— И первый вопрос — мы говорим о станкостроении в целом, давайте определимся с темой подробно — какие виды станков вы производите, и куда они потом идут?

— Я бы говорил более широко о технологическом машиностроении, технологическом оборудовании. Потому что в узком смысле слова станки это металлорежущие станки, фрезерные, токарные, в том числе, сложные. Есть большой класс машин технологических, которые иногда называют станками, но не всегда это правильно. Наша группа компаний «Лазеры и аппаратура» занимается несколькими видами технологического оборудования, в частности, лазерным технологическим оборудованием. То есть, лазерное технологическое оборудование на сегодня может делать очень широкий класс операций технологических — от традиционных лазерных резки, сварки, маркировке, до очень тонких и необычных задач в области микрообработки, производства электроники, приборостроения, в последние годы аддитивной технологии, где лазер тоже играет ключевую роль.

Поэтому я бы говорил более широко о технологическом оборудовании. Потому что для развития промышленности важны не только станки металлорежущие, но и другие виды технологического оборудования — сварочное, в электроники фотолитография, какие-то технологии формирования структур, которые обычно не называются станками.

— На вашем оборудовании потом можно делать стволы для стрелкового оружия, или это двигатели самолетов, или еще что-то?

— В производстве любого изделия, особенно сложного, как правило, много операций. Есть сверхидея сейчас все делать в одной машине — идея цифрового аддитивного производства. Сверхзадача — заменить 20 операций на одну. Но практически это невозможно, все равно остается определенный цикл производства. То есть на одной машине изделие не сделаешь. Если говорить про оружие, — мы военной тематикой не занимаемся, но лазером можно выгравировать номер на оружейной стали — это тоже непростая задача. Потому что если вы нанесете краской — она быстро сотрется. Номер на оружейной стали гравируется лазером. Понятно, что это не имеет отношения к выстрелу, но, тем не менее, это важная операция, не такая простая, ее еще надо научиться делать.

Если говорить о производстве деталей двигателя авиационного, там лазерные технологии имеют более принципиальное значение. Современную лопатку турбины без лазерных операций не сделаешь. Также есть незаменимые операции обработки, которые ничем, кроме лазера, не сделаешь. Пример свежий — мы сейчас делаем машину. Есть стенд — это изделие медтехники, небольшая трубочка, пружинка, которая вставляется в сосуд. Обычно они делаются из металла, из трубочки вырезается структурка, потом вставляется в сосуд, распрямляется, и сосуд начинает работать нормально.

Но проблема в том, что она начинает зарастать через некоторое время и бывает нужна операция по удалению. Сейчас придуманы новые технологии, биостент из органического материала, но их обработать ничем, кроме лазеров особого типа, новейших типов лазеров, невозможно. Просто потому, что там механическая обработка не идет, тепловое воздействие его разрушает. Есть сложная задача технологическая, она делается определенными типами лазеров.

То есть, степень участия лазерной технологии может быть разной — от гравировки номера до изготовления изделия. В аддитивных технологиях все делается лазером — там идет послойная наплавка лазером, то есть, все изделие выращивается при помощи этого процесса лазерного спекания.

— Хотел бы вас вернуть к более общему вопросу — станкостроение в России в каком состоянии сейчас?

— Опять же, ситуация неоднозначна. В общем и целом состояние плачевно. Если мы взглянем исторически, производство технологического оборудования, в частности, станков, это определяющий показатель для экономики, — по крайней мере, для развитой высокотехнологичной экономики. Грубо говоря, процент оборудования, которое делает для себя сама страна, это принципиально важный показатель. Потому что если вы сами не участвуете в разработке, изготовлении оборудования и технологий, вы всегда оказываетесь на шаг-два позади. Потому что современное изделие делается вместе с технологией. Если вы все делаете на покупных, импортных машинах, то вы не можете сделать в большинстве случаев, — бывают экзотические вещи, но, как правило, не можете сделать изделие переднего края.

Второй момент — импортное оборудование просто дороже, там обслуживание дольше, то есть, себестоимость сразу растет. Поэтому этот показатель очень важен.

