В канун 76-й годовщины Московской Битвы, которая стала поворотным моментом в Великой Отечественной войне 1941-1945 года, Zelenograd.ru день за днём вспоминает историю. Бои проходили в тех местах, где десятилетия спустя вырос современный Зеленоград. Как пережили это время простые люди, жители Крюково и окрестных деревень — семьи, в которых мужчины ушли на фронт или в ополчение, дети, которым сегодня 80-90 лет? Каким для них был день 2 декабря 1941 года?

Владимир Александрович Румянцев подростком пережил период немецкой оккупации деревни Каменка рядом с Крюково, которую немецкие войска заняли 1 декабря. В своих воспоминаниях «Бои в Каменке. Взгляд подростка» (из книги А.Н.Васильевой «Земляки», сборника воспоминаний жителей Крюково и окрестных деревень) он рассказывает:

— Фронт с каждым днем приближался. […] Наша семья перебралась в бомбоубежище, вырытое в горе на нашем участке. На нарах разместились девять человек, согревались железной печуркой, которую топили круглые сутки. На ней растапливали снег, добывая воду для новорожденной сестры, родившейся под гул канонады в «Рукавишке» — так все называли нашу больницу [по имени К.В.Рукавишникова, построившего её близ Крюково в конце 19-го века, сейчас это Московский областной госпиталь для ветеранов войн].

В нашем доме разместились саперы. Они минировали железную дорогу. Приходили вечером усталые и голодные. Мама варила им картошку, поила чаем. Их было шестеро. Однажды пришло только четверо. Из их разговоров мы поняли, что двое подорвались на своих минах, когда их стали бомбить немецкие самолеты.

По карточкам населению выдали муку и керосин. Мука потом здорово выручила нас. Восемь дней, пока в деревне Каменка хозяйничали немцы, мы на печурке пекли пресные лепешки, запивая их кипятком из талого снега.

Вечером 30 ноября на опушке леса появились зеленые фигурки немцев. Застрочил с каменского бугра пулемет, и они быстро скрылись в лесу. Очевидно, это была разведка. Большой бабушкин дом заняли ополченцы. Они были в гражданской одежде, рабочие московских заводов, все солидного возраста. Бабушка поставила самовар, мы с братом помогали ей, как умели. Помню, как один из ополченцев сказал: «Вот, мать, защищай Москву, дали по кинжалу и винтовку на двоих».

Мы ушли в землянку, а ночью поднялась стрельба. Утром 1 декабря в Каменке хозяйничали немцы. Во дворе гудели моторы. В бабушкином доме разместился немецкий полевой штаб. Наш маленький дом был разбит прямым попаданием мины. Семь дней и ночей мы сидели безвылазно в землянке — девять человек, мы с братом — мальчишки и грудная девятидневная двоюродная сестра, собака Альма — под нарами. По ночам нашу дверь в землянку обстреливал из автомата немецкий часовой, охранявший в овраге полевой телефонный кабель. Железная печка и кастрюля, стоявшая на повороте у двери, были пробиты пулями.

Утром 8 декабря поднялась сильная стрельба. Когда стрельба немного стихла, мы выбрались из землянки. Первое, что мы увидели, были наши бойцы в белых полушубках, с автоматами в руках, которые бежали в сторону Андреевки. Кто-то из наших спросил у пробегающего красноармейца: «Немцы могут вернуться?» Он ответил: «Могут». «А что же нам делать?» Он сказал: «Уходите», — и побежал дальше, догоняя своих.

Из погребов и землянок выбрались деревенские жители, от которых мы узнали, что немцы застрелили Лешу Разбитского за то, что он перебегал из дома в дом, что расстреляли по доносу председателя колхоза Ярославцева, казнили под мостом друга моего дяди Гришу Горчакова. У него была медаль «За отвагу» в финскую войну. Он был танкистом, и мы, мальчишки, смотрели на него как на самого настоящего героя.

Говорили, что в Каменке был белофинский батальон, воевавший на стороне Германии. Всех выдала «немка» — учительница немецкого языка, жившая на квартире в нашей деревне с огромной немецкой овчаркой. Когда и откуда она появилась, толком не знает никто.

