— Такие неформальные музыкальные встречи вы проводите уже четверть века во Дворце пионеров на Воробьёвых горах, а в Зеленоград концерт такого формата приезжает впервые?

— Да. Это так и называется — «Никитинские встречи». Это для детей и родителей. 3+ и до бесконечности. Это существенно, что аудитория не чисто детская, а именно семейная: с папой, мамой, бабушкой, дедушкой. Приходят в основном родители — молодые, до тридцати, те, у кого 5-6-летние дети. И постарше, естественно. Приблизительно такая основная масса.

— На таких встречах-концертах вы поете всеми любимые песни «Резиновый ежик», «Девочка и пластилин», «Собака бывает кусачей», «Пони», «Брич Мулла», «Приходит время». Просят ли из зала спеть ещё что-то?

— Конечно, пою, если есть такая возможность и желание. Но иногда какая-нибудь первоклассница вдруг просит «Под музыку Вивальди». Или «Александру». Родители чаще просят, конечно.

— Случается, что вы забываете слова, импровизируете, вспоминаете на ходу?

— Бывает. Я последнее время уже тщательно готовлюсь. Если чего-то не помню — кладу на пюпитр листок, чтобы уже быть уверенным.

Но те песни, что все время в работе, помнятся очень хорошо. Просто эти встречи проходят очень давно, уже сменилось несколько поколений детей. Детская аудитория имеет такую особенность: пять лет проходит — и новые вырастают. И вот теперь уже те, кто приходили на первые встречи, приводят своих детей.

— Что вы думаете о современных детских песнях? Сейчас есть разные детские каналы, радио, но там почти всё аранжировано — электронные барабаны как обязательная подкладка, а чтобы под гитару или оркестр, такое уже звучит редко.

— Это моя головная и душевная боль. Я хорошо знаком с «Детским радио», они меня изредка приглашают. В свою ротацию они почему-то взяли только часть тех песен, которые я им принес. А в основном там звучит вот эта назойливая попса. И я чувствую — дети дрессированы. Да еще эти голоса, подстроенные компьютером, все имеют один и тот же тембр. В общем, это все грустно.

Поэтому я провожу эти встречи — чтобы детей приучать к чему-то человеческому. Если бы меня попросили сформулировать, что у нас происходит, — это не совсем концерт. Это процесс очеловечивания юного существа и закладывания в него высоких стандартов, скажем так, человеческого общения, высоких стандартов музыки, литературы, поэзии. К нам приходят авторы. Мы дружим. Этих людей вы знаете: Андрей Усачев, Тим Собакин, Юнна Мориц. Валентин Берестов, царство ему небесное. С Юрием Никулиным мы дружили, он несколько раз у нас был. Макаревич как-то приходил, очень удивился, что дети знают его песни наизусть.

— В последние годы у нас сняли довольно много фильмов и сериалов о советском времени. О шестидесятниках в том числе. Если вы их смотрели — это вообще похоже на то время? Это правдоподобно?

— У меня не вызывает протеста фильм «Оттепель». Там показаны нешуточные сложности и человеческие проблемы. Я о главном герое, операторе, которого играет Евгений Цыганов. Мне этот образ очень близок и как бы знаком. И я благодарен Валерию Тодоровскому, что он сумел ухватить что-то такое главное, острое, что характерно было для этой эпохи.

Фильм «Таинственная страсть» я не смотрел. Говорят, что это тихий ужас, где выпирает наружу коммерческий подход с идеологической задачей скомпрометировать. Будто все они стучали друг на друга. Это вопиющая клевета, я бы на месте Евтушенко в суд подал. Он даже говорил об этом, просто у него здоровья нет.

— У вас множество песен на стихи известных поэтов, классиков. А есть ли такой поэт, которого не надо «перекладывать», стихи которого не надо петь? Бродский говорил, что не может слышать, когда его стихи поют.

— Ну, это его проблемы. Скажем, Александр Кушнер тоже был против. У него даже такие есть стихи: «Еще чего, гитара! Засунь ее на шкаф. Любезная отрава…» Тем менее, если случается удача, тот же Кушнер вполне это приветствует. Например, у нас с ним есть песня «Времена не выбирают». Может быть, благодаря именно песне эти стихи приобрели какую-то дополнительную проницаемость, что ли, полетность. И просто популярность. И Александр Семенович вовсе не против.

У Гриши Гладкова тоже есть песни на стихи Кушнера, и они нравятся поэту. Все же зависит от того, кем и для чего эти стихи поются.

Последнее мое увлечение — это Борис Рыжий. Я сочинил на его стихи шестнадцать песен. И я так понимаю, что как-то способствую тому, чтобы люди вообще узнавали, что есть такой замечательный поэт.

Кстати, о Бродском. Я все-таки одну песенку недавно сочинил. Именно песенку — потому что это стихотворение Бродского 1965 года, которое он посвятил Окуджаве, и назвал «Песенка о свободе». Я знаю, что в общении со своими питерскими друзьями он говорил: «Если уж так хотите петь, то вот вам песенка».

