— Вы уже во второй раз будете встречаться с читателями в Зеленограде. У вас есть своё ощущение города или пока не получилось узнать его поближе?

— Я сама из Твери, до восемнадцати лет жила в этом городе. Поэтому Зеленоград — это станция Крюково, это «Штыки». Всегда было впечатление о городе как о месте, связанном с высокими технологиями, электроникой, мальчиками-математиками. У нас в музыкальном училище учились девочки-скрипачки из Зеленограда, мы все общались. Но вот так, чтобы просто погулять по Зеленограду в своё удовольствие, этого я пока не успела.

Смешно: когда я ехала в Зеленоград в последний раз, вдруг электричка открывает двери и я вижу, что там стоит мой папа! Родители живут сейчас в Солнечногорске, и я не знала, что в этот день он тоже будет ехать из Москвы. Мы довольно давно до этого не виделись, и получилось очень неожиданно!

В прошлом году у меня была встреча в Музыкальной школе, очень интересная, туда меня пригласила Анастасия Скрыпка, она очень хорошая. И сейчас я тоже с удовольствием приеду, уже в библиотеку.

— Чтобы написать книгу «Вивальди. Времена года. Музыкальная история», вам необходимо было побывать в Венеции?

— Книги о Вивальди вообще бы не было, если бы меня не было в Венеции. Я совершенно не представляла Вивальди как человека именно из Венеции. Все знают, что он итальянский композитор, и всё. А в Венеции случайно мы наткнулись на табличку, что здесь был крещен Антонио Вивальди, а здесь вот он работал, через дорогу. И тут ты начинаешь думать, так он живой человек что ли, который вот здесь вот и жил? И эта книжка, она не от его музыки как раз, а от города.

Потому что никакому музыканту в здравом уме и твердой памяти не захотелось бы писать про «Времена года», потому что это что-то уже настолько вышедшее за пределы музыки, ты вынужден часто это играть, слушать, и часто ещё и в плохом качестве, в общем это что-то такое, совершенно навязшее в зубах, ну невозможно.

Так что это во многом про город и это моё удивление от того, как он мог так угадать? Если «Гроза» Вивальди производит такое сумасшедшее впечатление даже на нас, современных слушателей, которые за XX век, в общем, много чего услышали в музыке, то как это слушали тогда? Видимо, ему удалось попасть в такие точки.

— В книге много написано о детстве композитора, это важная тема?

— Да, ничего нет важнее, чем детство. На своих уроках я тоже рассказываю о биографии композиторов. Девочек часто волнует несчастная любовь, счастливая не приводит обычно к появлению гениальной музыки. И всегда волнует вопрос, что с ним было, когда он был в таком возрасте, как я. И в книге тоже очевидно, что Вивальди-ребёнок мне интереснее, чем взрослый человек.

— Вы со своими уже не маленькими детьми ещё читаете вместе?

— Нет, это давно уже у каждого свой интимный процесс. Я вижу, что читать вместе не получается у нас. Даже когда они были совсем маленькие, мой сын всегда садился рядом со мной читал вперёд, потому что темп чтения вслух для него всегда был медленный. И плюс ко всему, он не любит слушать, он из тех, кто не любит театр, кино, мультфильмы, всё, что нужно сидеть и смотреть. Он любит делать что-то сам. Но мы для себя совершенно неожиданно открыли формат аудиокниг.

Я вообще не люблю слушать книги, и просто плохо воспринимаю информацию на слух, мне неприятно, когда кто-то другой читает своим голосом книгу. Но выяснилось, что в далёких автомобильных поездках аудиокнига хорошо совмещается со школьной программой. Вдруг оказалось, что «Мёртвые души», которые я, кстати, полностью никогда не читала в детстве, и путешествие в Петербург мимо всего того, что там описано и совершенно не изменилось, производят совершенно сумасшедшее впечатление. Мне кажется, что из всех русских классиков Гоголь — это совершенно отдельный человек, потому что он настолько современный, без всяких скидок на время. После этого были попытки слушать Салтыкова-Щедрина — нет этого эффекта современности. Гоголь замечательно и слушается, и читается, и самое главное, что в семье появляются общие, то, что дети называют «локальные мемы», и ты начинаешь говорить общими цитатами.

Ещё мы послушали «Трое в лодке, не считая собаки», тоже отлично пошло. И, конечно, если ты куда-то едешь, то бывает хорошо послушать что-то из этой страны. Когда мы ездили в Швецию, мы слушали «Петсона и Финдуса», это отлично шло, хотя дети уже взрослые. То есть аудиокниги в дороге — это, оказывается, очень хорошо.