Бабушкин дом был взорван, наш разбит миной — взрослые решили уходить из деревни. Сборами руководила бабушка. Из моих лыж сделали санки, погрузили на них мешочек с мукой и какое-то белье, пригодное на пеленки новорожденной сестренке. Под обстрелом вышли из деревни и пошли по заснеженному полю в сторону деревни Кутузово.

На поле мы увидели уже припорошенные снегом трупы наших бойцов — результат утренней атаки в лоб на деревню Каменка. Поднимаясь на Кутузовский пригорок, попали под артобстрел, попадали в снег, сверху нас привалило верхушками сосен. Потом мы долго шли по дороге в сторону Фирсановки. Не помню названия деревни, где мы попали в расположение воинской части. Нас разместили в избе, обогрели, накормили гречневой кашей. Нам, мальчишкам, дали по куску сахара. Потом взрослых собрал комиссар и написал с их слов акт о злодеяниях фашистов в деревне Каменка, который подписали члены нашей семьи — Толокновы, Павловы, Румянцевы. Акт был напечатан в центральных газетах и передан по радио.[…]

Потом нас погрузили на машину и отвезли в Химки, откуда мы поездом добрались до Москвы. На Ленинградском вокзале был организован эвакопункт, где нам дали направление на станцию Томилино и поселили в пустующем доме, в котором мы прожили до конца февраля 1942 года.

В двадцатых числах февраля мы вернулись в родную деревню. Нас приютили соседи Тарасовы в своем уцелевшем доме, где мы прожили несколько месяцев одной большой семьей. На улицах поселка Крюково и деревни Каменка стояли брошенные немцами машины и танки.

В Каменке, на поляне за пожарным сараем, где мы до войны играли в футбол, лежали штабелями накрытые брезентом трупы наших солдат. Предать их земле не было никакой возможности из-за сильных морозов, только весной их сложили в большую яму сгоревшего колхозного овощехранилища и присыпали землей.

Так образовалась братская могила, над которой теперь стоит памятник защитникам Москвы. Потом туда хоронили найденные в лесу и оврагах трупы наших солдат.

Точно, сколько там захоронено, не знает никто. Весной, когда начал таять снег, мы нашли в овраге тела ополченцев, которые пили свой последний чай вечером 1 декабря в бабушкином доме. Мы, вездесущие мальчишки, помогали старикам и женщинам, как могли. Найденные в карманах убитых жетоны (как тогда говорили — «смертельные паспорта») с указанием фамилии и места призыва мы относили в Крюковский поссовет.

Теперь, когда я прихожу на братскую могилу и, протерев от пыли мемориальную доску, перечитываю 35 фамилий, выбитых на мраморной плите, невольно вспоминаю те далекие дни. Вспоминаю, как читали эти фамилии, извлекая кусочки бумаги из черных коробочек солдатских медальонов. Только 35 семей получили печальные известия. Остальные (а их в десять раз больше), захоронены как неизвестные…

Войска 16-й армии 1, 2 и 3 декабря вели бои с основной группировкой немецких войск, наступавшей вдоль Ленинградского и Волоколамского шоссе. Ударные группы немцев концентрировались в том числе в районе Льялово, Алабушево, Крюково, Бакеево — 5-я, 11-я танковые и 35-я пехотная дивизии.

«В течение 2 и 3 декабря противнику путем крайнего напряжения сил и средств удалось овладеть Крюковом, где бои шли на улицах. Но на остальных участках фронта все попытки противника прорвать расположение наших частей окончились неудачей, при этом он понес крупные потери», — писал в исследовании 1943 года маршал Шапошников.

После захвата немцами Каменки 1 декабря, полки Панфиловской дивизии и 44-й кавалерийской дивизии заняли линию обороны посёлок Красный Октябрь и пруд Водокачка (сейчас Школьное озеро) — станция Крюково, Скрипицыно — речка Крюковка (между Каменкой и Кутузовым), как пишет зеленоградский историк Игорь Быстров. 2-й гвардейский кавалерийский корпус Доватора был выведен в резерв 16-й армии и расположился в районе Елино — Назарьево — Джунковка.