— Каково сейчас у нас процентное соотношение импортного оборудования на заводах и оборудования российского?

— Есть исследование немецкое двухлетней давности, они говорили о 10-11% российского оборудования. Ситуация уникальная, потому что СССР практически 80-90% производил сам оборудования, и еще на экспорт поставлял довольно много. Даже в Российской империи где-то половина оборудования делалась у себя, причем был ряд областей, где еще до революции мы были лидерами — электросварка, технологии, первые патенты русские, еще дореволюционные. То есть, соотношение — Российская империя примерно 50%, СССР — 85% и еще большой экспорт.

— И потом резкий спад. Ельцин, Гайдар.

— Да, за 1991-1993 гг. мы с 3-4 места в мире упали на 120 сегодня.

— Куда все это делось? Куда делись мысли, технологии?

— Ну, часть людей просто ушли в никуда, часть людей уехали. И, кстати, то, что они с собой увезли…

— Прихватив с собой чертежи, что ли?

— Нет, вопрос не в чертежах. Оборудование современное разрабатывается быстро. Цикл разработки нашего оборудования — полгода-год. То есть, на самом деле бессмысленно брать советский узел или станок и пытаться его воспроизвести где-то на Западе. Главное, что они увезли — опыт, понимание. Очень многие ведущие специалисты, консультанты или просто создатели фирм, инженерных компаний или компаний полного цикла, были русскими, эмигрировавшими.

В лазерной области таких было очень много. Толчок, которые дала наша школа после развала. Западу, был очень силен. В других областях было меньше. Допустим, в электроэрозии ряд гуру современных — мы знаем одного профессора, Марк Семенович Отто, он консультировал ведущие компании. У него сейчас небольшая инженерная фирма, но она работает с ведущими компаниями-производителями электроэрозионного оборудования. Вот такой пример. Есть гиганты, типа «Эй-Пи-Джи» — полностью русская компания. Она совершила, между прочим, там революцию в лазерной техники.

Часть остались здесь. Причем, как, — электронное машиностроение, промышленность, производившая оборудование для электроники приборостроения, имела два центра — Минск, Белоруссия, и Зеленоград. Был еще ряд предприятий, в частности, Луганск, Калининград. Минск и Зеленоград были такими кластерами.

В Белоруссии они сохранили это под государственным крылом, и это как-то там развивается, там есть свои проблемы, связанные — у государства есть свои плюсы и минусы, но, тем не менее, это все сохранено и они активно поставляют на экспорт. У нас эти заводы были перепрофилированы. Попросту производство и разработки были закрыты. И люди ушли на улицу. Но создали некоторые из них, наиболее активные, небольшие частные фирмы, и из них выросло несколько современных компаний.

— Создали за рубежом?

— Здесь, в России.

— Так это хорошо — частные предприятия, которые производят оборудование.

— Хорошо, да. Просто теперь надо седлать скачок и поднять это на новый уровень. Сейчас эти фирмы малые, некоторые из них доросли до средних. В принципе, для сравнения, если в Германии и Китае сейчас сотни таких предприятий, у нас десятки.

— А что мешает развитию таких компаний?

— Факторов много. Во-первых, они до последнего времени практически в ограниченной степени пользовались поддержкой — ну, есть там Фонд Бортника и еще какие-то структуры, которые какую-то точечную поддержку оказывают. Но государственная программа их не видит. Все ориентированы на мега-инфраструктуру, большие заводы, и так далее. Хотя на самом деле инновации, технологическое развитие, в особенности в нашей области, в значительной степени малыми и средними фирмами осуществляется.

Я разговаривал с коллегой в Швейцарии, он у меня спросил: сколько у вас человек? Я говорю: сто. Он говорит: У вас большая фирма. То есть, все эти известные швейцарские фирмы, производители очень сложного оборудования, которое в том числе нашим военным компаниям поставляются, они там по 20-40 человек. Они рождаются, умирают, некоторые из них превращаются в гигантов, если пошла технология. Но это некая среда развития. То есть, вокруг каждого крупного предприятия типа «Боинга» существуют десятки таких фирм.

