В студии Zelenograd.ru Иван Бобринецкий, генеральный директор зеленоградской компании «Наносенсор». Мы уже общались с Иваном о научной составляющей разработок его компании, а сейчас хотели бы поговорить о том, как его компания находит финансирование. Хотелось бы на понять: реально ли найти финансирование, под какие проекты, какие подводные камни ждут на этом пути.

 — Иван, как я понимаю, ещё в процессе учёбы в МИЭТе у вас, может быть у вашего научного руководителя появилась некая идея. И вы начали эту идею развивать. В какой момент вы поняли, что для развития нужны деньги и на что они понадобились?

— Идея пришла совместно. Мой научный руководитель развивал элементы наноэлектроники на основе нетрадиционных материалов ещё 20 лет назад. Но захотелось получать не просто научные, фундаментальные результаты (все направления, которые мы вели до этого, ориентировались на фундаментальные научные разработки новых материалов, технологии наноэлектроники), а реализовать то, что можно будет пощупать руками. И раз мы хотим сделать какой-то прикладной объект, то мы говорим о его пользе для человечества, для людей, для государства. Возникает идея коммерциализации.

 — Что вообще можно сделать в плане НИОКР на базе института во время учёбы, не привлекая дополнительного финансирования? На что хватит ресурсов вуза: лабораторных, научных, финансовых?

— Если мы говорим о финансовых ресурсах, то хочу определить круг финансовых источников, которые могут быть в институте. Я неоднократно говорил, и, по сути, цитирую Президента Медведева, который на Первом Всероссийском молодёжном инновационном конвенте в прошлом году называл цифру в 75% инвестиций в R&D, то есть на научно-исследовательские разработки, — от государства, и 25% — от частного сектора. Поэтому основные средства — это связанные с государственными фондами: федерально-целевые программы Министерства образования, РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований), и ряд более мелких ведомственных программ.

Что на эти деньги можно сделать, если мы говорим о прикладных разработках? Можно сделать лабораторный образец либо макет. Примеры такие есть, в частности, с той организацией, с центром в МИЭТе, с которым мы взаимодействуем: наш студент, придя на третьем курсе, к пятому курсе смог создать прототип установки роста углеродных наноколец.

 — Это единичные случаи в МИЭТе, когда студент к пятому курсу уже имеет действующий прототип своей разработки?

— Это не единственный случай. Могу ещё привести пример компании, из которой я вышел, это компания «РПСЛ» — производство установки роста углеродных нанотрубок. Там всё началось с 2004 года, когда к нам пришёл студент-химик, и это позволило ускорить разработки в области электроники на углеродных нанотрубках. Когда пришло время защиты его кандидатской диссертации, он защищал её с актами внедрения, то есть продажи этих установок. Тогда было продано семь установок в вузы России. И на это ушло пять лет — на третьем курсе он пришёл, а уже в 2009 году была защита его кандидатской диссертации. То есть за пять лет был создан продукт, который продаётся. Работа над проектом проходила, в частности, при поддержке Фонда Бортника.

 — Значит ещё в вузе, не получая никаких дополнительных инвестиций, студент может получить прототип, может быть, получить патенты, может быть, даже сделать несколько продаж?

— Да, это реально.

 — Итак, вы решили развивать свою тему дальше. На что вы хотели получить инвестиции?

— Направление, которое мы развиваем с 2008 года — это наносенсоры, как логичное продолжение той установки, которую мы сделали в 2006 году. Это создание мобильных интегральных устройств. Здесь возникает вопрос финансирования. Действительно, идея колоссальная — помочь каждому человеку иметь при себе компактный сенсор, который, например, может детектировать отравляющие вещества, их теоретическую опасность.

 — Вы увидели, что на стадии НИОКРа идея работает, а дальше нужен следующий шаг, чтобы этот продукт развивать, запускать в серию и сотрудничать с компаниями-производителями тех же телефонов, чтобы они встраивали ваш чип в свои модели. Для этого развития нужны средства?

— Да. И здесь ситуация у нас несколько другая. Мы делали бизнес-план, технико-экономическое обоснование, изучили, кто является нашими косвенными и прямыми конкурентами. Я назову их, это известные компании: «Нокиа», «Дженерал Электрикс», «Моторола». Это компании, которые ведут направления, очень близкие к созданию компактных сенсорных устройств.

 — Вы «забрасывали удочки» в «Нокиа», мол, «у нас есть такая идея»?

— Так как у нас опыта общения с зарубежными компаниями и инвесторами нет, мы пытаемся найти пророков в своем отечестве. Просто здесь сразу можно сделать вывод о том, где ведутся такие разработки у нас, и где ведутся такие разработки за рубежом. Если у нас разработки в основном сконцентрированы в исследовательских университетах, в академиях наук, то за рубежом основные разработки такого же прикладного характера сконцентрированы в крупных корпорациях, которые имеют связи с институтами. Пример, который я видел живьём, это взаимодействие «Нокиа» и Технологического института Хельсинки (VTT).