— Вы играли на скрипке в Театре им. Наталии Сац. Сейчас эта работа продолжается?

— К сожалению, я сейчас не работаю в театре. Ничего плохого не случилось, просто мне элементарно перестало хватать времени, потому что в театре огромная, просто безумная занятость! И можно эту занятость совмещать с чем-то ещё, но когда есть театр, есть что-то ещё и есть семья, то это уже крайне тяжело. А так как дети мои стремительно перестают быть детьми, я понимаю, что у меня остаётся несколько лет, когда можно как-то поучаствовать в их жизни. Театр — это в том числе и занятые спектаклями вечера, а вечера мне нужны для семьи. Я всегда с удовольствием прихожу в театр, меня зовут, я осталась на замене, и я всегда туда возвращаюсь как домой.

— Но кроме театра, у вас есть школа, где вы преподаёте?

— Ну, преподаю — это громко сказано… Но да, у меня есть два начальных класса в школе, это не музыкальная школа, а общеобразовательная, известная школа «Интеллектуал», я там веду уроки музыки. Школа очень хорошая, я там обнаружила очень хорошее отношение к ученикам, это интересное общение, прежде всего. Получилось так, что поступал туда мой ребёнок, не поступил, но «поступила» я. Мы познакомились, и оказалось, что им нужен был учитель музыки, перед которым стоит задача, чтобы дети, выпустившиеся из началки, любили музыку, потому что сейчас это не всегда так.

И никаких больше задач: ни тестов, ни зачётов, ни написания-заполнения программ, ничего от меня не требуют. Мне совсем трудно справляться со всякими такими делами, я совсем не компьютерный человек, мне это долго и сложно. От руки я бы написала ещё, но элементарно вбить что-то в таблицу — нет.

«Интеллектуал» — это очень многогранная школа, и я понимаю, что я со своей стороны, вижу лишь небольшую часть, но эта часть совершенно волшебная. В школе очень развита тема преподавания недавними выпускниками. Там очень сильная математика, и учителю нужны помощники с работой в кружках, на уроках, с проверочными заданиями, и вчерашние выпускники помогают.

Поскольку два моих урока по понедельникам идут не подряд, у меня есть перерыв, и это время я провожу в учительской, за разговорами, которые поражают меня открытостью, заинтересованностью детьми, своей работой. Я, например, говорю: «Сегодня мальчик А. очень хорошо себя вёл на уроке, как зайчик». В ответ мне говорят, мы не уверены, что нам нужно от мальчика А. хорошее поведение, потому что мы знаем, что его сейчас прессует отец, и, может быть, это его хорошее поведение для него самого как раз плохо".

Согласитесь, это очень необычное отношение к ребёнку, потому что в любой другой школе ребёнок, который стал вести себя потише, поспокойнее вызовет только «выдох» учителей. Я очень многому сама учусь: у меня ведь нет педагогического образования, только консерваторское, которое предполагает, что у меня есть ученик, один, которого я учу, а работать в группе я до этого никогда не пробовала.

— Дети, с которыми вы работаете, с ними сложно?

— Нет, я могу сказать, что дети лёгкие, их специальным образом отбирают, и я не понимаю, по какому принципу, потому что это точно не те дети, которые, например, все умеют писать и считать, или не те дети, которые обладают какими-то фантастическими способностями в чём-то. Но я вижу, что они все очень открытые, как правило, все дети домашние, они не встроены в какую-то систему, и учителя делают всё, чтобы они и не встраивались пока. Мы имеем довольно низкую дисциплину, если сравнивать её с обычной школой, и кучу удовольствия от того, что там происходит.

Для меня это был такой эксперимент: исходные данные — любишь музыку, любишь детей, можешь ли ты идти в школу? Ответ — нет! Этого недостаточно, я постоянно ощущаю, что я — не учитель по природе своей. И когда после школы я прихожу в театр, в оркестр, я понимаю, что да, вот здесь — моё место, а в школе, к сожалению, нет. Для того, чтобы работать в школе, нужно ощущать себя взрослым и очень уверенным в том, что ты говоришь. А так как я всё время начинаю сомневаться в том, что я говорю, это не очень хорошо, как мне кажется. Но у меня очень интересные дети, мы разговариваем, слушаем музыку, классику, всё, что мне нравится. Я стараюсь научить детей играть на флейте — это просто полезно для здоровья, и это довольно легко может получиться у каждого.

