Слово «ювенальный» стало известным в последнее время благодаря ряду публикаций и эмоциональных выступлений в прессе и интернете, посвященных перспективе введения в России ювенальной юстиции. Обсуждают эту тему и читатели Zelenograd.ru. Однако пока самый прогрессивный шаг, сделанный в Зеленограде — это планы по введению в штат школ «омбудсменов», то есть специалистов по защите прав детей. Обучение специалистов по ювенальным технологиям в городе проводит центр «Дети улиц». Именно в этот центр мы обратились за разъяснениями «ювенальных» вопросов.

— Ювенальная юстиция или ювенальные технологии — сегодня тема, волнующая многих: о ней все слышали, но никто толком не знает, что это такое...

А.З. — В контексте России сейчас можно говорить лишь о ювенальных технологиях, потому что ювенальной юстиции в России объективно пока нет — отсутствует специальное законодательство, отсутствует специальный ювенальный суд со специализацией судей и специальная процедура.

— Вы можете в двух словах, кратко и максимально понятно определить, что такое ювенальные технологии?

А.З. — Да, но это лучше делать в сравнении, потому что все говорят то «ювенальная юстиция», то «ювенальные технологии». Ювенальная юстиция — это система государственных и негосударственных органов, которые формируются вокруг суда и осуществляют работу с несовершеннолетними детьми, причем все эти процедуры регламентированы законом. А ювенальные технологии — это отдельные методы, приемы, которые зарекомендовали себя как эффективные в той или иной ситуации; это своего рода инструментарий ювенальной юстиции.

— Значит ювенальные технологии — это исполнение решений ювенальной юстиции? Это разнообразные методы защиты прав ребенка, которые свели в единую систему или пытаются это сделать?

В.С. — Это специализированные методы воздействия на ребенка и работы с ним.

А.З. — Пока нет ювенальной юстиции, мы говорим только о ювенальных технологиях. Мы можем использовать то, что не запрещено законом: например, ограничить гласность в суде, когда рассматривается дело с несовершеннолетним, чтобы у него не возникало излишнего беспокойства; проводить с ребенком какие-то другие мероприятия... Мы называем это ювенальными технологиями, но мы и раньше этим занимались, просто это так не называлось. Когда появляется ювенальная юстиция, ювенальные технологии как бы оформляются в рамку закона, в рамку процедуры, прописанных инструкций.

Ювенальные технологии — это профилактика детских правонарушений и реабилитация нарушителей

— Я правильно понимаю, что сейчас основной упор в ювенальных технологиях делается на детей, которые приблизились к черте преступления закона или уже преступили его, и их нужно теперь реабилитировать и возвращать в общество?

А.З. — Нельзя сказать, что это приоритетно. Элементы ювенальной технологии внедряются фрагментарно: где-то в школе, где ребенок находится в конфликте с законом — если есть такая возможность; где-то реабилитационные и профилактические мероприятия проводятся уже с теми, кто вышел из мест лишения свободы...

В.С. — Конечно, основной упор идет на профилактику, на предупреждение. Работа нашего центра, в принципе, на это и направлена, мы занимаемся предупреждением формирования негативного социального поведения. И ювенальные технологии — это большой комплекс мер, часть их направлена на предупреждение, а часть на сопровождение и реабилитацию. При взаимодействии с другими институтами социальной работы, с системой образования это дает на выходе хороший результат. Во всяком случае, так планируется.

— Профилактикой чего, например, занимается Центр «Дети улиц»?

А.З. — Наш центр занимается профилактикой практически всех негативных общественных явлений в подростковой среде — беспризорности, наркомании, алкогольной зависимости, табакокурения, ВИЧ, СПИД, незнания права, правового нигилизма... Возьмите любую сферу — практически по всем мы проводим профилактику, вырабатываем альтернативные формы проведения досуга. Устраиваем вечера отдыха, занятия, посвященные профилактике ВИЧ, СПИДа и т. д. Всё это обязательно в творческом контексте...

