«В 1917 году молодёжь с помощью рабочих-железнодорожников построила Крюковский клуб, ставший центром культурной и политической жизни» — утверждает историко-архивный сайт о Зеленограде.

Да ну! Представьте: революция, политическая неразбериха, гражданская война, разруха, голод — до клуба ли тут? У революционного штаба местной милиции, взявшего в ноябре 1917-го власть в Сходненской волости, были дела поважнее: срочно создать волостной Совет, наладить новую жизнь, описать и национализировать частные имения в округе. Из этой описи выяснилось, что у крупнейшего местного землевладельца купца и заводчика Ивана Рахманова помимо трёх домов и семи(!) дач, был ещё десяток сараев и пять казарм для рабочих его кирпичного завода, что стоял близ станции Крюково.

Одной из этих казарм, а может то был сарай (тут источники расходятся, видно потому, что сами помещения мало отличались) и суждено было стать Крюковским клубом.

Но сначала там устроили конюшню для сельхоз-коммуны, созданной в 1919-20 годах. Работали в коммуне железнодорожники — в свободное время, кто сколько мог. Чтобы прокормить семьи, выращивали картошку, огурцы, помидоры. Сначала землю обрабатывали вручную, потом завели пять-шесть лошадей. А потом… Словом, до клуба руки дошли не сразу. Но обо всем по порядку.

А тем временем клуб в Крюкове уже был — только не в виде здания, а в виде объединения подростков. И возник он действительно в 1917-м, в первые дни Февральской революции. Организовали его передовые энергичные учителя Каменской школы для ребят 12-15 лет. Вечерами после уроков устраивали читки пьес, репетиции и самодеятельные спектакли. Репертуар брали классический, критикующий и осмеивающий старый ломающийся мир: Островский, Грибоедов, Пушкин.

Так возник клуб «Смелей». Кроме театрального кружка в нём появились и другие: музыкальный, переплётный, спортивный. В школе он уже не помещался и занял лавку торговца Перепёлкина. Но и там кружковцам было очень тесно даже в будни, а уж в праздники… Вечера для поселковой молодёжи клуб «Смелей» устраивал в залах Каменской и Крюковской железнодорожной школ. На таких вечерах яблоку было негде упасть, ведь туда стали приходить и взрослые. Клубу требовалась своя более широкая материальная база.

Тем временем весной 1919 года трое членов драмкружка отправились в Москву — брать напрокат костюмы для спектакля. Просто так костюмы им не дали, потребовали поручительство от уездной комсомольской организации.

«А мы даже не знали, что это такое, — вспоминал Павел Анциферов, стоявший у истоков Крюковского комсомола (его воспоминания, равно как и других первых комсомольцев, записали в 80-х годах сотрудники Зеленоградского музея). — Пришлось обратиться в комсомол. На наше счастье, там оказался очень грамотный товарищ. Он предложил нам организовать у себя в Крюкове комсомольскую ячейку, и мы, не раздумывая, согласились».

Домой они вернулись нагруженные не только костюмами, но и комсомольской литературой. Так в посёлке появилась первая ячейка РКСМ (Революционного коммунистического союза молодёжи) — всего несколько человек. Секретарём её стал активист Константин Козлов.

Дел у комсомольцев было невпроворот, но ликбез и политпросвещение тёмных народных масс пришлось отложить — новорождённой ячейке, как и клубу «Смелей», срочно требовалось своё помещение. Решено было произвести ремонт одного из Рахмановских домов и превратить его в Народный дом. Комсомольцы и члены клуба бросили на это все силы. Строили не только клуб, но и большие планы на будущее в нём.

«Но не суждено было оправдаться плану молодёжи, — вспоминал ветеран крюковского комсомола Иван Семидоцкий. — Уже готовое здание по неосторожному обращению сгорело».

Случилось это в день открытия Народного дома — за несколько часов до назначенного торжества, когда всё уже было готово к вечернему спектаклю. Пожар начался по неизвестной причине. «Как позже говорили, из-за неисправности дымохода где-то на втором этаже», — уточняет в своих воспоминаниях Георгий Дудоров, один из руководителей клуба «Смелей». Весь дом сгорел, а с ним и всё имущество клуба.