То же самое «Самсунг» — мы участвовали в ряде ОКРов для «Самсунга» по разработке оборудования, потому что это как идет большой линкор и вокруг него целая эскадра. Вот роль этой эскадры, технологической, составляют эти малые и средние фирмы, занимающиеся технологией и оборудованием. Без этой инфраструктуры говорить о современной промышленности трудно.

— Это и есть кластер, на самом деле — такая гроздь бизнесов вокруг отрасли.

— Да. И почему важно, чтобы они были самостоятельными, — потому что, по большому счету, носители идеи технической должен принимать решение на свой страх и риск, он понимает в своей области лучше всех. То есть, любая бюрократизированная структура имеет свои преимущества — допустим, мегапроект, самолет, сделать невозможно вне мегаструктуры. А если говорить о конкретных разработках, конкретных технологиях изготовления чего-то, тут успешнее с этим справляются такие малые подвижные фирмы.

— Конкурирующие, кстати.

— Конкурирующие. У нас есть несколько фирм в Зеленограде, они все вышли из одного отдела одного института, но их несколько, кто занимается лазерными технологиями. Мы рады, что они есть и мы конкурируем, друг друга подталкиваем. Это 4-5 фирм, они друг друга толкают и это дает импульс для развития.

— А почему в мире такой уровень секретности вокруг станкостроения, все очень тщательно охраняют свои профессиональные тайны, в том числе, стараются нам не поставлять станки, многие станки чипируются, то есть, запрещено самые лучшие и последние поставлять на территорию РФ. Почему так сложно преодолеть технологический разрыв?

— Тут есть два момента, что такое «ноу хау» — «Знаю, как сделать». В современном производстве мало знать, как сделать, надо еще иметь, на чем сделать. То есть. Оборудование. Поэтому вот это искусство — производить машины, искусство на них реализовывать технологию, это основа современного технологического уклада. Поэтому это и охраняется. Поэтому когда СССР развалился, в первую очередь интересовало это — а что у них в этой сфере. И многие были востребованы.

Сейчас ситуация другая. Сейчас уезжать — вот многие студенты думают, что сейчас уедут, будут там востребованы. Ничего подобного. Ситуация другая. Тогда уезжали специалисты с колоссальным опытом, а сейчас этого нет.

Так вот эта технология оборудования — это основа современного производства. Поэтому сюда действительно вкладывают деньги. Отрасль относительно небольшая, в мировом масштабе и в российском. Но она зато в каком смысле является ключом к развитию всего остального хайтека? — то есть, грубо говоря, если вы не умеете делать станок и вам его не продадут, то у вас не будет соответствующего производства.

Но тут есть другая сторона. С некоторых пор, когда наша индустрия рухнула, у нас возобладал подход, что все купим. Можно все купить где-то в Германии. Японии, возник целый класс людей, которые живут на этих продажах, и главная идея, что в России ничего сделать нельзя, а надо купить немецкое или японское. Но, во-первых, это оказывается иллюзией, вот сейчас мы с этим вообще столкнулись явно, когда появились эти пресловутые санкции. На самом деле и раньше были списки ограничений, то есть, многие технологии попадали в ограничительные списки. Просто сейчас они их стали активнее применять, распространили не только на оружейные компании, но и на авиацию, «Газпром».

Ситуация в этом плане всегда была такой — никогда нельзя было купить технологию или оборудование переднего края. Но на Западе, опять же, есть фирмы двух типов. Те, которые всем известны по брендам, предприятия с миллиардными оборотами, которые поставляют готовое оборудование с зашитыми программами и технологиями, они говорят: не прикасайтесь, нажимайте кнопку, приедет наш технологи и программист, вам все поставят. Они сделали большой бизнес в России, вот сейчас он оказался под ударом, у них проблемы.

Но на самом деле есть фирмы другого типа, ничуть не менее высокотехнологичные, которые готовы работать, но понимая, что в России есть своя инженерная школа, есть свои задачи технологические. Они готовы поставлять какие-то узлы, — мы в них лезть не будем, у них там свои «ноу-хау», но тут некая совместная инженерная деятельность. Таких фирм тоже достаточно много, и они готовы работать с Россией.