 — Поняв, что с экономической точки зрения ваша разработка хороша, и так или иначе её можно будет куда-то пристроить, начали искать инвестиции. Какие шаги вы предприняли и что вы увидели перед собой, какой спектр предложений инвестиционных денег?

— Рассказываю подробно. Первое с чего мы начали — участие в выставках и маркетинговых мероприятиях. Это опыт, который нам помог ещё с разработки установки роста нанотрубок. Это позволило нам стать заметными. Мы хотели заявить о нашем существовании, и что мы делаем реальные приборы. Но мы здесь натолкнулись на проблему в поиске инвесторов. Мы надеялись, глядя на зарубежный опыт, на частных или корпоративных инвесторов. Не хочу расстраивать молодёжь, но нужно, чтобы их ожидания были адекватными. Действительно, много есть венчурных компаний, в частности, инвесторов, так называемых бизнес-ангелов. Они готовы финансировать. Но если мы говорим о венчурных инвестициях, а они предполагают достаточно большой риск, то здесь наши российские предприниматели свои кровно заработанные деньги вкладывать в них не готовы. Проекты, которые ориентируются на частных инвесторов, могут рассчитывать на сумму в одну-пять тысяч долларов, не больше.

 — Получаются какие-то не совсем венчурные инвесторы…

— По сути, да. В этом плане на частном капитале развиваются те, кто близки и понятны инвесторам — это IT-компании. Действительно, если вы разработали не высокотехнологичный продукт, который требует больших материальных затрат — оборудование, чистые комнаты, а программу то вам венчурный инвестор поможет. Мы общались с такими людьми, они являются достойными примерами, они участвуют в инновационных конвентах. Это есть, — бизнес поддерживает нашу молодёжь в научных разработках, но в плане невысокорискованных проектов.

 — Пять тысяч долларов для научных разработок, по-моему, — ничто.

— Да. Поэтому мы временно остановились на поиске такого инвестора. Нам помогли два раза, установку в 2006 году компания «РПСЛ» поддержала, и сейчас наносенсоры — Фонд содействия малых форм предприятий научно-технической сферы (Фонд Бортника).

— Давайте вернёмся к участию в выставках. Я не очень понимаю, зачем участвовать в выставках, когда есть интернет, и можно там себя продвигать, можно находить потенциальных инвесторов, рассылать им письма, ссылки на свой сайт, с описанием проекта. Даже участвуя в общих стендах, например стенд МИЭТа или города, — это всё равно затратная идея.

— Да, но в нашем случае она оправдала себя. Она не оправдала в поиске инвесторов, но продажи, о которых я вам говорил, были реализованы посредством выставок.

Идея была найти большого инвестора, который позволил бы создать массовое производство. Выставки в этом плане себя оправдали. Мы сейчас опять участвуем в составе МИЭТа в очередной выставке «Архимед — 2010» (я приглашаю туда всех, и зеленоградцев в том числе). И студенты понимают, — приборы, которые они разрабатывают, возможно, ещё не доведены до работающего элемента, но обязательно они их привезут и покажут, потому что только так они могут продемонстрировать жизнеспособность своих научных разработок.

 — Есть ещё программа Правительства Москвы по финансовой поддержке малых, в том числе инновационных, предприятий. Насколько я помню, там до 2,5 миллионов можно получить. Вы в эту программу пытались вписаться?

— Я изучал эти документы. До 2,5 миллионов я не дошёл, но в ближайшем — лёгким мне показалось получить 250 тысяч рублей, которые даёт начинающим московское правительство. Правда, при этом требуют привлечения собственных инвестиций в равноценной сумме. Но здесь много оформительских мероприятий, поэтому я не стал этим заниматься. Но советую начинающим компаниям, у которых небольшая доля технологического оборудования, а большая доля «мозговых» ресурсов, участвовать в таких мероприятиях, это интересно. И, действительно, Москва в этом плане поддержит. Могу также сказать о технопарке «Зеленоград», который уже отметил в этом году 10-летие. Это один из первых, созданных в России, технопарков при поддержке московского правительства. И, опять же, посредством выставки тогда наша первая компания «РПСЛ» смогла получить место под солнцем в виде отдельного рабочего офиса именно в технопарке «Зеленоград».

 — В итоге вы выбрали Фонд Бортника. Как началось ваше общение? Вы туда позвонили или зашли на сайт?

