— Батик — дело сложнейшее, очень терпеливое и трудоемкое. Никогда в жизни у меня не было терпения, ни капли, но я так люблю свое дело, что я себя пересилила и начала получать удовольствие от медленного кропотливого труда, тончайших линий, не видя, что я делаю, пока не сниму весь воск, пока вся грязь не сойдет с ткани. И тогда, как переводная картинка, вдруг открывается работа. Не всегда удачная, надо сказать. И вот это волшебство обнажения работы, когда снимается воск, каждый раз повергает меня в дикий восторг.

Я участвовала во многих выставках в Зеленограде. В основном, это был батик — иногда одежда, иногда картины. В Москве на Кузнецком мосту выставляла экспериментальный батик.

В 2014 меня неожиданно пригласили на выставку в Монтрё в Швейцарии, посвященную 200-летию дипломатических отношений России и Швейцарии. Это как-то не по ранжиру для меня, просто созвездия так встали. Было 12 художников, среди них очень известные — Николай Эстис, Мила Сапожникова-Дук. И мне так понравилось — оказалось, что кому-то интересна моя живопись.

Оттуда меня пригласили на Осенний Салон в Гран Пале в Париже. Сначала был художественный совет — далеко не каждая работа проходит. Многие художники представляются по много лет и не могут туда попасть. Это не про то, какая я молодец, а про то, что мне несказанно повезло. Поскольку в Салоне нет категорий «батик» и нет прикладного искусства, моя работа была представлена как живопись по шелку в определенной восковой технике. Работа была посвящена Набокову, его усадьбе на Гатчине. Называется она строкой из его стихотворения «Средь трепетных ветвей».

А сейчас я сама предложила свои работы в Галерею современного искусства в Париже. Галерейщик их принял. Я хотела посмотреть, как на них будет реагировать публика, поскольку техника, в которой я работаю, совершенно новая. Ноу-хау, полностью мое изобретение — я начала работать по коже в технике батик. Кожа ведет себя совсем по-другому, она не так впитывает воск, как шелк, получается что-то похожее на гравюру.

Вот как ни странно, надо перестать бояться. Если ты хочешь, чтобы твоя жизнь стала хороша, надо перестать бояться. Это человеческий опыт, и нам надо учиться.

Кроме того, что я художник, я преподаватель. Я стараюсь воспитывать плеяду людей, и пусть они не профессиональные художники, но они будут образованными, интересующимися. Этим я и занимаюсь, преподавая сейчас в Зеленограде в «Творческом лицее», а до этого много лет в художественной школе. Мне этого хочется не потому, что я такой воспитатель, моралист, а потому что я уже много что могу дать, и я хотела бы, чтобы это попадало на благодатную почву.

Необязательно быть художником, важно познавать. Важно понимать. Важно не быть необразованным, неграмотным в этой области и во многих других. К примеру, в Париже есть музей Осипа Цадкина — что мы в России знаем про него? А это художник уровня Марка Шагала, примерно того же времени.

Теперь я могу позволить работать для себя побольше, потому что я чуть высвободила себе время: и дети уже большие, и по преподаванию я снизила себе нагрузку. У меня — как у почтальона Печкина, как будто я начинаю жить.

Я всегда жила интересно, грех что-то сказать, но сейчас я хочу работать, развивая серию картин, ту свою технику, которую, ей-богу, еще никто не видел. Ну я первая, так получилось. Хоть и техника по коже странная, она прямо влечет.

Зеленоград — место, которому мне хочется дать только хорошее. Мне бы хотелось, чтобы этот город был другим. Мечтаю о том, что он когда-нибудь сможет стать таким, как его задумывали. Может быть, все-таки получится развивать науку? А наука всегда соседствует с культурой.

Мне было четыре года, когда я здесь появилась. Мой папа одним из первых приехал в только построившийся Зеленоград, и не из-за квартирного вопроса, а чтобы продвигать науку. Папа — физик, занимался разработкой электронно-лучевого оборудования в НИИТМ. Мама преподавала в МИЭТе. Папа получил премию «Знак Почета» за свою работу. Когда к нам приходили гости, разговоры касались всех тем, и искусства, и развития техники. Мне тогда казалось, что жизнь везде так кипит. Но когда папину тему закрыли в 90-х годах, мы думали, что его не вытащим.

Моей малой родиной можно назвать академический поселок под Звенигородом, где у моего прадеда была дача, подаренная Сталиным после войны. Мой прадед, известный ученый академик Андреев Николай Николаевич, основатель научной школы акустики, был лично знаком с Эйнштейном. В сталинские времена его посадили, а потом началась Вторая Мировая война и его выпустили. Не потому что стране нужны были ученые, а потому что акустики нужны были для того, чтобы понять, что делать с морскими минами.

В этом поселке жили люди, которые, независимо от своих технических навыков и знаний, были глубоко культурными людьми. Почти ни у кого не было финансовой возможности собирать картины, но они по возможности покупали маленькие работы русских художников, и в искусстве разбирались. И если были на научных конференциях в Париже, успевали сходить в Лувр. Техника настолько напрямую связана с культурой и с жизнью, что это вообще нельзя разделять.

Мне кажется, что каждый человек, если хочет добра своим детям, должен максимально его дать — и культуры, и языка, и свободы. Дать им силу и независимость. Потому что только такие люди и двигают прогресс. Мне бы хотелось, чтобы мы научились людей ценить не по занимаемому посту, а по делу — по тому, что они делают для нас.

Марина Федякова

Напишите нам об интересных историях, связанных с зеленоградцами: удивительные достижения, необычные увлечения, полезный опыт.