— Это именно небольшие?

— Многие из них небольшие, некоторые из них крупные. Есть компании. Которые имеют здесь представительство и поставляют полный пакет, законченный, и никуда туда не пускают. Для нас сейчас это большой вопрос, насколько это нужно. Потому что оборудование использовать легко и удобно, но оно и отключается одной кнопкой. И вот сейчас оказывается, что его невозможно обслуживать — оно стоит на военных заводах, комплектующие к нему теперь поставить нельзя.

— А сами не можем сделать?

— Но если вы туда влезть не можете, там все закрыто?

— Как можно не влезть в какой-то агрегат.

— Вот есть станок, стоит миллион долларов. Мы его разберем на части.

— И не факт, что соберем.

— Не в этом дело. Как-нибудь соберем, оно будет работать. На самом деле у нас есть партнер — не наша компания, а группа другая, тоже с названием «ЭСТО», они говорят: допустим. Мы запустим оборудование, к которому нет ключей, но, во-первых, оно не будет иметь полного функционала, не будет иметь сертификатов и конечно, не будет иметь обслуживания.

— И по контракту запрещено.

— И по контракту запрещено, могут быть проблемы. Поэтому когда вы себя обрекаете на этот полный пакет, то на первом этапе вы счастливы — вам только пыль смахивать. А потом, когда вы хотите сделать что-то свое — допустим, адъективную машину: засыплем туда свой порошочек. А как вы туда влезете, там закрытая программа, закрытые режимы. Надо делать свое оборудование, может быть, беря узлы — они готовы работать по такой схеме тоже.

Отдельная тема это чисто военное применение, тут вообще надо решать этот вопрос, делать полностью свое. А есть масса гражданских применений. А что такое оборудование — опять простой пример из истории. СССР был великой державой в плане производства часов. Большая доля рынка часовых механизмов принадлежала СССР, английские часы выходили с советскими механизмами. Почему? Потому что в начале 70-х гг. у нас и в Швейцарии была поставлена лазерная технология обработки часовых камней. То есть, операция, которая вручную производилась час суперквалифицированным мастером, она делалась за несколько секунд автоматически. Это резко изменило состояние дел.

И вот Швейцария занимала лидирующее положение в области дорогих часов, а СССР в остальных сегментах. И те и другие имели технологии.

— А откуда она появилась? Странно — в Швейцарии и СССР.

— Я бы задал вопрос, почему в Швейцарии. Потому что лазерная школа наша была вместе с американской сильнейшей. Нобелевская премия была дана Басову и Прохорову. Алферов свою получил тоже за лазерные дела. То есть, наша лазерная школа была очень сильной. СССР производил тысячи лазерных машин, больше, чем Германия.

Я был в Швейцарии на предприятии, там немец из ГДР директор, — он знал все наши машины. Знал все спецификации, так называемые «кванты».

— Продолжаем программу. Сообщение от Татьяны — она интересуется стоимостью покупки и стоимостью производства станков в России. Так все-таки, что сейчас дешевле — делать станки, или покупать?

— Ну, делать — это специальная деятельность по производству станков. Вы должны создать фирмы, вернее, или быть таковым специалистом, или собрать команду — это большая работа. Собственно говоря, инвестиции по масштабам того, что произносится в эфирах всяких радиостанций, они довольно смешные. Наши проекты это сотни миллионов рублей, инвестиционных, о которых идет речь — то есть, это не бог весь какие капиталоемкие бизнесы. В этом плане создать новое производство — ну, сотни миллионов, может быть, миллиард, но рублей.

То есть, на те деньги, которые были потрачены на перевооружение, конечно, можно было бы создать сотни предприятий. Просто надо, чтобы были люди, были компетенции. Или надо договориться с партнерами, как это делают китайцы с нами — масса китайских предприятий созданы, они являются совместными с Россией, которые производят оборудование в Китае на сегодня. Мы дела имеем с китайцами по производству нашего оборудования там, а не наоборот.