— Наше общение началось с формирования и изучения документов на сайте в интерактивной форме. Но что мне нравится в Фонде Бортника, когда мы говорим о прозрачности финансирования (такой вопрос поднимается часто, в том числе в научных исследованиях), то Фонд Бортника реализовал наиболее адекватную концепцию для обеспечения прозрачности финансирования проводимых научных исследований. Так как финальной стадией после заполнения всех документов, их оценки и экспертизы неизвестными экспертами (кстати, могу сказать, что благодаря своей репутации я уже сам являюсь экспертом Фонда Бортника и экспертирую проекты, в частности, некоторые зеленоградские) является личное общение с потенциальным директором и его командой в присутствии членов экспертной группы в составе примерно 70 человек непосредственно в самом Фонде.

 — В Фонде Бортника проще с документацией, чем в программах московского правительства? Это всё равно заполнение первых заявок, форм, надо вписывать данные о себе.

— Да, и это заявки, которые ориентируют потенциального бизнесмена на создание бизнес-плана. Все формы, так или иначе, подогнаны под традиционную схему разработки бизнес-плана: актуальность, научная новизна, коммерческая составляющая, план реализации проекта, описание и самое главное, что учитывается, это команда.

 — Заполнение этих документов — это, скорее, не формальная процедура, вам она была полезна, потому что настроила ваши мозги на бизнес.

— В начале разговора, я говорил, что провёл исследование зарубежных конкурентов. Это было сделано как раз в рамках подготовки данной документации для финансирования Фонда Бортника.

 — Что это за эксперты оценивали ваш проект, как шло общение с ними, представление проекта?

— Основную работу на себя взяли трое неизвестных экспертов, которые рецензируют нашу работу, и они выдают своё мнение. Но это мнение может быть в любую сторону изменено экспертами из Фонда Бортника. Мы с ними продолжили работать, когда мы получили грант. Это штатные эксперты Фонда, которые задают вопросы впрямую и следят даже за психологической реакцией потенциальных коммерсантов.

 — Вопросы в первую очередь касались научной составляющей или бизнеса?

— Вопросы касаются тех моментов, которые эксперты посчитали наиболее уязвимыми. В частности, возникали вопросы, когда мы подавали проект наносенсора, в котором основное — научная составляющая, то есть техническая реализуемость. Насчёт коммерческой составляющей, если будет сделан прибор, сомнений ни у кого не возникает, что это действительно нужная вещь. Вопросы касались того, какие мы предлагаем технологические решения. И наши доводы оказались убедительными.

 — Вы были готовы к тому, что вам эти вопросы будут задавать?

— Конечно. Потому что мы это прорабатывали. И другая позиция была в области создания установки роста нанотрубок. В том случае установка была, она работала. Не было понятно, кто её будет покупать. Мы тоже, кстати, были готовы к вопросам, которые нам задавали потенциальные инвесторы, которые говорили «ваша установка никому не нужна, зачем нам финансировать ваши разработки». Но мы смогли убедить Фон Бортника, и теперь мы знаем, что мы были правы.

 — Сколько денег вы получили?

— Сам проект рассчитан на три года. Это 6 миллионов рублей. Первый год — один миллион, второй год — два миллиона, и третий год, соответственно — три, при условии, что во второй и третий год будет дополнительное финансирование извне. В этом плане с нашим первым проектом нам повезло, что мы в первый, 2007-й, год начали осуществлять продажи.

 — В данном случае финансирование шло за ваш счёт?

— Да, самофинасирование. Это тоже одно из направлений развития, предлагаемого Фондом Бортника, — оно сразу предполагает либо самофинансирование на второй-третий год, либо поиск инвестора. В случае с нашим наносенсором я стою перед вторым годом, и, к сожалению, из-за экономического кризиса те договорённости, которые были, сейчас потеряны. Так как моя работа ориентировалась только на поиск внешних инвесторов. Это тоже достаточно сложная работа, трудоёмкая. Сейчас мы оказались перед сложным выбором, будем ли мы продолжать это финансирование, так как не смогли найти инвестора. Но работа не останавливается, и этом мы уже получили в рамках взаимодействия с Центром зондовой микроскопии и нанотехнологий МИЭТа финансирование по Федеральной целевой программе «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России». И эти исследования продолжаются в научной области.

 — По вашим ощущениям, чего больше на рынке — денег или проектов? Тем более, вы сейчас можете как эксперт сказать.

— Да. Но я сразу предупреждаю, что в Фонде Бортника очень жёсткая конкуренция. Когда мы были — были ещё «хлебосольные» 2006–2008 годы. Мы были одними из пяти. То есть четыре проекта не выиграли, мы выиграли. А сейчас, в связи с известными проблемами, финансирование требуется многим. Многие компании, которые раньше искали, инвестировали свои проекты из частных и своих собственных ресурсов, теперь имеют известные трудности, и поэтому в Фонде Бортника — и я сам это ощутил — увеличилось количество проектов. Но это я связываю именно с негативными тенденциями, которые происходят во всём мире, так называемый кризис. Поэтому сейчас жёсткая конкуренция, она есть и в сфере государственного финансирования.

