала возможности того выражения эмоционального через движение, которое не сковывало бы человеческую душу. Я разминаю актеров…
— В каком смысле?
— В прямом, физическом — собственными руками. Актеру необходимо хорошо знать, что происходит с нашими внутренними физиологическими и, соответственно, психологическими эмоциональными процессами. Нас в академической школе этому не научили. Впоследствии уже моя специализированная работа с глухими студентами и инвалидами научила меня многому из того, что связано с теми аспектами тела, которые всегда были приоритетами медицины и психологии. Для того, чтобы быть здоровым человеком, надо очень хорошо себя знать. А артист должен быть здоровым, нельзя выходить на сцену больным.
— Как же говорят: «Артист играет в любом состоянии, а выходя на сцену, должен забыть о болезнях?»
— Как бы он ни «забыл»… Лучше всего не болеть; и это возможно — не болеть. Потому что не врачи, а сам человек отвечает за свое здоровье. Но мы очень многого не знаем, и нам часто удобно это незнание. Комфортно перебрасывать ответственность за свое здоровье на чью-то голову. Иногда просто потому, что нам лень поучиться. А когда мы выходим на сцену, передаем публике всё — не только слова, но и нашу энергетику, нашу эмоциональность. Если мы пытаемся как-то затянуть в себе то, что в нас болит, не показывать этого, — это не значит, что оно «не болит». Потому очень важно, я думаю, особенно тем, кто занимается работой публичной, быть в здравии, душевном и телесном.
Так что если идет речь о какой-то учёбе, то она заключалась именно в этом — в более подробном ознакомлении со своей телесной структурой, осознании взаимосвязей гармоничной телесности с теми действенными и эмоциональными задачами, которые уже ставились перед их персонажами; с ощущением мягкости пластики. Долгое время я занимаюсь «психологическим жестом» (термин из «Техники актера» Михаила Чехова), системой авторской хореографии. Думаю, это то небольшое новое, чем мы смогли обменяться с артистами.
— Актеров вы выбрали сразу?
— У меня была возможность посмотреть только двоих перед тем, как их выбрать. Выбор был в большей степени интуитивный, и я доверилась Павлу Викторовичу и Татьяне Эдуардовне Шаликовой в их мнении, поскольку не знала труппу. Сейчас я очень рада, что познакомилась со всеми. В «Ведогонь-театре», конечно, серьезные возможности и высокий профессиональный уровень актерской труппы.
— Ваши мастер-классы проходят в Московском институте педагогики и психологии. На кого они рассчитаны?
— На желающих и психологов. Это тоже уже почти 10-летняя наша совместная работа с профессором Владимиром Николаевичем Никитиным, который много лет занимается арт-терапией, телесной терапией, вокальной, изобразительной и драма-терапией. Я имела удовольствие быть сопричастной некоторым его приездам в Болгарию, где он проводил семинары и лекции. Соответственно, в этом институте я проводила мастер-классы с психологами, работающими в области арт-терапии, и делилась опытом своей работы с инвалидами. Для людей с врожденными или приобретенными проблемами творчество имеет большое значение, И очень важно находить возможности раскрытия тех талантов, которые они все же получили от бога, и благодаря которым могут быть полноценными людьми в социальном обществе.
— Вы сейчас ездите из Болгарии в Россию и обратно?
— Да. У меня двойное гражданство. Я никогда не отказывалась от советского гражданства, впоследствии от российского. Здесь живут мои родители. В Болгарии — дети.
— Какой театр сейчас в Болгарии? Насколько им интересуются разные поколения? Насколько развит национальный театр?
— Там было много театров. Сейчас их начинают потихоньку закрывать в связи с усиливающимся экономическим кризисом. Но в Болгарии очень хороший актерский потенциал. Сейчас постепенно и видимо начинает меняться суть актерской школы. Раньше болгарская театральная школа больше соответствовала тому академическому воспитанию, которое предлагалось в России. Первые актерские курсы в Софии набирались Николаем Массалитиновым. И артисты были более универсальными в тех средствах выражения, которые предлагались той учебной программой.
