Мои родители — фронтовики. После войны мама служила в Министерстве связи секретарем-инспектором, работала с людьми и занималась канцелярской работой. Отца послали в военно-инженерное училище в Ленинграде (тогда фронтовики могли поступать на первый курс без экзаменов, а для поступления на второй нужно было сдать их небольшое количество). Он пошел сразу на третий курс. Как сам рассказывал: сдал 14 экзаменов, и все — на «пятерки». Он не стал ни профессиональным математиком, ни инженером — у него была контузия. Еще он хорошо рисовал, даже организовал бригаду художников. Математику отец всегда любил, но не занимался ею профессионально.

Мне где-то в пятом классе достался справочник по математике, я его читал — понравилось. Потом решил заняться математикой плотнее. В 9-10 классе я учился в математической школе, затем поступил на мехмат в МГУ. Обычная дорожка.

В Зеленоград первый раз приехал летом 1967 года с братом — мы выбирали вуз, куда поступать после окончания школы. Мне тогда очень понравился этот красивый зеленый город, и после окончания МГУ в 1972 году я вернулся сюда уже на работу устраиваться. Узнал, что в МИЭТ есть место преподавателя, оказалось, что у меня здесь знакомые, с которыми я учился в МГУ. Я провел пробное занятие, и меня взяли.

Семьей я обзавелся еще когда жил в Москве, и лет десять ездил на работу из Москвы в Зеленоград, — у нас была квартира недалеко от метро «Сокол», ехать час с небольшим. Позже благодаря МИЭТ получил квартиру в Зеленограде. У нас 10 человек жило в небольшой четырехкомнатной квартире, все нуждались в жилплощади, но потом быстро мои родители и сестра ее получили, а я остался жить на этой площади с семьей и братом. Поэтому МИЭТ больших усилий стоило, чтобы предоставить квартиру.

Я знаю, что считаюсь довольно строгим преподавателем. Это верно — положительные оценки просто так не ставлю.

Мне кажется, в преподавании важную роль играют и талант, и личная вовлеченность, и интерес к предмету. Мне не безразлично, получат студенты знания или нет; поэтому я стараюсь как-то заинтересовать, с разных сторон подойти к одному и тому же вопросу. Если в глазах учеников — непонимание, то несколько раз приходится объяснять.

И, конечно, шутки тоже помогают. Например, если студент нелогично, неубедительно что-то излагает, я говорю: «Вы рассуждаете примерно так: кошка — это животное, собака — это животное, значит кошка — это собака». Все смеются, понимают, что здесь допущена логическая ошибка.

Большую радость всегда приносят успехи учеников, если кто-то получил результат, опубликовал статью, защитил диссертацию. Это очень приятно.

Если говорить о современных студентах, то, конечно же, они отличаются от тех, кто был 15-20 лет назад. Интернетизация оказывает большое влияние на всех, и на студентов тоже, в этом есть как положительные, так и отрицательные моменты. Сейчас они уже таблицу умножения могут не помнить, им проще вытащить из кармана телефон и узнать — сколько будет 7 на 8. А положительный момент — то, что сейчас информацию можно получить достаточно легко и быстро, и, как правило, истинную, качественную.

Я регулярно, раз в неделю, устраиваю семинары по алгебре и дискретной математике для любителей — приходят и первокурсники, и старшие курсы, и аспиранты. Чаще всего я сам что-то рассказываю, иногда студенты делают доклады, иногда даже представляют собственные результаты. Без этого невозможно, иначе учеников не будет, будешь вариться в собственном соку.

И еще важно и нужно ездить на конференции, в другие города, может быть, даже в другие страны, и обмениваться там информацией. Сейчас, конечно, уже возможностей намного больше — можно и по Skype, и по электронной почте общаться с любой точкой мира. Это позволяет узнать много полезного. Но все равно, если куда-нибудь приедешь, с одним поговоришь, с другим, сядешь, тетрадочку откроешь.

Математика — это основа всех точных наук, без нее никуда не деться. Вообще, непонятно, это наука или нет, потому что это язык, на котором разговаривают специалисты практически всех наук, кроме некоторых гуманитарных. В гуманитарных тоже есть, например, в лингвистике и искусствоведении. К примеру, узнать подлинность какого-то художественного произведения без математики, без точной науки — невозможно.

Математика — это теоремы, доказательства. Есть математика чистая и есть прикладная, которая обслуживает конкретные задачи конкретных наук — выращивание кристаллов, обработка информации, распознавание образов и так далее. Я занимаюсь чистой математикой, поэтому от таких, как я, особенно не ждут приложения в ближайшее время. А когда оно будет — никто не может сказать.

К примеру, взять Китайскую теорему об остатках, это теорема из теории чисел, которая была известна древним китайским математикам примерно 2500-3000 лет назад. Она имела приложение в математике, в теории чисел, но в практической человеческой деятельности не имела применения до ХХ века. Область чистого разума. А сейчас невозможно представить себе ни теорию кодирования, ни теорию шифрования без использования этой теоремы. Вся теория чисел, простые числа и так далее — этим просто интересно было заниматься. Создатели не думали о том, где это применить. Вообще, если думать о практическом применении, то это накладывает ограничения.

Мои интересы в области чистой науки — это алгебра, дискретная математика. Алгебра — это, А плюс В в квадрате, наука об алгебраических операциях — операции на множествах, примеры: сложение, умножение. Есть очень много более сложных операций. Алгебра изучает свойства этих операций независимо от природы тех объектов, которые там перемножаются, складываются сами по себе. Так получаются разные факты в этой области, получается стройная теория.