— А как вы вовлекаете обычных, нормальных детей, у которых досуг более или менее как-то организован? Они, может быть, в этом не нуждаются и даже не задумывались о таких проблемах...

А.З. — Дело в том, что как раз не должно быть классификации «нормальные дети — ненормальные дети». Обычные дети и нужны для того, чтобы ребенок, который попал в трудную жизненную ситуацию, находился в социально-здоровом обществе, чтобы это была общая среда, и ему везде было одинаково комфортно.

— Значит у ребенка, который попал в трудную ситуацию должны быть социальные контакты с обычными детьми?

А.З. — Обязательно. А наша задача — контролировать и помогать ему находиться в этом обществе без каких-то комплексов. Я, к сожалению, не психолог и не могу объяснить это полностью...

— Вы сказали про беспризорных детей, и я сразу вспомнил про послереволюционные годы, когда беспризорные дети — это были дети, беспризорные по-настоящему, спали под лавками и т. д. А сейчас что? Я думаю, что сейчас под беспризорными подразумевают что-то совсем другое. Это могут быть по формальным признакам благополучные дети с родителями, с бабушками, с дедушками, и все-таки они по вашим критериям будут считаться беспризорными, так?

В.С. — Сейчас вопрос стоит немного по-другому. Это безнадзорные дети, то есть дети без надлежащего надзора со стороны родителей. У такого ребенка может быть полная, внешне благополучная семья, но недостаточный надзор за его поведением: никто не контролирует его приход и уход из школы, времяпрепровождение на улице и так далее. Как таковые случаи беспризорности детей у нас в Зеленограде очень редки. В округах, которые находятся в центре Москвы, где есть вокзалы, встречаются беспризорные дети за счет прибытия иногородних и мигрантов.

— В деятельности вашего центра по профилактике у вас есть какие-то критерии оценки эффективности вашей работы? Как-то это измеряется, можно вообще это измерить?

А.З. — Я как юрист скажу: например, я провожу занятия [со школьниками] по повышению правовой грамотности, формированию правовых компетенций. У меня написана программа, в ней есть графа «оценка эффективности». Для этого проводится тестирование, блиц-опрос и анкетирование — в начале занятия и в конце занятия, общие в начале года и в конце года. Потом проводятся крупные мероприятия «Знаешь ли ты закон?». Собираются школы, опять проводится комплексный опрос, они соревнуются в знаниях закона. Безусловно, я должен видеть эффективность своей работы — нормально ли я работаю или нет, знают ли дети после моего занятия больше о своих правах или не знают.

— А если говорить в рамках округа, например, о снижении детской преступности, о снижении употребления спиртных напитков детьми... Есть такие показатели? Недавно у нас было интервью с зеленоградским инспектором по делам несовершеннолетних, где она говорила, что есть рост детской преступности в Зеленограде. Вот этот критерий вы оцениваете, как результат своей работы? Детская преступность должна в результате вашей работы снижаться, а она растет.

В.С. — Да, динамика в этом плане отрицательная. Вы знаете, очень сложно противопоставлять позитивное здоровое поведение, когда в семье распивают спиртные напитки, когда оба родителя курят, используют нецензурную брань. Наши занятия эффективны, но это пролонгировано во времени. У ребенка постоянно должен накапливаться позитивный жизненный потенциал, нам необходимо противопоставлять это другой жизни, которую ребенок видит, выходя на улицу, садясь в автобус. На тренингах и на обучающих занятиях мы формируем очень социально важные и значимые качества. И мы прекрасно понимаем — я как психолог это точно могу сказать — что на следующий день все дети не перестанут ругаться матом и курить, но если это будет системная длительная работа, то эти знания со временем станут жизненной позицией человека. Потому что семейная ситуация не у всех благополучна, и всегда есть альтернатива. Мы приучаем детей делать правильный выбор, мы говорим о том, что выбор за ними: можно сделать так, можно эдак, но за свою жизнь отвечают они сами — ни мама, ни папа, ни я как психолог или как тренер. И мы подводим каждого ребенка к тому, что он ответственен за свое поведение и за свою будущую жизнь, за то, какими будут его дети.