Пожар повлиял на общее настроение и активность молодёжи. «Много нареканий вынесли за это ребята, — замечает Семидоцкий, — некоторые перевелись в другие ячейки, энтузиазм пропал, и ячейка, по сути, к зиме 1920-го развалилась».

Тогда же перестал существовать и клуб «Смелей» — ребята повзрослели и нуждались в заработке. Им пришлось покинуть посёлок, поскольку в Крюкове работы не было.

Только самые упорные не потеряли надежды. Активисты продолжали вместе со взрослыми ставить в драмкружке спектакли и так зарабатывали средства на новый Народный дом, который собирались переделать из конюшни. Сельхоз-коммуна к тому времени получила трактор «Фордзон», и помещение освободилось от лошадей. В начале 1922 года конюшня преобразилась в «очаг культуры», и работа комсомольской ячейки возобновилась. Её секретарём стал Василий Шишков.

С вводом в строй Народного дома общественная жизнь в Крюкове заметно оживилась. Основную работу комсомольская ячейка вела в клубе. В Народном доме устраивали лекции, доклады, беседы, диспуты на религиозные темы.

Одно из таких мероприятий прошло в первой половине 1920-х годов на пасху. О нём рассказывает комсомолка Надежда Шишкова: «В пасхальный вечер в клубе был антирелигиозный доклад, потом антирелигиозная постановка силами драмкружка, массовые игры и немного танцев. Молодёжи было много, были и взрослые люди, вечер прошёл хорошо».

На один из религиозных диспутов в клубе местные священники вызвали даже скандально известного в те годы богослова-«обновленца» Александра Введенского. На этом же мероприятии в Крюковском клубе присутствовал и нарком Анатолий Луначарский.

В Народном доме устраивали вечера танцев, отмечали советские праздники, давали концерты и спектакли, затевали даже маскарады. В праздничные дни работал буфет. Клуб всегда был переполнен, люди шли туда со всех окрестных деревень.

Драмкружок теперь получил постоянную сцену с декорациями, бутафорией, уборными для актёров. «Комсомольцы ставили спектакли о борьбе с религией, с самогоноварением. Помню, ставилась пьеска „Первый винокур“», — вспоминает комсомолец Иван Кузнецов. «Ставили главным образом пьесы А.Н. Островского, такие как „Бедность не порок“, „Без вины виноватые“, „Не так живи, как хочется“ А.Н. Толстого и другие. С постановками выезжали в окружные деревни», — добавляет один из первых комсомольцев Крюкова, в будущем Герой Советского Союза Николай Семёнов.

Кроме того, при клубе организовали хор и струнный оркестр — семеро его музыкантов репетировали сначала на дому, а потом перешли в Народный дом. Со временем крюковский струнный оркестр «вырос до полной силы», и ребята стали выступать в других клубах.

Теперь, когда у комсомольской ячейки в Крюкове появилось своё помещение, в неё потянулись новые члены, и через два года их было уже около 80 человек. «С песнями мы шли туда, где нужен был наш труд, — воспоминал Николай Семёнов. — Разгружали вагоны, подавали дрова на паровозы, несли охрану около вагонов. Большую работу комсомольцы вели по ликвидации неграмотности, ходили по домам, обучали детей и взрослых».

Просвещение крестьян сочетали с активной агитацией, частью которой стал новый советский обряд наречения имени — октябрины, альтернатив дореволюционным крестинам. Проводили его не только в клубе, но и в избе-читальне, которую комсомольцы Крюкова и Андреевки своими руками построили в 1924 году. «Октябрили» младенцев при большом стечении народа. В новом обряде крест заменили пятиконечной звездой, а новорожденного посвящали не Христу, а делу Октябрьской революции.

Первые октябрины крюковские комсомольцы справили сыну Порфирия Отдельнова, секретаря Андреевской ячейки. На них, как полагается, произнесли торжественную речь о «смычке трудящихся во всём мире» и «от лица трудящихся Союза Советских республик» нарекли младенцу имя Владлен — в честь Ленина, которого отцу ребёнка довелось увидеть в августе 1919 года, когда Ленин несколько дней отдыхал в Середникове.