Но если говорить о покупке готово оборудования, произведенного нами, или аналога европейского или американского, то конечно, наше будет выгоднее. Может быть, цена изначально может быть одинаковой или ненамного ниже, но стоимость владения, обслуживания, конечно, будет значительно ниже. Просто вопрос, что есть недоверие во многих областях. В некоторых областях оно оправдано, — скажем, в нашей области оно часто неоправданно. Но все равно есть предубеждение, сформированное за 20 лет, что российское… вот у китайцев почему-то не такого предубеждения по отношению к нашим технологиям лазерным, например.

Лазерное оборудование это не только лазер. Это и оптика, и программы, управление, мехатроника, то есть, система перемещения высокоточная. Всем этим надо владеть и все это уметь совместить в одном. Вот трудность не в деньгах. У нас проблемы, у тех, кто уже создал фирмы, в том, чтобы деньги получить, потому что какой-то смешной бизнес — какие-то станки делают, а рентабельность не самая высокая. Инвесторы как смотрят, чтобы суперприбыль была. У нас до сих пор даже всякие наши Институты развития приходят и говорят: у нас должно быть 20% возвратный капитал, не меньше. А вроде не получается, или получается, но непонятно.

Но эта индустрия ключевая, она запускает все остальные. Вот сейчас, в ситуации такого окружения, скажем так, — если мы хотим запустить нашу промышленность, наверное. Надо начинать с этого.

— Так от чего зависит лидерство в отрасли, если не от денег? По судостроению нам уже объяснили, чтобы строить быстро и хорошо, так же, как на западе, нам нужны крупные блоки. А вам чего не хватает, чтобы вы производили такие же санкции, как японцы?

— Мы производим такие станки, как японцы и немцы. Где-то они хуже, где-то есть у нас «ноу-хау», которые впереди. Просто у них работает целая индустрия на это, а у нас несколько десятков фирм. У них речь идет о сотнях и тысячах. У вас нет проблем заказать по каталогу оптику или мехатронику — она будет там дешевле. Мы вынуждены все это производить сами. У нас в группу компаний входит производство мехатроники, оптики, электроники, что-то мы покупаем.

У них в этом плане работает индустрия самоподдерживающая. Это первый, системный момент. Второй — конечно, не хватает инвестиций, особенно в ситуации зашкаливающей ставки по кредитам. Допустим, сейчас строится особая зона Зеленоград, там есть кластер электронного машиностроения, подкластер, где не только машины, но та же мехатроника, оптика, электроника, системы управления для станков.

У всех дефицит и оборотных средств и средств для капитальных инвестиций. Но деньги не большие. Задумайтесь над простым вопросом: девальвация рубля — казалось бы, выгодно для отечественной промышленности. Но промышленность, нам говорят экономисты, все равно ничего не получит, потому что она будет покупать станки за границей, тоже по более высокой цене, поскольку рубль девальвировался, и значит, никакой выгодны не будет. Просто, может быть, фирма больше заработает, но зато на навальном этапе вынуждена будет…

Круг разрывается легко: давайте производить свое оборудование, тем более, что и технологии есть, и партнеры на западе и Востоке готовы помогать. В этом плане нужна какая-то воля политическая. Вот сейчас в Минпроме обсуждаются ряд программ, направленных — ну, одна программа станкостроения, другая электронное машиностроение. Это очень правильно. Вопрос, заработают ли они.

И еще важный момент — кадры и наука. Я бы здесь обратил внимание вот, на что — конечно, нам нет смысл повторять, производить оборудование вчерашнего дня. Вот есть станки общего назначения, их прекрасно делает даже Бразилия. Воспроизводить то, что можно купить дешевле, что Тайвань производит тысячами штук. Если говорить о сложном, специальном оборудовании, новейшем, завтрашнего дня — вот этим надо заниматься.

Ну, нам повезло, мы занимаемся как раз такой бурно развивающейся отраслью, потому что лазерное технологическое оборудование растет значительно быстрее рынка, в силу ряда обстоятельств — гибко делать вещи, которые другим способом нельзя сделать, — всякие микрообработки, электроника приборостроения — тоже актуальная тема в программе импортозамещения.