Что касается приложений абстрактной алгебры — их очень много в самой математике, например задачи на построение циркулем и линейкой. Эти задачи изучают в школе, и они для школьников представляют большие трудности. Например, я спросил своего внука, когда он был в четвертом или пятом классе: «Можно ли разделить угол на три равные части?» Он ответил, что это очень просто — взять транспортир, и можно на сколько угодно частей разделить. На самом деле угол невозможно циркулем и линейкой разделить на три равные части. Нет алгоритма, который бы каждый угол при прохождении пунктов 1, 2, 3, 4, 5 и n этого алгоритма, делил бы его на три равные части. Над этой задачей думали еще древнегреческие математики времен Пифагора. А доказательство невозможности этого было сделано не геометрами, а алгебраистами во второй половине XIX века, в 1870-80 годах. Средствами алгебры было доказано, что невозможно разделить угол на три равные части. И еще была доказано неразрешимость нескольких классических задач на построение. Затем неразрешимость уравнения в радикалах. Для квадратного уравнения есть формула, известная всем школьникам, которая выражает корни этого уравнения через коэффициенты. Есть формулы для третьей и для четвертой степени, их в школе не проходят. А для пятой степени хотели придумать формулу, но ничего не получалось. И только с помощью теории Галуа было доказано, что для уравнения степени пять и выше нет формулы, которая выражала бы корни через коэффициент n.

Эварист Галуа был радикальным революционером-республиканцем и был убит на дуэли в возрасте 22 лет, но он создал основы современной абстрактной алгебры. Можно привести много примеров. Например, классификация элементарных частиц тоже было сделана в 60-е годы физиком Марри Гелл-Ман с помощью теории представления групп. Физики очень интересуются алгеброй. Считается почти анекдотом, что чем более крутую математику физик применяет, тем теория лучше. На самом деле, конечно, все наоборот: чем проще, тем лучше.

В области моих интересов задачи возникают сами по себе, к примеру, интересно узнать, существует ли группа с какими-то свойствами и так далее. Мой научный руководитель, профессор МГУ, говорил, возможно, сам кого-то цитировал, что математики — это лесорубы, они рубят лес: срубил одно дерево — надо посадить еще десяток других. То есть решил одну задачу — надо поставить еще несколько других. Так оно и делается. Я думаю, это не только в математике, но в ней это совершенно точно, этому я свидетель.

Идея создания физико-математического лицея всегда у нас была. Я сам — человек невеликих организаторских способностей, но физик Сергей Безрядин все это дело организовал. Он взял меня и Фрейдензона Леонида Евгеньевича в свою команду, и мы практически втроем обивали пороги московского департамента, чтобы создать этот лицей (тогда физмат-школу), чтобы нам разрешили нашу программу преподавать. Это было непросто сделать. Я помню, когда мы приехали с Фрейдензоном к Саакяну (это был самый главный методист по математике), он посмотрел нашу программу — крутая программа, сильная, и спросил: «А есть ли у вас люди, которые могут это преподавать?» Мы говорим: «Есть». Он тогда нам все тут же подписал. В общем, лицей мы создали, сделали там то, что хотели, то есть математику преподавали так, как мы ее видим, а не так, как написано в учебниках.

Сначала в помещении школы 609 был отсек для нескольких классов. Он имел другой номер, школа была отдельно, но она подчинялась директору школы 609. Позже нас перевели в 5-й район — в бывшую школу 805. Нам целиком отдали все здание, и мы сделали физмат-школу. Принимали туда по конкурсному отбору только в старшие классы.

У нас не было такой цели, чтобы выпускники обязательно шли в МИЭТ, но, конечно, мы понимали, что это самый близкий вуз — далеко ехать не нужно, и он достаточно сильный. Но скажем, из 30 моих учеников первого выпуска 1988-1989 года — половина, человек 15, поступили в МИЭТ. А другие — в МГУ, Физтех, в разные технические вузы Москвы.

С детьми работать труднее, чем со студентами. С одной стороны, их легче заинтересовать, а с другой — со студентами не нужно думать о дисциплине, воспитании. А к детям, конечно, нужно быть более внимательным, нужно еще очень четко представлять себе, что они знают, что проходили, что не проходили. Мы же принимали их не с первого класса — подхватывали с 9-10-го.

Я там работал, преподавал довольно продолжительное время. Сейчас в лицее работают некоторые наши преподаватели. С учителями, которые там еще остались, с нашими преподавателями, конечно, мы обсуждаем некоторые лицейские вещи, но не принимаем непосредственно участия в процессе.

В советское время 50% разработок в области электроники были из МИЭТ: БК — бытовые компьютеры; вся электроника, которая была на разных военных и гражданских устройствах — тоже больше оттуда. Еще не умерли все люди, которые создавали эту электронику. Энтузиазм был большой. К сожалению, в 90-е годы кризис сильно подкосил эти позиции.

Я у руля никогда не был. Мне кажется, надо было не в Сколково на чистом месте строить электронную промышленность, а здесь в Зеленограде, где есть база, старые кадры, помещения. Что касается зеленоградских предприятий, то они не все загнулись в 90-е годы, некоторые из них выжили. Сначала они собирали по разным южнокорейским и прочим деталям изделия, но сейчас есть собственные разработки — и гражданские, и военные. У нас есть лаборатория, которая много занимается электронным обеспечением, заказы есть. Город дышит. В области научной и технической мысли, я думаю, мы еще пока на достаточно высоком уровне. Не знаю, как дальше будет, пока вроде неплохо — самые сложные годы пережили.

В целом, я хотел бы видеть такое будущее, в котором все люди будут счастливы, не будут ссориться друг с другом. Не знаю, когда это наступит, сейчас больших радужных надежд у меня нет.

Марина Федякова