В начале 1920-х годов на железной дороге зверствовали бандиты. Станций в те годы было немного, поезда шли медленно. Этим и пользовались преступники. Они грабили пассажиров на больших перегонах, затем останавливали стоп-краном поезда, сбрасывали мешки, корзины, чемоданы и спрыгивали сами. Тогда вдоль железной дороги, почти всюду тянулись леса. Бандиты, спрыгнув с поезда, скрывались в лесу, и там делили свою добычу.

Для борьбы с ними в Москве создали часть особого назначения (ЧОН). Один из её отрядов был в Крюкове, руководил им местный активист Владимир Тройников. Штаб ЧОНа размещался в одной из комнат клуба, где хранилось оружие и несли круглосуточное дежурство комсомольцы. Были в этом отряде и девушки — они помогали в дневных дежурствах, а в сборах и облавах не участвовали.

Вот как вспоминал об этом комсомолец Павел Анциферов: «Нашу партийно-комсомольскую организацию известили о том, что на участке от Ховрино-Сортировочная до Поварово орудует шайка грабителей на товарно-пассажирском поезде — его называли „Дешёвый“ или „Максим Горький“, он проходил в Крюкове около двух часов ночи. Шайка грабителей вскрывала крыши товарных вагонов и выбрасывала ценные грузы около станции Поваровка, где поезд перед крутым спуском сбавлял ход до тихого. Наши товарищи получили оружие и отправились на оперативное задание в помощь Московскому ЧОНу. Задание было выполнено, шайка бандитов и грабителей ликвидирована, но победа досталась нашей ячейке дорогой ценой — в схватке с бандитами был убит активист Костя Козлов».

Для своего товарища комсомольцы организовали в Крюкове первые «красные похороны».

Из Москвы прислали духовой оркестр, и он сопровождал траурную процессию до места погребения на Андреевском кладбище. «Могила была сделана в церковной ограде, несмотря на упорное сопротивление попа», — отмечает Анциферов. А активист Иван Кузнецов добавляет, что «комсомольцы отдали ему последний долг — дали троекратный залп из винтовок».

Большим увлечением крюковских комсомольцев 20-30-х годов была созданная при клубе живая газета «Синяя блуза», где отражалась вся жизнь посёлка.

«Живой газетой» назывался род клубной художественной самодеятельности — представление, основанное на газетном материале или злободневных фактах. Живая газета «Синяя блуза» возникла в начале 1920-х годов и стала одним из самых распространённых видов художественной агитации в стране под лозунгом: «Утром в газете, вечером — в куплете». В неё входили монологи, коллективная декламация, частушки, фельетоны. А название пошло от обычной рабочей одежды — свободной синей блузы, ставшей униформой артистов.

«Наша крюковская „Синяя блуза“ пользовалась у молодёжи, да и взрослого населения большим успехом, — вспоминал комсомолец Михаил Белов. — Несмотря на трудности того времени, все участники на собственные средства сшили себе синие блузы».

Материалы для газеты брали из номеров журнала «Синяя блуза» и, конечно, сочиняли сами — на местные темы. Выступали под аккомпанемент пианино, в коллективе был свой пианист-самоучка Алексей Крючков.

«Начиналось представление торжественным выходом всех участников живой газеты, — рассказывает Белов. — Стройными рядами, с замысловатыми перестроениями на ходу и на месте под звуки марша со словами:

Синяя блуза, весёлый народ,
Ходит с завода и на завод…
Мы синеблузники,
Мы профсоюзники,
Мы не баяны-соловьи,
Мы только гайки в великой спайке
Одной трудящейся семьи.

Затем шли отдельные «статьи»: сатирические сценки, дуэты, монологи, стихи и песни. Они чередовались с построением пирамид, танцами, маршами.

«Я обычно выступала в физкультурных номерах, — вспоминала комсомолка Надежда Шишкова. — Выступали мы втроем с пением: я, Аня Баскакова и Нюра Васильева под аккомпанемент Ани на гитаре».

В конце представления на сцену непременно выходил дед Раёшник (балаганный дед) с критическим, сатирическим номером.

Вот, например, сценка из жизни деревни Крюково.

Снопы (поют):
— Уродилися мы,
тощие худые,
Пожалели бы вы нас
Мужички родные.
Сеешь ты не семена,
А пустые крошки,
И погубишь нас вконец
Допотопной сошкой.