Сейчас мне говорят, что нужно немножко уходить от нашей безграничной свободы, чтобы действительно каждый ребёнок учился играть, но я не знаю, как бороться с тем, что ребёнок что-то забыл, не принёс. При этом я вижу, что если я и сама что-то забыла и не принесла, то как я могу этого требовать от детей. Но к удивлению своему, так как это театральный класс, и они каждый год ставят спектакли, их классный руководитель преподаёт и театр, а я принимаю там небольшое участие, помогаю с музыкальным сопровождением, я смотрю, как они работают и думаю: я так не умею, потому что режиссёром, таким организующим всех человеком, я быть не могу. В прошлом году спектакль ставил папа одного из учеников, профессиональный режиссёр, и это был уже очень высокий уровень, но и работали они, конечно, очень много.

Дети свободные, открытые, очень все яркие, и иногда за них даже страшно: а что дальше с ними будет, вот они выпустятся из своей школы, а как же они у нас жить-то будут? Недавно попала на лекцию и услышала такую толковую мысль, что, когда детям рассказывают события мировой истории, им совсем не важно, кто где, с кем, когда воевал, им важно — вот, их осталось только десять человек, у них кончились патроны, продовольствие, вот эти сильные впечатления они запоминают, и, к сожалению, у нас школа с этим очень мало работает.

И я для себя понимаю, что моя задача научить этих детей не отличать Шостаковича от Чайковского или заполнять тесты, а слышать в музыке что-то важное для себя. Сейчас я понимаю, что если человек разговаривает вместе с тобой или он сидит и отвернулся, это ещё не значит, что он тебя не слушает. Как раз возможно он слушает и запоминает всё лучше, чем тот, кто смотрит весь урок только на учителя.

— Вы будете продолжать этот опыт преподавания?

Неизвестно. Сейчас вообще неизвестно, будет ли сохранена начальная школа в «Интеллектуале» или она перейдёт только в среднюю и старшую. Я совершенно не расстроюсь, если когда-то моё преподавание в школе закончится, это очень хороший опыт. Но у меня сейчас мои два класса, которые мне бы не хотелось никому отдавать, хочется довести их, но и брать новые я пока тоже не готова. Первый класс у меня, конечно, останется в памяти, как у любого учителя, ко второму классу мне нужно было привыкать.

В этом году у меня начался очень интересный опыт, с подачи мамы мальчика, который уже закончил музыкальную школу, виолончелист, и оказалось, что он не знает, что дальше с этим делать, потому что он не собирается быть профессиональным музыкантом, но он хороший виолончелист, и не хочет это всё бросать. И сейчас в школе мы собираем любительский оркестр. Нас не много, шесть человек, это старшеклассники, и те, кто уже закончил школу. У нас есть мальчик-дирижёр, ему семнадцать лет, он математик, учится в Центральной музыкальной школе, мне с ним невероятно интересно работать. К сожалению, он скоро уедет от нас, часто, к сожалению, наши дети уезжают от нас, потому что Московская консерватория — это не самое большее, что мы можем предложить сейчас.

Среднее музыкальное образование очень выросло, а высшее отстаёт. Часто ребята жалуются, что выпустившись из своих очень хороших московских школ, в вузе они как будто шагнули вниз. Поэтому, когда наш дирижёр уедет, я буду думать, стоит ли мне делать это одной, потому что я не умею руководить, я всё-таки не дирижёр, хотя меня очень поддерживает наш оркестр. В этот оркестр пришли дети, которые учились музыке, это даже не всегда музыкальная школа, есть, например, девочка, которая уже закончила школу и в двадцать лет начала вдруг учиться через ютьюб играть на кларнете, а до этого, сколько родители ей ни предлагали начать заниматься, она не хотела.

У меня и с моими детьми похожий опыт произошел. Мои очень невнимательные и неподробные попытки ни к чему не привели. Мы решили так: если музыка пойдёт — хорошо, если нет — нет. Она не пошла. Мы с дочерью походили два года в музыкальную школу, бросили, занимались с учителем, потом тоже перестали. Я подумала, ну и что: человек рисует, изучает языки, ну и бог с ней, с музыкой. А потом, к восьмому классу, внезапно оказалось, что у неё в школе очень сильный тренд на музыку, играют на гитаре, играют на самых различных инструментах, создают группы. И она начала играть на бас-гитаре, на обычной гитаре очень прилично, а потом ещё и на скрипке, когда это стало востребовано. И неожиданно оказалось, что гитара, валяющаяся в школьной раздевалке, срабатывает больше, чем любая музыкальная школа. Так что через ютьюб действительно можно научиться играть. Я и сама сейчас таким же способом учусь играть на гитаре. Оказалось, что бы ты ни делал в школе с детьми, если у тебя урок музыки и ты можешь с ними попеть под гитару, это самое лучшее, что ты можешь для них предложить.