У Евгения Клячкина есть ряд замечательных произведений на стихи Бродского. Есть еще ряд версий, в частности, у Александра Мирзаяна. А в «Рождественском романсе» Клячкину удалось, как мне кажется, воспроизвести манеру чтения самим Бродским. И хотя он говорит, что музыка стихам не нужна, но когда Бродский сам читает — там явно присутствует музыка. Каждая строфа нагнетается: интонация поднимается, поднимается и в конце как бы сваливается. Я бы это уподобил труду Сизифа, который тащит камень на гору. Это такая музыка у него. И Клячкину это как раз удалось в его «Рождественском романсе» воспроизвести: вот этот неспокойный подъем, неспокойное движение куда-то вверх.

Если какой-то другой композитор ухватится за слово «романс» и начнет это в элегическом плане распевать, то это, конечно, и мне бы не понравилось, и поэту бы не понравилось. Потому что это значит, что композитор не понял, за какие стихи он взялся.

— В 60-х было такое надуманное противопоставление «физики — лирики». А вы как раз пришли в музыку из науки, делали дипломную работу по акустике. Вы подходите к музыке как исследователь?

— Я «консерваториев не кончал», даже в музыкальной школе не учился, — но всю жизнь я учусь. Я продолжаю и сегодня учиться музыке. Когда говорят о каком-то музыканте, композиторе, упоминают чувство формы, гармонии, мелодический дар. Этого всего нельзя достичь путем классического изучения и дедуктивным методом, это все чувство. Еще для музыканта важен слуховой опыт, наслушанность. А чтобы писать фугу и симфонию, нужно учиться, обладать техническими приемами. Я, скажем, когда пытаюсь сочинять контрапункт, основываюсь на слуховом опыте. Я много слушаю Баха.

Или, скажем, я очень высоко ценю гармоническую сторону в музыке, я специально её изучал. Но иногда свежая гармония приходит просто потому, что ты чувствуешь, что она нужна. Ты слышишь её, но не знаешь, как взять на инструменте, — но в конце концов находишь.

— Вы сотрудничаете с театрами, работали в «Табакерке» заведущим музыкальной частью, пишете музыку к спектаклям. Как вы показываете им музыкальный материал? Это просто мелодия, тема?

— Нет. Сейчас же компьютер, секвенсор, можно записывать дорожки просто путем интуитивного подбора. К каким-то спектаклям я просто записывал музыку в электронном виде. Есть у меня друзья, которые помогали это переводить в ноты. Хотя, в общем, компьютер и ноты выдает. Но просто бывает жалко времени.

Это всё инструменты — бумага, партитура, ручка или компьютер. Самое главное, что у тебя в голове и сердце. Иногда даже важнее, что у тебя в сердце.

— Существует ли по-прежнему благотворительный фонд Сергея и Татьяны Никитиных?

— Да, конечно. Хотя мы не очень об этом распространяемся. Есть приют «Незнайка». Он на речке Незнайка расположен. Им руководит наш большой друг Сапар Кульянов.

И так сложилось, что он принимает в своем приюте людей, которым совсем некуда деваться, о которых никто не хочет заботиться. Это молодые матери с грудными младенцами или маленькими детьми. Таких в Москве довольно много, их везде гонят, не принимают. Это иностранцы — африканцы, узбеки, украинские беженцы и так далее. В общем, это такой Ноев ковчег.

Сапар пытается с помощью добровольцев, юристов, врачей как-то исправить ситуацию. Эту работу он делает за наше государство. А государству плевать. Иногда даже правоохранительные органы, нашедшие кого-то на улице, просят принять в приют. Правда, денег не дают. Приходится находить помощников, жертвователей.

Мы еще много лет шефствовали над Смоленской областной школой-интернатом для слепых и слабовидящих детей. Но сейчас, слава богу, с нашей помощью они стали на рельсы. Уже у них есть постоянные помощники, даже Газпром помогает. А поначалу были жуткие проблемы. Например, зимой у детей в спальных корпусах было 12 градусов.

Сейчас уже мы просто ездим туда в гости для душевного общения.

— Что вас радует и печалит в нынешней жизни?

— Возвращаясь к началу разговора. Меня радует, что независимо ни от каких сложностей на ровном месте появляются талантливые дети. Откуда ждать появления следующего гения, ты не знаешь. И вдруг, когда приходит на сцену ребенок и говорит: «Щас спою» — он вдруг оказывается таким музыкальным! Этот момент открывания юных талантов и позволяет мне продержаться столько лет. И я уже не думаю о том, чтобы как-то свернуть эту деятельность, хотя, в общем и целом, она требует больших душевных вложений.

А огорчает то, что у нас еще существуют детские дома и беспризорные дети. Скажем, есть такая страна Армения. Не самая богатая страна, но у них нет ни одного детского дома, у них нет ни одного беспризорного ребенка. Это значит, что люди в сложных ситуациях берут все проблемы на себя. Армянскому человеку будет просто стыдно, если он узнает, что существует беспризорный ребенок.

А у нас этого стыда не хватает. И тут, конечно, государство во многом ответственно за эту ситуацию. Я недавно прочитал, что у нас до трех тысяч детей в год убивают.

Еще меня огорчает то, что государство вроде бы делает вид, что способствует усыновлению, а на самом деле государственные учреждения заинтересованы в том, чтобы содержать детей в детских домах. Потому что финансирование подушное.

Юлия Кравченко

Творческая встреча-концерт Сергея Никитина пройдёт в зеленоградском ДК 24 февраля (это пятница, но выходной день). Начало в 12:00. Билеты 500-700 рублей есть в кассе ДК или на сайте.