24 года назад, 26 апреля 1986 года, произошла катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции. Сегодня в студии Zelenograd.ru председатель общественной организации чернобыльцев Зеленограда «26 апреля» Михаил Волков.

 — Михаил Владимирович, расскажите о себе и о том, как вы попали на Чернобыльскую АЭС.

— Я родился в Оренбургской области, вырос в Липецке, окончил там школу. Потом армия, воздушно-десантные войска. Занимался парашютным спортом ещё до армии, потом получил звание мастера спорта по парашютному многоборью. Поступил в Московский авиационный институт, мечтал быть лётчиком, но как-то ошибся, потому что попал на кафедру «Технология производства больших летательных аппаратов» (баллистические межконтинентальные ракеты). Промучился два года и ушёл из института. Потом какое-то время работал водителем.

Об этой беде, о взрыве на Чернобыльской АЭС страна узнала только в мае, когда объявили по ТВ и в прессе. Правительство создало специальную комиссию и обратилось к жителям тогда ещё Советского Союза с просьбой о помощи в ликвидации последствий аварии. Были нужны самые разные специалисты.

Я написал письмо в Комиссию при Верховном Совете СССР. Через неделю пришло благодарственное письмо, а через месяц вызов от «Союзатомэнерго» — работать в Чернобыле водителем. И я поехал добровольцем. 28 июня 1986 года я уже был на станции.

 — Что вы увидели, когда приехали в Чернобыль?

Экскурсия в Чернобыль

— Это как в фильме «Сталкер»… Зона. Мы плыли к Чернобылю на речном теплоходе. Сначала было какое-то веселье, играла гармошка. Как только подошли к зоне, к нам подплыл катер с сиреной, милиционеры с автоматами проверили у всех документы. Мы с моим товарищем Витей Ивановым попали туда в первый раз. А люди уже туда вахтами ездили, они всё знали. После того, как катер отчалил с патрулём, на нашем катере — тишина; люди переодеваются в комбинезоны, устанавливают лепестки на респираторы.

Мы с Витей были в шоке, думали: «А как же мы, незащищённые?..». Когда наш катер подплывал к пристани Чернобыля, на берегу стояли молчаливые люди в серых, белых, черных комбинезонах, в шапочках и респираторах, с табличками в руках. На табличках были написаны названия институтов — встречали специалистов с борта.

Меня распределили на автотранспортное предприятие при АЭС, оно находилось в самом Чернобыле. Мы оформились, получили спецодежду, комбинезоны, респираторы. Меня посадили работать водителем ГАЗ-САЗ, самосвала с трехсторонней разгрузкой. Основная моя работа была на комплексном пункте перегрузки дозиметрии в селе Диброва, на границе зоны. Когда транспорт выезжает из зоны, его обследуют дозиметристы; если груз заражён, и его нельзя выпускать из зоны, — складывали в специальный контейнер, который я потом возил на своём самосвале на могильник.

Также тогда, в августе, начался вывоз вещей жителей из зоны. Когда эвакуировали людей из Припяти, из Чернобыля, их просили взять только самое необходимое — документы, деньги и еду. Никто не знал размеров аварии, предполагали, что через неделю или раньше люди вернутся в свои дома. Но когда начали выясняться масштабы катастрофы, было принято решение поселять людей за зоной. Было такое, что в разных деревнях в один дом вселяли по три-четыре семьи. Сначала лишь некоторые, а уже к осени многие жители вернулись в свои деревни в 30-километровой зоне. Там их корни, там замечательная природа, там их погосты. Это было большое горе…

Так вот, бывшие жители Припяти и Чернобыля приезжали, на границе зоны их переодевали в комбинезоны; давали им автобусы. Они ехали в свои дома, брали свои вещи — которые размешалось брать, конечно, — и увозили.

 — Что они могли забрать?

— Запрещено было вывозить мебель, радиоэлектронику, детские игрушки, ковры, велосипеды — перечень таких вещей был большой. Можно было увезти то, что хранилось в шкафах — одежду, постельное бельё. Вещи они вывозили в больших целлофановых мешках; каждому выдавалось по десять мешков. При выезде из зоны они снова переодевались, дозиметристы проверяли уровень радиации. Если какая-то вещь «трещала» или «звенела», то её вытаскивали и выкидывали в контейнер.