Мой сын, например, не занимался ничем до одиннадцати лет, мы делали какие-то вялые попытки куда-то податься, но он не очень хотел и не получалось. А потом в нашем Дворце пионеров пришли в ансамбль имени Локтева, у них есть оркестр, они аккомпанируют танцам. Обучение проходит в совершенно лайт-варианте: никто тебе не скажет, ты не занимался, а чаще всего ты приходишь на репетицию, тебе ставят ноты, ты читаешь с листа, всё это, казалось бы, на очень низком уровне сначала, а через год оказывается, что вместо учителя, который им говорит «Давай-давай!», у них есть конкретная задача: есть концерт, мы должны аккомпанировать танцам в этом темпе, выгребай, как хочешь. И они выгребают, и плюс к тому, это действительно очень хороший детский оркестр, и очень хорошая компания, общение. Меня очень интересует тема с детскими и любительскими оркестрами, и я наткнулась на историю в интернете про оркестр мясокомбината, это 70-е годы, пришел какой-то учитель и всю дворовую шпану собрал в духовой оркестр. Как это возможно? Я не знаю, но вот судя по опыту, они вспоминают не как они играли, а о том, как общались, но ведь сам факт интересен: очевидно, и в музыке у них что-то получалось.

— Часто в ваших книгах герои в особенных отношениях с математикой. Вы любите математику?

— Да, я очень люблю математику, с детства математика всегда со мной. Мой старший брат в детстве был вундеркинд. У меня вообще было счастливое детство. Мои старшие брат и сестра были отличники в школе, родители реализовали на них все свои амбиции. И то, что у нас в семье кто-то занимается музыкой, да ещё и литературой, это так удивительно и очень их греет. Я вижу, что брат с сестрой на своих работах начали вдруг дарить своим коллегам и друзьям мои книжки. Я всё время ощущаю их поддержку и такое удивление, как же так получилось, откуда вдруг литература?

Моему брату в детстве было очень интересно заниматься со мной. Мы играли, он учил меня считать до школы, извлекать квадратные корни, он красил мне никитинские кубики, мы вырезали из бумаги, что-то придумывали вместе. История с братом в книге «Я не тормоз» вызвала вопрос у редактора, разве может старший брат так относиться к младшему? Вот ко мне так относились.

Потом он быстро уехал, поступил в интернат при МГУ, и этот образ брата, который где-то там, он выше, чем реальный человек, у которого носки вот тут в углу валяются. В школе он был известный человек, а я всегда была его сестрой. Поэтому математику я очень любила, и классе в седьмом учитель математики проводила серьёзный разговор о том, зачем мне музыкальное училище, я сама не знаю, что делаю, что мне нужно выбрать математику. Но сейчас я думаю, что и математика бы тоже привела меня к детям, а работать в школе — это всё-таки не моё.

Сейчас мне очень нравится, что у меня сын математик, а дочь совсем нет. Сыну по программе я уже ничем не могу помочь, но я вижу, что ему ужасно всё интересно, и у меня есть, с кем об этом поговорить. Потому что для олимпиадных задач иногда не нужны какие-то особые знания, то есть достаточно и моих семи классов, и я могу понять, о чем он говорит. Представление о мире через числа я у него вижу, у него оно сильнее, у меня меньше. А вообще, я себе слабо могу представить человека, который не любит математику.

— Не предлагали ли вам как-то визуализировать сборник рассказов «Около музыки»? Мне кажется, некоторые из рассказов — хороший материал для кино или театра.

— Предлагали! Надо же, как вы угадали! Но у нас пока ничего не получается. Я не могу сделать то, что от меня просят. Я пыталась ломать сюжет одного из рассказов несколько раз, писать другую линию. Но они совершенно не кинематографичные, потому что главный герой только и делает, что ходит и думает. Это не для кино. Но при этом мне говорят, что я даже не представляю, из чего можно сделать спектакль, что мне своей нетеатральной головой не понять. Спектакль можно сделать из всего, даже из того, что вообще не читается как текст. Поэтому я не исключаю, что кто-то его сделает. Но это буду не я. Будет очень здорово, если кто-то это возьмёт, но в то же время и немного страшно, если режиссёр мне скажет, а давайте сделаем вот так. А я, например, совсем хочу не так. Например, сейчас режиссёр хотел, чтобы мы провели какую-то взрослую линию, а мне бы очень не хотелось, чтобы взрослые решали свои проблемы за счёт детей.

Елена Максимченко