Но даже у нас есть проблемы. Какого рода? — чтобы создать новую машину, надо иметь хорошее взаимодействие с большими предприятиями-заказчиками такого оборудования переднего края. С другой стороны, наука и образование. С большими предприятиями, как ни странно, мы находим какой-то общий язык. Вот сейчас последняя история — мы вспоминали про лопатки турбинные. Есть завод «Салют», московский, у него институт по разработке технологий для двигателестроения. Они столкнулись некоторое время назад с проблемой, что пятикоординатные станки для лазерной обработки этих турбин не получалось закупить и даже программы, узлы управления не продавались — это было еще до всяких санкций.

Мы сделали экспериментальную установку. А сейчас уже все заводы, большая часть заводов покупают наши изделия, причем, серийно. Получился хороший контакт — они занимаются технологией, мы в нее не лезем, а мы делаем саму машину. Вот такого рода взаимодействие должно быть и должно стимулироваться. Еще раз — у «Боинга» выстроена система кооперации с такими разработчиками.

— Вы затронули важную тему. К нам приходили гости, которые занимаются стрелковкой, и у них была проблема — они не смогли найти станки, которые соответствовали бы их пожеланиям, закупали что-то за рубежом, но после того, как их купили, дорабатывали их на месте. Как у вас происходит взаимодействие с заказчиком? Сколько уходит у вас времени на разработку?

— Мы сами вольной тематикой не занимаемся, но исторически действительно — вот есть Тула, точное машиностроение с нее началось, со времен Первой мировой, потому что выяснилось, что им пришлось создать собственное производство высокоточных станков, еще сто лет назад. Потом там возникло целое предприятие.

И вообще, стратегические отрасли в СССР, дальше так пошло — у каждого министерств девятки, или почти у каждого, был свой главк, который занимался оборудованием. То есть, в советской системе это было так организовано. Министерство занималось станками общего назначения, а стратегические министерства, «девятка», имели свои главки, которые делали оборудование для них.

Сейчас это невозможно и бессмысленно, тем более что мы стараемся вообще-то нормально работать с гражданским применением, или с такими промежуточными. Допустим, турбина, она же и для газа, для того, чтобы газ прокачивать. «Газпром», правда, тоже стал запрещенным, но год назад не был. То есть, раньше это была совершенно мирная, гражданская тематика.

— Сергей из Пензы просит совет: «Работаю на плазменной резке. Оборудование покупали у болгар, в России оборудования подобного качества не нашли. Посоветуйте российских производителей».

— В Питере есть фирма приличная. Я закончу мысль по поводу взаимодействия. На самом деле, не надо делить тут военное и гражданская. Большая часть применения гражданская. Сейчас нет такого, чтобы ВПК где-то особо фантастическое разрабатывает, сейчас процесс взаимные. Но, как правило, эти фирмы небольшие, или средние, разработчики оборудования, должны взаимодействовать с большими.

К примеру, «Самсунг» или «Боинг». У нас эти корпорации в основном стратегические — авиационные, — и у них должен быть некий центр технологический, инженерный, который все это интегрирует, аккумулирует, и который должен выстраивать контакт. К сожалению, сейчас очень небольшое число наших корпораций имеет такие инженерные центры. Скажем, двигателестроители имеют институт, они сохранили его в своей структуре, поэтому нам с ними достаточно просто работать. А у других их нет. Они сейчас задумываются над тем, чтобы это формировать, но вопрос сейчас актуальный. То есть, Должен быть выстроен контакт между инженерами внутри корпорации заказчиков и нами, частными фирмами, разработчиками каких-то изделий.

Вот один момент — это взаимодействие с заказчиком, в том числе, с крупными заказчиками. Второй — потенциал развития, То есть, образование, наука. К сожалению. Наши вузы инженерные совершенно утратили связь с промышленностью. У меня был разговор по случаю с нашим министром, я был на совещании, мы рядом оказались. Говорю: вы науку и образование сближаете, у вас много программ, а как насчет связи с промышленность. Он говорит: мы создали базовые кафедры, внесли закон. Я говорю — но в законе кроме базовых кафедр даже слов таких нет. Он говорит: этого нигде нет. Я ему показал закон немецкий, китайский -= везде это написано. И это очень важно.