Затем поёт деревня. Она жалуется на засилье кулака, на нэпманов, на отсутствие городских товаров. Тут появляется рабочий. Он поёт обращаясь к деревне:

— Не печалься деревнюшка горько
Нэпача мы сшибём,
Вспыхнет в небе весёлая зорька
Мы торговлю свою завезём…

Когда в крюковском колхозе появился первый трактор Фордзон, «Синяя блуза» так откликнулась на это событие:

Раньше тракторов не знали,
Лошадей вгоняли в пот.
На одной сохе пахали,
А теперь наоборот.

Трактор едет, а кобыла
Грустно смотрит на него
Без привычки трудно было,
А привыкли — ничего.

Крюковчане всегда с большим интересом ждали очередного номера «Синей блузы». Агитаторы нередко выезжали вместе со струнным оркестром в окрестные деревни и на соседние станции — Химки, Подсолнечное, Клин.

В 1930 году в результате коллективизации крестьяне деревень Ржавки, Савёлки, Голубое и посёлка Крюково, где к концу 1920-х уже было образцовое молочное и землеобрабатывающее хозяйство, объединились в колхоз «Животновод». И крюковский клуб стал местом проведения колхозных собраний. А также «кинотеатром» и «концертным залом», где выступали московские артисты и самодеятельные коллективы.

В 1935 году справочник-путеводитель «Дачи и окрестности Москвы», рекомендуя своим читателям посёлок Крюково в качестве «летней резиденции», сообщал: «Все развлечения и культурные мероприятия проводятся в клубе. Помимо кружковых занятий здесь силами любителей при участии артистов московской эстрады устраиваются спектакли и концерты».

Клуб как центр массово-политической и культурно-просветительской работы (а фактически приспособленная под него бывшая конюшня) давно уже не удовлетворял крюковчан ни своим видом, ни вместимостью. Ведь в 1930-х годах посёлок быстро разрастался, а летом его население ещё увеличивалось за счет дачников. Поэтому на собрании поссовета решили строить новый клуб. Поселковый совет выделил лес.

Жители окрестных деревень помогли перевезти его на площадь около клуба. Комсомольцы ошкурили все брёвна и сложили их в большой штабель.

«Ждали, что вот, вот начнут строить клуб, — делится воспоминаниями Надежда Шишкова, — но так и не дождались. Лес стал понемногу убывать. Когда кинулись искать виновных, оказалось, что лес кем-то и кому-то продан, а виновных так и не нашли. Так общественный труд и пропал даром. Нового клуба мы не получили».

О судьбе Крюковского клуба в годы войны никаких сведений не сохранилось. Первые упоминания о нём встречаются не ранее конца 1940-х годов. Неизвестно, где именно находился клуб в то время, но в 1949 году в клубе рабочего посёлка Крюково Химкинского района открылась библиотека, которая занимала несколько комнат. Позже для неё выделили отдельное здание. Со временем её книжные фонды, приняв в себя пополнение из библиотек деревень Малино и Каменки, составили основу одной из старейших библиотек Зеленограда — №252 (сейчас она расположена в корпусе 1462).

В 1951 году небольшой деревянный домик в центре посёлка, на улице Железнодорожная недалеко от вокзала, перешёл в ведение Крюковской стеклодувной фабрики (в 1960 году она станет называться Крюковской пуговичной фабрикой). Прежде в этом домике была конюшня, потом казарма для солдат, затем в нём открыли сельмаг. Теперь же фабрика приспособила его под клуб, поскольку других подходящих построек в Крюкове не сохранилось — они были разрушены или серьёзно повреждены во время боёв в 1941 году.

В этом клубе сосредоточилась вся культурная жизнь посёлка: здесь показывали фильмы, проводили смотры художественной самодеятельности, торжественные собрания, здесь же вручали аттестаты зрелости выпускникам школы рабочей молодёжи. А вот для танцев места в клубе не хватало. «Танцы, — вспоминает крюковчанка В.Г. Конкина, чья молодость пришлась на 40-50-е годы, — устраивали в школе (зимой) и на открытом воздухе летом». Впрочем, потом были в клубе и танцы, но о них чуть позже.