 — Я, наоборот, слышал от директора Российской Венчурной Компании, что «денег у нас больше, чем проектов». Я слышал такое же мнение от директора зеленоградского бизнес-инкубатора.

— Я с ним согласен. И, как я уже сказал, у нас очень самобытные венчурные инвесторы, поэтому к проектам они подходят очень взвешенно, проекты должны быть действительно достаточно проработанными. Но проекты, к которым я отношусь, проекты на выходе, им, собственно, зачем нужен инвестор?

Когда я общался с венчурными инвесторами, у меня остался открытый вопрос — «вы ко мне предъявляете требования, когда я буквально завтра должен начать продажи, то зачем вы мне нужны?».

 — Скажите уже не как директор компании «Наносенсор», а как эксперт Фонда Бортника, как вы оцениваете уровень проектов, которые к вам приходят на экспертизу? С научной точки зрения и с точки зрения коммерциализации.

— В последний раз была сложная экспертиза одного проекта, так как она проводится по пяти номинациям, — начиная от научной и заканчивая командной. Трудно составить своё мнение; отношение к тому, что видишь, может быть разным — я в этом плане всё-таки являюсь больше учёным, чем коммерсантом, поэтому в этом проекте я видел колоссальную научную составляющую, которая можно сильно «рвануть». Но, с другой стороны, если была колоссальная научная составляющая, то есть было видно, что проект написан учёными людьми, то была абсолютно не проработана коммерческая часть.

 — Это как раз то, для чего нужны венчурные инвесторы, которые должны сказать «ладно, мы видим хорошую идею, мы рискнём и профинансируем несмотря на то, что коммерциализация хромает».

— Этому учат в книжках. Но когда я пообщался, то понял, что с меня потребуют чуть ли не расчёт прибыли через три года, которую получит венчурный инвестор. Поэтому в экспертизе этого проекта, хоть я видел, что суммарные оценки получились очень низкие, но я писал своё личное мнение, что данная научная разработка является колоссальной и что я советую её финансировать. Хотя видел, что по баллам она не пройдёт.

 — Есть ли неуспешные проекты в Фонде Бортника? То есть проект, который не стал успешным, по какой-то причине не развился в то, что ожидалось — как с ним поступают дальше?

— Стандартные легенды венчурных инвесторов, что из 10 малых компаний через пять лет будет жить только одна. Это естественно, всё известно, главное, что остаётся команда.

Как я уже сказал, здесь всё формализовано. Мы сейчас стоим на пороге второго года, когда должны предоставить обязательство, которое мы подписывали, про собственные средства-либо от продаж, либо от инвестора. То есть я не нахожусь в смятении, и студенты, сотрудники продолжают вести свою работу, финансирование имеется. И надеемся, что через некоторое время и мы выйдем на нужный показатель. Я говорю о том, что будут компании, которые не выживут, но главное, что останется команда.

 — Вы являетесь председателем совета молодых учёных МИЭТа, общаетесь со студентами, с небольшими компаниями, которые работают в рамках МИЭТа. Как бы вы оценили — испытывают ли эти компании потребность в инвестициях, правильно ли они ищут инвестиции? МИЭТовские разработки и инвестиции — как они взаимодействуют?

— Могу сказать, что МИЭТ в этом плане имеет преимущество, так как мы аффилированы в Зеленоградский инновационно-технологический центр, который и должен заниматься, и занимается, интеграцией разработок молодых учёных с коммерческой составляющей. Если мы говорим о поддержке молодых учёных, это программа «УМНИК» («Участник Молодежного Научно-Инновационного Конкурса») при поддержке Фонда Бортника, её курирует в МИЭТе Зеленоградский инновационно-технологический центр.

Что касается финансовой поддержки со стороны МИЭТа, то здесь студенты как сыр в масле. Их обхаживают со всех сторон. Приходит новое поколение студентов, с новым видением, с претензией в том числе и на финансовый успех проектов. В существующих в МИЭТе методах разработки они видят новые методы коммерческой реализации, сами предлагают их к воплощению.

 — Вы сказали замечательно, что МИЭТовские студенты в плане инвестиций как сыр в масле катаются. Я думаю, это может быть хорошим аргументом для абитуриентов подумать и пойти в МИЭТ, чтобы кататься как сыр в масле, это не везде есть. У нас в гостях был Иван Бобринецкий, генеральный директор компании «Наносенсор», и, как мы выяснили во время разговора, эксперт Фонда Бортника. И мы говорили об инвестициях в инновационные малые предприятия.

Александр Эрлих