— Вы долго-долго «капаете на мозги» ребенку, и у него накапливается этот позитив. И вы надеетесь, что когда то, в какой-то перспективе, может быть не сейчас, но что-то изменится к лучшему?

А.З. — Ключевое слово тут все-таки «системность». Именно когда есть взаимосвязь всех структур, которые работают с детьми — образования, медицины и реабилитационных центров — и если мы все осуществляем работу с каждым ребенком мобильно, быстро и согласовано, то я думаю, что результат будет не в долгой перспективе, а достаточно быстро. Просто изменится какая-то парадигма развития.

«Закон о ювенальной юстиции не будет принят без исследования ситуации»

— Давайте поговорим о будущем законе о ювенальной юстиции. В какой стадии сейчас находится принятие этого закона?

А.З. — Начнем с того, что в 2002 году в первом чтении в Государственной Думе был принят проект закона о ювенальных судах или о политике в отношении ювенальной юстиции. И в дальнейшем он все-таки не нашел развития — наверное, общество еще не подготовлено, недостаточно развиты какие-то институты. Пока этот закон остается в подвешенном состоянии. Кроме того, ведь с 1910 года ювенальные суды уже имели место в России и просуществовали 10 лет, показав какую-то эффективность. Поэтому сегодня можно говорить скорее о возвращении к ювенальной юстиции, нежели о чем-то новом, чего раньше не существовало.

В.С. — Я думаю, в этом или в следующем году закон о ювенальной юстиции вряд ли будет принят в России. Будет исследоваться ситуация. Есть приглашенные для этого эксперты, доктора наук, специалисты по психологии и социологии, специалисты из правоохранительных органов. Это те люди, которые будут здраво оценивать наработанные методы и приемы других стран. На самом деле, есть много вариантов — американский, канадский, австралийский. Кто сказал, что мы должны принять какой-то под кальку? Очень хорошо, что в обществе есть заинтересованность — что же собираются принимать в России. Это здорово, что есть дискуссия, есть альтернативные точки зрения, есть те, кто выступает «за» и те, кто «против». Значит, это небезразлично большинству населения. Потому что, на самом деле, дети — это будущее страны, и хорошо, что ими стали так интересоваться. Я думаю, Россия переймет разумные, эффективные и хорошо работающие методы и приемы, технологии, которые себя уже показали. За те девяносто лет, которые Россия развивалась своим путем, а за рубежом люди набивали шишки и ломали копья на ювенальных технологиях, они ведь что-то выработали... Теперь мы оказались в преимущественном положении, у нас есть возможность просто выбрать.

— Значит, мы можем воспользоваться чужим опытом и не наступать на те же самые грабли второй раз...

В.С. — Да, и если какой-то метод не стал эффективным, наверное, нет смысла его у себя применять. Не забывайте, что мы огромная многонациональная и многоконфессиональная страна, у нас разное отношение ко многим вещам. У нас есть традиции, которые прививаются даже приезжим, то есть происходит ассимиляция. Если в Европе выходцы из Африки и других стран живут обособленно — посмотрите, у нас уже много лет, столетиями мирно живут вместе люди разных конфессий, у нас много межконфессиональных и межнациональных браков. И кто сказал, что какая-то модель ювенальной юстиции у нас приживется в чистом виде? Я думаю, что нет. В любом случае, будет какая-то адаптация. Думаю, те люди, которые будут внедрять её законодательно, будут подходить к этому разумно.

— Хорошо, забудем о наших европейских товарищах. Вот в Ростовской области обкатывается система ювенальной юстиции. Я не знаю, на каком законодательной базисе...