Когда я выезжал с могильников назад на КППД, часто видел шедших по обочине старушек. Останавливался, сажал их в кабину, остальных — в кузов. Старушки выли о случившемся горе — они родились на этой земле и выросли, похоронили на ней своих родных и близких. Помню, стоят возле шлагбаума автоматчик с дозиметром, подходит к нему старушка — а они пешком шли из зоны, — сумочку открывает и говорит: «Сынок, померь-ка мне редакцию». Он говорит: «Какую тебе редакцию?..». Она так слово «радиация» услышала, сообразили. «А что ты несёшь?» — «Кофточку» — «Да иди, бабушка…».

 — Как работали люди на АЭС? Боялись ли радиации? Бывали ли у них срывы, желание уехать оттуда?

— Было некогда такое понятие — «военный коммунизм». Приехав туда, я очень быстро понял, что это такое. Это когда люди работают, не покладая рук, не считая трудодней и бесплатно. Потому что никаких денег в зоне не было, кормили по бесплатным талонам, было полное обеспечение. Никто не думал ни о деньгах, ни о часах, которые отработали, ни об усталости. Ночью могли разбудить, чтобы ехать в рейс или какую-то работу выполнять.

С этими людьми было очень приятно работать. Когда кончилась моя месячная командировка, я вернулся в Москву — я тогда работал на Монетном дворе водителем. Не выдержал и через месяц я опять написал заявление, и уехал в Чернобыль. Там была дружеская, тёплая атмосфера; люди работали с удовольствием, не думая о той опасности, которая подстерегала их на каждом шагу.

Помню, я первый раз попал в административно-бытовой корпус, который находился в трёстах метрах от 4-го разрушенного блока АЭС. Всех спрашивал: «Где же этот блок, можно посмотреть на него?». Мне показали — махнули рукой. Я подошёл к нему метров на тридцать, насколько позволяли развалины. Там была огромная глубокая колея. Стояла такая тишина… Я смотрел на дымок над развалинами, и вдруг почувствовал радиацию — у меня очень сильно звенело в ушах.

 — Это было из-за радиации?

— Я думаю, да. Тишина была — сплошная. Там ходила робототехника. Туда нельзя было подходить, я по глупости это сделал. Но пока жив. Хотя есть болячки, конечно.

 — Вы получили радиационную дозу?

— Все, кто работал в зоне до момента завершения строительства саркофага, в той или иной степени облучились. Военных, или, как мы их называли, — «партизанов», на переподготовку военкоматы срывали ночью с постелей — никто ничего не знал — и везли туда. У них была предельная доза 20 бэр (биологический эквивалент рентгена). Получаешь дозу в 20 бэр — выезжаешь из зоны. Но им ставили 0,5 бэра в день, где бы они ни работали, автоматом.

 — Как часто у работавших на АЭС замеряли дозу?

— У каждого был химический накопитель, который, как значок, носился на груди — в виде плёнки или таблетки. По завершению работы я его сдавал в первый отдел. И с концами. Я через два-три года после того пытался где-то разузнать свою дозонагрузку, мне этого не удалось.

 — Почему — негде было узнать или это была секретная информация?

— Да, засекречена была информация. Мне сказали, чтобы я обратился в первый отдел своего предприятия. Я обратился, а там говорят: «А мы здесь причём? Это ваше здоровье, обращайтесь по месту своего лечения». Врачи тоже ничего не знали. Так мне и не удалось ничего узнать о своей дозонагрузке. Но, может быть, это и к лучшему.

 — Каковы были последствия — у вас начались потом проблемы со здоровьем?

— Трудно выяснить причину. Бывает, что у людей наследственные заболевания появляются в определённом возрасте. Хотя, безусловно, чрезмерная доза может привести к обострению хронических или наследственных заболеваний раньше времени. От этого, кстати, сейчас и страдают мои друзья. Наши ребята-чернобыльцы болеют. И умирают.

В прошлом году мы похоронили Сашу Евграфова 1962 года рождения, Андрея Ворошилова 1968 года рождения, Андрея Башмакова… Михаила Ларионова…

У нас есть бесплатное внеочередное медицинское обслуживание в поликлиниках. Спасибо за это врачам и чиновникам от медицины. Тем не менее, мы пытаемся достучаться до Департамента здравоохранения с проблемой — нас лечат не от того, чем мы болеем и от чего умираем.

 — Поясните, что это значит.