Сейчас — может быть, потому, что Болгария присоединяется к Евросоюзу, может быть, по каким-то другим причинам, — происходит переход на другую систему образования, в большей степени «однорельсовую». Когда, условно говоря, терапевт не может быть зубным врачом, потому что вообще о зубах ничего не знает. Идёт разъединение разных специальностей, в том числе и в театре. Если раньше были артисты драмы и кино, сейчас есть артист драматический, есть кукольники, есть театр движения, есть публичная речь — это дикторы, например. Вероятно, в этом есть своя прелесть, это дает возможность людям, у которых существуют какие-то проблемы с речью, все-таки быть артистами пластического театра. С другой стороны, стали меняться установившиеся традиции воспитания универсального артиста.
Театр интересный, хотя и стал более агрессивным — в смысле мук души и экзистенциализма, свойственных европейскому театру. Вот эта закрытость в себе, в своей коробке, страдания одного человека — он один, и больше никого нет. Все чаще на сцене можно видеть откровенный цинизм в этом отношении, большую дозу депрессивности, что ли. Признаю, я не приверженец этой тенденции, которая все больше и больше завладевает эстетикой театра. Но, в целом, артисты прекрасные — я много ставила в Болгарии. Театр хороший, приезжайте посмотреть.
— Болгарский поэт Таньо Клисуров в интервью сказал, что к России и русским в Болгарии исключительно хорошее отношение, но речь шла о старшем поколении. А что вы об этом скажете?
— Абсолютно верно. Если вы меня спрашиваете с политической точки зрения…
— С любой.
— С человеческой — болгары всегда относились и к России, и к Советскому Союзу теплее, чем в других бывших соцстранах, с искренней любовью и доброжелательностью. Общие славянские корни, язык похож, религия одна, очень много объединяющих факторов. Безусловно, историческая память, освобождение от турецкого ига и помощь России. После поменялись какие-то политические тенденции, и это выразилось в том, что в школах стали меньше изучать русский язык. Но мои студенты, которые его не учили, как раз сейчас стали изучать русский. Основная литература, основная теория театра — русская и издана на русском языке.
— Она не переиздается?
— Не всё переводится. А знакомиться с мировой культурой театра необходимо, чтобы понять глубину и универсальность этой культуры. В Болгарии, конечно, существует свой прекрасный фольклор, который во многом еще, к счастью, сохранен, но и связь с мировым театром имеет большое значение.
И в бытовом смысле тоже отношения прекрасные. Варна, Бургас — там отдыхает и живет много русских. Независимо от того, что там происходит наверху, как разбираются друг с другом политики, люди прекрасно относятся друг к другу, никаких проблем нет в этом отношении. Приезжали, кстати, щепкинцы к нам в институт, еще лет 7-8 тому назад, с «Ромео и Джульеттой», затем вгиковцы; а наши ездят на вгиковский фестиваль достаточно часто. Пытаются, несмотря на сложную экономику, поддерживать связи. Часто ставится русская классика. Большой интерес к современной русской драматургии, но она не очень хорошо известна.
— Московская и российская в целом театральная жизнь меняется, идут реформы, связанные с репертуаром, с поиском новых форм, чтобы привлечь зрителей и заработать. Поиски финансирования с одной стороны, конкуренция с другой. Как вы оцениваете эти процессы?
— Это происходит не только в России, к сожалению. Я думаю, что в основе всего лежит морально-этический кодекс, духовный кодекс. И если общий настрой молодежи, общества направлен в сторону высокой духовности, нравственности, то в какой форме это будет — застолье с облепиховым вареньем, чаем и романсами, или зал, или площадь — это не имеет никакого значения. Важно, что внутри. А когда искусство превращается, условно, в рекламу порнографии или обслуживает золотого тельца, то разницы между театром и кабаком нет.
Я как-то читала статью о немецком враче, который отправил Гитлеру письмо о русских пленных девушках, которых привозили в концлагеря. Он писал, что 99% из них девственны, и советовал прекратить войну с Россией, объясняя свой совет тем, что народ с такой высокой степенью морали непобедим. К чему я это. Воспитание западных стран более вольготно, более просто, но привела ли эта свобода нравов к качественному эволюционному развитию? Там тоже проблемы довольно серьезные, со здоровьем в том числе. А вот исконно-народного, фольклорного в западных странах почти не осталось.
Я всегда любила и люблю Россию, люблю Восток. Всё, что считается реформами, если морально-этические критерии остаются крепкими и здоровыми, — думаю, не страшно. В конце концов, всё меняется в жизни.
Юлия Кравченко