А.З. — На уровне эксперимента, это экспериментальная площадка.

— И есть информация, за что там можно изъять ребенка из семьи. В интернете ходят документы с критикой ювенальной юстиции, о практике её применения. Я зачитаю несколько возможных причин изъятия ребенка, которые там приводятся и вызывают у меня наибольшее количество вопросов: это непосещение детской молочной кухни, наличие в доме домашних животных, разбросанные дома на полу игрушки и мусор, отсутствие игрушек в достаточном количестве, присутствие ребенка на кухне вместе с матерью в процессе приготовления пищи... Этого действительно достаточно, чтобы изъять ребенка?

А.З. — Эти предложения выглядят как взятые из какого-то текста, специально подтасованные и выложенные в интернет, откуда вы их и взяли. Это ересь, и я даже не представляю, что это за источник. Давайте начнем все-таки с приоритета закона, Конституции и федеральных законов. Повторю, что в Семейном кодексе есть строгий перечень того, за что можно отобрать ребенка, и ни одна инструкция ни в одном субъекте Федерации не может противоречить этому закону, Семейный кодекс приоритетен. Естественно, решение любого суда будет в пользу семейного законодательства, а пишут это, наверное, для юридически неграмотных людей, это какая-то некрасивая пропаганда. Я в деталях знакомился с ростовским опытом, он действительно очень интересный, он применяется и, самое главное, работает. Рецидив, во всяком случае, там снизился за четыре года в четыре раза. Мы не говорим про первичную профилактику преступлений, там особых результатов ни в одну, ни в другую сторону нет, но рецидив действительно снижается.

В.С. — Уровень первичной преступности одинаков практически во всем мире, а уровень рецидивности другой. У нас он очень высокий.

— Значит, если изъять из проблемной семьи ребенка, привести там все в порядок, и вернуть его — это позволит справиться с проблемой?

В.С. — А кто говорит об изъятии из семьи? Мы в первую очередь говорим о помощи семье. Мы говорим о том, что заниматься одним ребенком без работы с семьей невозможно, родители тоже должны быть заинтересованы. Фокус внимания на ребенке — у социальных работников и педагогов, психологов, у тех, кто будет заниматься реабилитацией и тех, кто будет заниматься дознанием, следствием, если это криминальный случай. И главное тут не наказание, не карательные меры, а помощь. У нас есть много ресурсов, даже наш реабилитационный комплекс в Зеленограде — посмотрите, сколько у нас КЦСО, психологических центров, учреждений досуга, у нас хороший потенциал. Мы должны вместе посмотреть на одного, двух, пять, десять, пятнадцать детей, и разработать единую программу, когда ребенок будет переходить от специалиста к специалисту. Если ему нужна помощь психоневролога, он ее получит, будет направлен в стационар или на амбулаторное лечение, будет получать массаж, кислородные коктейли и т. д.-то есть мы поможем ему восстановить психоневрологический статус. Если при этом с ребенком будет работать семейный и подростковый психолог, если в школе будут созданы условия для того, чтобы он был возвращен (это называется ресоциализация), если будет работа с классом по восприятию этого ребенка... Каждый человек в жизни совершает те или иные ошибки, кто их не совершал. Нужно относиться к этому терпимо.