— Любая болезнь лечится по обычной схеме, врачи её знают. В случае с лучевой болезнью всё не так просто. Она бывает острой, когда человек получил большую дозу радиации, и выживет ли он, зависит от иммунитета и старания медиков. Бывает накопительная лучевая болезнь. Вот прошло 24 года. Каждый, кто работал в Чернобыле до 30 ноября 1986 года, получил определённую дозу радиации. Радионуклиды, в частности, стронций, кадмий, которые относятся к тяжёлым элементам, автоматически откладываются в костно-мышечную систему. Внутри организма радионуклиды постоянно «бомбят» радиацией внутренние органы. От этого все заболевания. Мы пытались обратиться по поводу лечения, но пока не достучались. Чтобы был хотя бы врач-лучевик, если такие медицинские специалисты.

 — В Зеленограде их нет?

— Нет. Может быть, в Москве есть.

 — Расскажите о вашей общественной организации — «26 апреля» — подробнее.

— Мы создавали организацию в 1996 году, спустя 10 лет после чернобыльской катастрофы. Создавали её как инвалидную, потому что уже существовал в Зеленограде «Союз «Чернобыль», его тогда возглавлял Сергей Аветисович Хачатурян. Туда входили все чернобыльцы города. А инвалиды объединились в отдельную организацию, тем более, у инвалидных организаций были небольшие льготы. После того, как «Союз» перестал существовать, мы взяли на учёт всех пострадавших от радиации людей; кого нашли, конечно. Это сообщество людей, которое объединяются для помощи друг другу, кто чем может: кто советом, кто-то законы лучше знает и так далее. В нашу организацию теперь входят и лица, которые официально называются «граждане, пострадавшие от воздействия радиации». В Зеленограде живут люди, принимавшие участие в испытаниях ядерного оружия на Новой земле, под Семипалатинском; есть люди, работавшие на НПО «Маяк» (по обогащению урана) под Челябинском, где в 1957 году произошёл взрыв, по мощности выбросов не меньший, чем чернобыльский. Тогда роза ветров отнесла это ядерное облако на северо-восток к Карскому морю. Многие от него пострадали. Но эта информация до сих пор полностью не открыта, потому что нет полного обследования местности. Во всяком случае, нам не удалось узнать всю правду.

 — Сколько чернобыльцев живёт сейчас в Зеленограде?

— На учёте около трёхсот — но это не только чернобыльцы, но и «маяковцы», «семипалатинцы», ПОРовцы (военные, которые занимались разработкой и испытаниями ядерного оружия). Инвалидов — около восьмидесяти человек. Бывает, что месяцами никто не приходит, а бывает, что за день два-три человека объявляются. Так что список неполный.

 — Есть ли среди них ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС, принимавшие участие в тушении пожара в первые дни?

— Я не знаю, кто из жителей Зеленограда работал на тушении пожара. На Митинском кладбище все могут увидеть могилы этих людей. Они лежат там под свинцовой плитой; мемориальный комплекс стоит — барельефы, часовня. Туда 26 апреля приезжают их родственники на ежегодные поминальные мероприятия. Кстати, приглашаю на них всех жителей Зеленограда. Туда приезжают члены правительства Москвы (бывает, и России), выступают на митинге, потом торжественным маршем проходит рота почётного караула, проходит богослужение. И чернобыльцы общаются, вспоминают те дни.

Те, кто в первые часы тушили пожар, умерли. Всем известно, что это было преступление, людей посылали на смерть. Над реактором радиация была около 2000 рентген. Некоторые умерли в течение двух суток.

В США, например, под атомными реакторами находится огромный бетонный колодец, в случае аварии реактор сбрасывается в этот колодец и сверху бетонируется.

 — Как всё это время государство помогало чернобыльцам? Могли ли они лечиться, выплачивались ли им пособия, пенсии?

— Я могу много об этом рассказать… Мы часто встречаемся с сотрудниками окружного управления социальной защиты населения. В соцзащите удивлены, почему чернобыльцы не идут к ним за путёвками в санаторий. Многие чернобыльцы работают и боятся потерять работу, хотя они уже инвалиды, болезни одолевают. Но люди знают, что за ними семьи и уже рождаются внуки. У меня, кстати, позавчера родился второй внук…

 — Поздравляем вас!

— Спасибо. …Да, и чернобыльцам надо получать инвалидность.

 — А они не хотят этого делать?