В клубе уживались фабричная и поселковая самодеятельность: духовой оркестр «Пуговички», смешанный хор, состоявший из работников фабрики и крюковчан, драматический кружок, ставивший спектакли.

Обстановка внутри была самая скромная. Единственным украшением клуба, по воспоминаниям крюковчанина Николая Гарашина, была картина «Бой за станцию Крюково». Работа с таким названием была написана ещё в 1943 году художником Анатолием Гарпенко, который сам был участником боев за эту станцию. Тогда же в 1941-м он сделал документальные зарисовки, и позже опирался на них при создании полотна.

Спустя полвека Гарашин решил разыскать эту памятную с юности картину. Ему удалось выяснить, что висевшая в клубе картина была копией, снятой, по-видимому, крюковским художником Миловановым. Что до оригинала — то картина Гарпенко, как выяснил Гарашин, существовала в двух вариантах. Первая, созданная в 1943 году, ныне находится в Военно-инженерной академии им. Куйбышева. Вторая — с тем же названием (по сути, копия с небольшими вариациями), была написана в 1951-м и находится в студии военных художников им. Грекова. А вот судьбу копии из Крюковского клуба энтузиасту выяснить так и не удалось.

В послевоенные годы в клубе был кинобум, там крутили «трофейное кино» — зарубежные фильмы, взятые после войны в Германии. Среди них были, например, «Железная маска», «Тарзан». Некоторые из них были переведенные, другие показывали с титрами.

«Для нас — советских зрителей эти фильмы были очень интересными, — вспоминает крюковчанин Александр Волков. — Помню, тогда мы увидели замечательный американский музыкальный ещё довоенный фильм „Большой вальс“, посвящённый жизни и творчеству австрийского композитора и дирижёра Иоганна Штрауса. Это был полный восторг! В то время отечественный кинематограф выпускал мало фильмов. Из наших картин запомнился двухсерийный фильм „Падение Берлина“ и „Повесть о настоящем человеке“ о легендарном лётчике Алексее Маресьеве. Билет стоит 30-40 копеек. Билетов не хватало, некоторые лезли в кассу прямо по головам. Происходило это так: ребята поднимали маленького мальчика, и он лез по головам, брал на всех билеты. Всё население ходило в этот клуб. Вместимость была 100-150 человек, там стояли стулья. Мы любили смотреть фильмы о войне. Любимым фильмом был „Чапаев“. Меня поражала героика этого фильма. Еще „Александр Невский“, очень патриотичный фильм».

Во второй половине 50-х годов в клубе по субботам стали устраивать танцевальные вечера для молодёжи. Чтобы освободить место для танцев, каждый раз приходилось убирать стулья, заполнявшие зрительный зал — их расставляли вдоль стен. Танцевали под радиолу, на которую ставили пластинки с «приличной», но увы, немодной музыкой.

В то время крюковская молодёжь, следуя веяниям иностранной моды, предпочитала твист, тустеп, танго, буги-вуги, фокстрот, а на рубеже 50-60-х — чарльстон. Однако танцы эти официально считались проводниками «разлагающего влияния» на молодёжь и публично клеймились с высоких трибун: «непристойные», «вульгарные», «похабные», «обезьяньи „па“, завезённые из каких-то заморских кабаков». Публичное осуждение распространялось даже на вполне безобидные фокстрот и танго — они были не то чтобы запрещены, но не рекомендованы.

Такое отношение к модным танцам было во многом продолжением развернувшейся ещё в конце 1940-х годов кампании против стиляг, отличительным признаком которых власть считала не только особый стиль одежды, но и манеру двигаться, прежде всего танцевать.

В Крюковском клубе за порядком на танцах строго следили администраторы. «Если кто-то ставил модную пластинку с запретными танцами, администраторша сразу останавливала музыку и требовала прекратить „эти выкрутасы“», — вспоминает Александр Волков.

Чтобы вытеснить из умов поселковой молодёжи «вредное увлечение бездуховными западными танцульками», в клубе для всех желающих организовали обучение бальным танцам. На занятиях разучивали па-де-грас, па-де-катр, па-де-эспань, краковяк, польку. «Правда, ходили на эти занятия единицы», — добавляет Волков.

На Новый год в клубе ставили живую ёлку и украшали её ёлочными игрушками, изготовленными на стеклодувной фабрике.