Потому что инженерный вуз работает с промышленностью. То есть, Одна сторона это ученые, наука. Причем, не просто формально это люди, которые пишут книжки и статьи в журналах, а которые действительно несут идею, творческий потенциал. Если таких людей нет, нет школы, то кафедра — это пустой звук. Все эти диссертации — это макулатура. Если нет реально лидеров, научных, людей, направленных на поиск чего-то нового и интересного, это все не работает.

— Каково ваше предложение?

— Наше предложение следующее: вот есть две стороны. Вуз, инженерный, — согласен, что, наверное, на сегодняшнем этапе именно вузы должны быть некими центрами фундаментальных исследований и разработок, в большей степени, чем институты академические. Потому что фокус перемещается в вуз, и это правильно — там молодежь, там есть новое.

Когда были великие вузы, институты, в 20-40 гг., там была молодая кровь, что называется, молодые амбициозные ученые, еще, может быть, царского воспитания, или только что созданных вузов типа Физтеха или МИФИ. А сейчас ситуация другая.

— Но они шли в отраслевые НИИ.

— И в академические. Там жизнь бурлила.

— Как раз они и обеспечили смычку науки с производством.

— Вот сейчас этой смычки нет. Институты старые находятся в достаточно плачевном состоянии по разным причинам, не только потому, что там как-то неправильно реформируют, — просто так получилось. С другой стороны, вузы далеки от настоящей науки пока. То есть, там есть отдельная элита — допустим, мы работаем с Нижегородским университетом или МИФИ, — там есть такие лидеры, действительно ученые и профессора. Но таких не так много.

А с другой стороны, на системном уровне, вуз полностью отрезан от промышленности. Есть связь только с очень крупными предприятиями — типа ВПК, но парадокс в том, что живой контакт, это развитие, скорее получится с фирмами небольшими, средними, но бурно развивающимися.

И еще один момент. Они сейчас буквально нашпигованы различного рода оборудованием исследовательским. Но там студенты, преподаватели работают на исследовательском оборудовании, и вырастут исследователями, не вырастут инженерами. То есть, чтобы стать инженером, он должен иметь уже там опыт работы технологической. Она не может быть высосана из пальца, она должна идти от какой-то задачи.

То есть, по большому счету, я, мои сотрудники, и студенты и преподаватели вузов должны постоянно друг к другу ходить. Вот этого пока не получается. Ну, получается с отдельными кафедрами, отдельными центрами. Скажем, у нас под боком МИЭТ — у других, может быть с ним получается, у нас не очень. Это еще связано с узкой специализацией. Потому что они готовят там для «Микрона», производителей компонентной базы, а кафедру электронного машиностроения недавно закрыли.

А мне нужен инженер-механик, технолог, специалист по материаловедению, программист. Они все готовятся в разных вузах Москвы. Если любой политехнический институт или университет с инженерным факультетом Запада готовит инженеров-механиков, инженеров-химиков, технологов, — там обязательно есть Департамент или факультет материаловедения, — у нас этого нет. Я должен по всей Москве собирать специалистов. Слава богу, Москва большая, можно найти. А базовые кафедры это вообще неработающий в нашем случае институт. То есть, должен быть живой контакт, на уровне заказов, у них должно быть технологическое оборудование, они должны уметь с ним работать, у них должен быть класс задач. Вот тогда это все заживет.

На сегодня, к сожалению, только начинают думать. Вот про науку они усвоили, что должна быть связь, а то, что должна быть связь образования и промышленности, про это забыли. С другой стороны, современная технология невозможна без фундаментальной тематики. Потому что на сегодня производство это не просто отрезать кусок металла, это гораздо более сложно, это конструирование, выращивание изделия, то есть, нужно глубокое понимание его структуры, его свойств.