— Во-первых, мужчины инертны. Часто приходят их жёны и жалуются — «он болеет, но к медикам не обращается, ходит на работу, стоит еле на ногах, ночами не спит…». Мы одно говорим — надо просто силой вести супруга к врачам и заставлять его заниматься своим здоровьем. Они думают в первую очередь о том, чтобы накормить семью, «поднять» себя и тех, кто дорог. Но надо думать о здоровье, потому что когда его нет, некому будет и семью кормить.

 — Но почему за путёвками не идут?

— Чтобы получить путевку, надо у врача получить рекомендации, потом прийти в Управление социальной защиты населения и написать заявление. И как только появляется путёвка по профилю, об этом сообщают. Там очень любезные люди, они на самом деле нам здорово помогают. Не идут, потому что надо ещё получить рекомендации врача, что человек нуждается в санаторно-курортном лечении определённого профиля.

 — А направление на лечение в специализированную клинику можно получить?

— В прошлом году было подписано соглашение между правительством Москвы и общественной организацией «Союз „Чернобыль“ Москвы» о том, что все службы исполнительной власти, управления соцзащиты, департамент здравоохранения, департамент семьи и молодёжной политики должны оказывать помощь гражданам нашей категории. И никто не вправе отказать им в госпитализации в любую больницу, если есть медицинские показания. Об этом сказал мэр Москвы; он грозил чиновникам, в том числе и медикам, тем, кто недобросовестно относится к его поручениям.

 — До того, получается, людям, пострадавшим от радиации, в чём-то отказывали?

— Да, это происходило. Когда ещё президент Ельцин готовил себе преемника, в это время в течение полугода были задержки с социальными выплатами. Но потом стали регулярными. Другой вопрос — нам очень часто приходится судиться, чтобы добиться правильной индексации социальных выплат. Правительство, согласно Конституции РФ, принимало законы о льготах для чернобыльцев и лиц подобной категории — и столько напринимало, что потом бюджет оказался не способен обеспечить все эти льготы. И уже с приходом на должность бывшего премьер-министра Михаила Касьянова эти льготы начали урезать. Закон «О монетизации льгот» от 2004 года заменил 52 льготных пункта из чернобыльского закона денежными выплатами. Чернобыльцы сейчас получают компенсацию размером около 1500 рублей в месяц взамен льгот, инвалиды — около 2500 рублей.

По поводу лечения. Дело в том, что на базе многих медицинских учреждений создали коммерческие отделения; туда, понятно, уходят лучшие специалисты, потому что там и платят лучше. Льгот там нет. Поэтому бывают какие-то конфликтные ситуации, отказы. Есть деньги — приходите, лечитесь.

 — Если я вас правильно поняла, одни законы «перекрыли» другие, а в результате ущемляются права чернобыльцев?

— Да, это так. Сначала социальные выплаты ежегодно индексировались согласно МРОТ. А так как МРОТ начал расти гигантскими шагами, государство боится потерять бюджет. Приняли закон, МРОТ заменили индексом по прожиточному минимуму. По МРОТу в 2000–2001 годах должны были увеличить социальные выплаты на 50%. После принятия закона об индексации по прожиточному минимуму получилось увеличение около 20%. Это тоже оказалось немалыми средствами. 26 апреля 2004 года президент Путин подписал 31-й Федеральный закон, которым предписано проводить индексацию социальных выплат чернобыльцам с учётом инфляции. В прошлом году инфляция составила 10%, соответственно, на 10% увеличились социальные выплаты. А мы видим, что продукты на двадцать, а то и на тридцать процентов дорожают. Так что не только нам трудно…

 — Выплачивается что-то чернобыльцам ежегодно 26 апреля?

— Да, спасибо московским властям, что не забывают о нас. Ежегодно 26 апреля чернобыльцы получают тысячу рублей, инвалиды Чернобыля — две тысячи рублей.

 — Немного.

— Немного, но хоть что-то. Чернобыльцы получают и выплаты на питание, 500 рублей в месяц. Инвалиды, кроме пенсии, получают возмещение вреда здоровью. Пенсионный возраст на десять лет уменьшен у мужчин и у женщин.

 — Михаил, я вижу у вас орден — расскажите, что это за орден, когда вы его получили?

— Это Орден Мужества. Многие чернобыльцы награждены орденами и медалями, и в Зеленограде в том числе. Награждать начали после десятилетия Чернобыля, когда движение чернобыльцев встало на ноги не только в Москве, но и во всей России. Оно начало заявлять о себе и вытащило наверх, в правительство, тему героики в Чернобыле — люди самоотверженно трудились, шли на риск, шли на смерть. По нашим данным, только в нашей организации за эти двадцать четыре года мы потеряли более четверти наших товарищей. И с каждым годом умирает всё больше чернобыльцев.