Что лично мне нравится в социальных ювенальных технологиях? Они сейчас развиваются в России в двух направлениях: реабилитационном и восстановительном. И помимо милосердия и гуманного человеческого отношения они позволяют увидеть человека со всеми его проблемами и понять, что он так себя ведет не потому, что ему хорошо. Помните в фильме «12», что сказала женщина, увидев пьяного кричащего мужчину? «Наверно ему очень плохо, раз он так себя ведет». И когда я работаю с ребенком, я понимаю что ему очень плохо, если он ведет себя таким образом — хотя это не снимает с него ответственности за те поступки, которые он совершает. И второй очень важный и очень позитивный момент. У нас в школах сейчас много дерутся, ругаются матом, комиссии по делам несовершеннолетних завалены разбором спорных агрессивных, конфликтных ситуаций — больших серьезных драк с нанесением телесных повреждений. И ювенальные технологии позволяют привести обидчика и жертву лицом к лицу, позволить обидчику понять, что он принес этому конкретному человеку много неприятностей, боли и обиды. И прохождение через стыд, соприкосновение с собственным стыдом и раскаянием помогает человеку в следующий раз удержаться и не перейти этот барьер. Это краеугольный камень ювенальных технологий: не просто сопровождение, не просто научение важным жизненным компетенциям, а прохождение через человеческую суть, через милосердие, через стыд. Мы, к сожалению, забыли в последнее время об этих чувствах, об этих качествах.

— Вообще, этим ведь должны заниматься родители?

В.С. — У нас не все родители имеют, к сожалению, хорошее образование. У нас семьдесят лет не было возможности заниматься собой, своим нравственным совершенствованием. Хорошо, что сейчас мы это делаем. Тем не менее, утрачены какие-то очень важные истоки.

Ювенальные технологии позволяют уже в школе показать, что ты сделал больно, что ты нанес человеку некий ущерб — не только физический и материальный, но еще очень сильный эмоциональный. Человек переживает. Вы сами знаете, если вам наступили на ногу в автобусе, вы какое-то время это переживаете, вам обидно — нарушили вашу целостность, ваше личное пространство. А если у ребенка украли телефон или его при всем классе оскорбили? Ювенальные технологии позволяют разрешать эти вопросы в классе, и это остается в классе. Когда дети на следующий день приходят, они по-другому относятся друг к другу, у них этот вопрос разрешен. Как говорят гештальт-терапевты, «гештальт закрыт». Ведь официальные примирительные процедуры — возмещение ущерба, «извини», «прости» — не решают проблему, остаются неотреагированные чувства, эмоции, которые каждый из детей на следующий день приносит в школу. Негласно создаются коалиции — «Ваня плохой, потому что у меня телефон украл. А я несчастный, я жертва», есть те, кто на стороне Вани, и те, кто на другой стороне. Проблема остается, а этим детям еще несколько лет учиться в одном классе...

— Я вынес из нашего разговора, что задача ювенальных технологий — решать проблемы на самом раннем этапе и не изымать ребенка из семьи. Поэтому скажу родителям, которые нас читают: если у вас все нормально, то вы можете не бояться, что к вам придут и заберут ребенка.

В.С. — Детей изымают и сейчас. Никто не сказал, что их не изымают. Есть ситуации, когда ребенок находится в опасности.

— Надо просто откровенно посмотреть на ситуацию в своей семье...

В.С. — Да. Если у вас сегодня ребенка не изъяли, то кто сказал, что изымут через месяц, через два.

А.З. — В заключение скажу, что в ювенальной политике основной презумпцией является то, что семья это единственная и самая здоровая среда для развития ребенка. Задача всех специалистов — помогать создать эту наиболее адекватную для воспитания среду. И если у нас сформируется институт ювенальной юстиции, то только на основе компромисса между публичной властью и обществом.

— Дискуссия должна идти в обществе по поводу ювенальной темы?

А.З. — Безусловно. Есть оппозиция — замечательно. Плюрализм мнений, демократия — к этому мы и стремились. Нужно, чтобы на уровне компромисса всех сторон что-то выкристаллизовывалось. И это будет действительно хороший, эффективный механизм, который станет наконец-то основой социальной политики в отношении несовершеннолетних.

Во второй части интервью Zelenograd.ru попросил специалистов Центра «Дети улиц» рассмотреть и прокомментировать несколько острых ситуаций, связанных с реализацией прав ребенка, родителей и общества в процессе воспитания. Некоторые из этих ситуаций обсуждались на нашем форуме, другие стали известны из городских новостей и обращений граждан в префектуру Зеленограда.