2 декабря противник яростно атаковал позиции панфиловцев, пытаясь захватить Крюково и вводя в бой свежие резервы из пехоты и десятков танков со стороны Александровки и Андреевки, при поддержке с воздуха. В 13:15 группа из 18-20 самолётов нанесла бомбовый удар по позициям 1075-го полка, и тот начал отходить, потеряв до 50% бойцов в батальонах. Два батальона были окружены.

«В селе Крюково полк […] ведёт непрерывно 6 суток кровопролитные бои, трижды роты окружаются врагом в каменных зданиях, не раз танковый десант бросается против врага…», — писал потом командир 1073 полка Баурджан Момыш-улы о событиях 2, 3 и 5 декабря.

Переписка между командирами соединений сохранилась в Центральном архиве Министерства обороны — она шла на листочках из школьной тетради:
— «Тов. Катукову. Прошу срочно своим резервом поддержать 1075 сп. Противник сильно его теснит по направлению Андреевки. Генерал-майор Ревякин».
— «Генерал-майору Ревякину. Три танка из Кутузово выдвигаю в рощу вост. Малино для отражения танков с Крюково. Противник начал наступление на мой левый фланг в районе Ладушкино, весь свой резерв обратил туда. Генерал-майор Катуков. 2.12.41 13.50».

После отступления 1075 полка отступил и 1073 полк, оборонявший Крюково вместе с немногочисленными подразделениями 51-го кавалерийского полка. К 17 часам они вынуждены были оставить Крюково и отойти к Кирпичному заводу между станциями Крюково и Малино. Командный пункт располагался на дачах севернее Малино. Там его обнаружила разведка немцев, и в 17:30 КП подвергся нападению небольшой группы немецких солдат, пробравшихся по лесу. После короткого боя нападение отразили штабные бойцы, уничтожившие немцев.

Разведывательный немецкий батальон проник в этот день также в Химки, но на следующее утро был изгнан оттуда несколькими танками и отрядом наскоро мобилизованных жителей города.

Сосед 8-й Панфиловской дивизии слева — 18-я стрелковая дивизия Чернышева 2 декабря вела бои за Баранцево. 1-я танковая бригада Катукова поддерживала обе эти дивизии.

За Матушкино, Савёлки и Большие Ржавки сражалась 354-я стрелковая дивизия Алексеева — она прибыла на станцию Сходня ночью 30 ноября из резерва и тут же попали под бомбардировку самолётов противника, который держал железную дорогу под контролем. Рокоссовский, которому Алексеев доложил о прибытии, был рад пополнению. Однако, оказалось, что дивизия прибыла в летнем обмундировании и вооружена очень слабо: на более чем 9200 человек было всего около 400 винтовок, 19 пулемётов и 30 пушек. Валенки и тёплое бельё поступили в дивизию только 7 декабря. За 1-6 декабря она потеряла более 1100 человек, в том числе от обморожений.

Задачей 354-й дивизии было провести самостоятельную контратаку и овладеть рубежом Клушино — Матушкино. 2 декабря её полки вышли на северо-западные окраины деревень Савёлки и Большие Ржавки. Наступление закончилось по приказу командира дивизии в 23 часа, подразделения закрепились на занятых рубежах — противнику был нанесён чувствительный удар.

Геббельс оставил в газетах на 2 декабря место для сенсационного сообщения о взятии Москвы.

Военный совет Западного фронта отдал приказ: «Крюково — последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад — это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя…».

Погода 2 декабря стала еще более холодной: ударил мороз до минус 17 градусов.

Источники:
1. «Битва за Москву. день за днём«
2. pomnivoinu.ru
3. zelao50.ru
4. А.В.Сульдин «Битва за Москву. Полная хроника — 203 дня«
5. «Разгром немецких войск под Москвой» под ред.Б.М.Шапошникова (издание 1943 года)
6. «Бои за Крюково» И.Ф.Быстров.