Государство пытается как-то отблагодарить и отметить подвиг чернобыльцев. К слову, разъясню порядок награждения для тех чернобыльцев, кто, возможно, этого не знает. Чернобыльцы-военнослужащие, получившие дозу радиации более 20 рентген и работавшие до закрытия саркофага на АЭС, имеют право на награждение правительственной наградой. Надо обращаться в военкомат, если вас ещё не нашли.

Многие наши ребята в прошлом году получили от префекта Зеленограда медали «За отвагу», «За спасение погибающих», «За заслуги перед Отечеством» и Орден Мужества в том числе. В 1996 году меня представляли к медали «За заслуги перед Отечеством», но бывший префект Алексей Ищук ходатайствовал перед правительством Москвы о награждении меня Орденом Мужества.

 — Как складываются ваши отношения с окружными властями, с префектурой, как они взаимодействуют с вашей организацией?

— К сожалению, сейчас, в связи с кризисом, многие банки лопнули, в том числе и «ЗелАк-Банк», в котором мы держали свой счёт. А до этого времени мы очень хорошо работали с префектурой и управами районов. Хотелось бы отметить как раз работу бывших управ Матушкино-Савёлки и Панфиловского района. Управа района Крюково тоже выделяла средства к 26 апреля, но не так много. Дело в том, что в Матушкино-Савёлки, по нашим спискам, проживает 35 граждан, пострадавших от воздействия радиации, в Панфиловском — 65, а в Крюково — больше двухсот. Конечно, выплачивать средства на проведение каких-то мероприятий и на социальную помощь пропорционально количеству этих жителей управа не имеет возможности.

26 апреля префектура оплатила и заказала для нас автобус. Он будет ожидать желающих почтить память чернобыльцев возле нашего офиса в корпусе 1471, в 12 часов дня. В час дня начинается сбор колонны на Митинском кладбище, в два — митинг. Управа Крюково в этом году помогает продовольственными талонами для памятной трапезы — к нам придут чернобыльцы, инвалиды, вдовы.

Сейчас любая социальная помощь общественным объединениям идёт через участие в конкурсах. Мы не можем в них участвовать, так как у нас нет сейчас счёта в банке. Тем не менее, мы помогаем товарищам в судебных вопросах.

 — Как вы считаете, что государство не сделало для чернобыльцев?

— Вы знаете, один из наших товарищей, уже ушедший от нас, написал такое короткое стихотворение, немного злое: «Тогда мы шли повзводно и поротно укрощать взбесившийся рентген, И, наглотавшись радиации до рвоты, не ведали мы будущих проблем, Мы и не думали, что будущие клерки, как стаи грязных уличных ворон, Законы и мораль коверкая, будут нам вредить до похорон». Вот такие настроения бывают у людей…

Действительно, некоторые озлоблены. Потому что Горбачёв, в ту пору бывший у власти, кричал — «мы вас, чернобыльцев, любим, мы вас на руках будем носить». Никто, конечно, не ждал, что его будут носить на руках, но на какое-то уважение и помощь люди надеялись. Ожидали больше, чем получили.

Но жизнь продолжается. Нам иногда удаётся уговорить школы проводить лекции на тему Чернобыля. Беседуя на эти темы, мы не заостряем особого внимания на подробностях взрыва. Мы говорим в основном об ответственности. Не было бы Чернобыля, не было бы этой трагедии, если бы специалисты подошли более ответственно к своим обязанностям. Не было бы тысяч умерших, погибших людей, сгоревших в ядерном огне, не было бы этих десятков тысяч больных людей.

 — А школьники узнают об этой трагедии только от вас?

— Ну, дети сейчас продвинутые, и информации много. Но главное для подрастающего поколения — воспитывать в себе ответственность. Взросление и взрослость человека измеряется его ответственностью.

Никто не знает, где через два-три года окажутся сегодняшние выпускники школ, за какими пультами и кнопками ядерных ракет или атомных реакторов, и какая ответственность ляжет на их плечи. Никто не знает, что будет через несколько лет. Может, на Венеру полетят наши ребята. Дай бог, чтоб вернулись.

Юлия Кравченко