Старый деревянный клуб, стоявший на месте магазина «Досуг» напротив Сельпо, снесли в 1962 году, когда началось строительство Зеленограда. Снесли потому, что он откровенно не вписывался в современную застройку.

«В декабре 1963 года, вернувшись из армии, я не узнал свои родные места, — вспоминал Николай Гарашин. — Не было и клуба. У меня было такое ощущение, что меня обокрали».

Взамен снесенного в посёлке в середине 1960-х годов построили новый — небольшой кирпичный клуб от завода ЖБИ (Железобетонных изделий). Как и в старом, здесь показывали кино для взрослых, а по воскресеньям мультфильмы для детей.

Здесь же устраивали лекции, встречи со знатными земляками. Например, в середине 1970-х здесь прошла встреча с космонавтом Алексеем Губаревым — выпускником Крюковской школы и его напарником Георгием Гречко, вернувшимися из первого космического полёта. В клубе чествовали передовиков производства, проводили праздничные концерты, в которых участвовали самодеятельные коллективы от завода ЖБИ. И, конечно, здесь тоже были танцевальные вечера для молодёжи.

«В этот клуб я ходил на танцы. Места внутри было немного. Для танцев, как и в старом деревянном клубе, приходилось освобождать зрительный зал: ставили стулья вдоль стен, а в середине танцевали», — рассказывает Александр Волков.

Кирпичный клуб просуществовал сравнительно недолго, примерно до середины 1970 годов. В то время в Зеленограде уже были построены современные кинотеатры «Электрон», «Эра», и поселковый клуб не мог конкурировать с ними.

В конце 1980-х годов заброшенное, но еще не разрушенное здание Крюковского клуба снова «вышло на сцену» истории. В 1987 году в Зеленограде началось строительство Центра информатики и электроники (ЦИЭ). Строить его собирались силами заключённых, и для их размещения понадобилось здание с коридорной системой. Такое здание — бывшая Крюковская средняя школа, к тому времени переехавшая — стояло на улице Советской, дом 3.

Бывшее школьное здание уже занимал институт с громоздким названием — НИИ САПРАН (Научно-исследовательский институт систем автоматизированного проектирования радиоэлектронной аппаратуры и сверхбольших интегральных схем), ныне ИППМ (Институт проблем проектирования в микроэлектронике). Как рассказал «Зеленоград.ру» директор института, академик РАН Александр Стемпковский, ему сообщили, что здание забирают для размещения зэков-строителей, а взамен институту отдают здание бывшего Крюковского клуба. В ответ глава института потребовал, чтобы на месте бывшего клуба сначала построили подходящее для его учреждения помещение, куда можно было бы переехать.

Так здание клуба перешло к институту. Срочно был сделан и одобрен проект реконструкции, под него выделили средства. Строители приступили к работе, разобрали крышу бывшего клуба, но больше ничего сделать не успели. Неожиданная строительная активность возбудила в местных жителях подозрение, поползли слухи, что на месте клуба якобы строят завод. Местные жители пожаловались тогдашнему главе города Алексею Ищуку — они не хотели завода у себя под боком.

Ищук готовился в то время к первым демократическим выборам председателя горисполкома — они прошли 20 августа 1988 года. Опасаясь потерять голоса избирателей, он дал указание остановить строительство. Строители вместе с авансом свернулись и уехали. Клуб остался стоять с разобранной крышей, институт так и не переехал.

Спустя годы на месте клуба вновь решили построить офисное здание. Нашёлся инвестор. Речь шла о строительстве пятиэтажного корпуса: три этажа — инвестору, два — ИППМ. Но и это строительство остановили. На сей раз земельный участок в центре города приглянулся городским властям, и они предложили руководителю ИППМ обмен. Стемпковский согласился, но возникли бюрократические трудности, так как один из этих участков принадлежал федеральным властям, а другой — московским. Обмен так и не состоялся. За это время между кирпичными стенами бывшего очага культуры успели вырасти деревья.

На развалины клуба не раз жаловались местные жители, обращались даже на горячую линию к президенту. Вероятно, окончательно его судьба решится уже при реконструкции 19 микрорайона, проект которой был одобрен в 2019 году.