| загрузить файл со звуком (26576 кб) |
— В первую очередь хотелось бы понять, откуда возникло желание заняться сбором помощи. Что подвигло?
А. — Мне сложно даже объяснить сам этот механизм, потому что он кажется мне совершенно очевидным. Есть необходимость помогать, есть возможность помочь. Эти два момента притягиваются друг к другу, как железо к магниту. Надо помочь, я могу — значит, это надо.
Кроме того, у меня уже есть маленький опыт волонтёрской деятельности, и я уже знаю, какое это колоссальное удовольствие, я не могу себе в этом отказать.
— Удовольствие от чего? Благодарность от людей?
А. — Нет, что вы! Это внутри находится. Это колоссальное удовольствие от того, что ты делаешь то, что считаешь нужным, то, что выбрал сам. Ты видишь немедленный результат, причём настолько немедленный, явный и яркий, что это похоже на чудо. Этот результат принадлежит тебе одному. Это не ситуация, когда, например, коллектив работает над проектом, и этот результат «всехний».
Этот результат индивидуальный, немедленный, полученный очень быстро. Это даёт колоссальное ощущение наполненности, смысла — всё, что может войти для человека в индивидуальное понятие «удовольствие». И поскольку это удовольствие очень большой силы, на него подсаживаешься как на наркотик — один раз вступив на скользкий путь волонтёрства :)
— Виталий, а как вы? Удовольствие от тушения пожаров получаете?
В. — Скажем так: от процесса — нет, от результата — да. По большому счёту, к тому, что уже сказала Ася, мне почти нечего добавить. Я бы суммировал свои ощущения во той фразе, что когда ты этим занимаешься, то чувствуешь, что делаешь что-то настоящее, что действительно нужно людям, природе, и, собственно, тебе самому.
— Это от нехватки этого ощущения в рутинной работе в городе?
В. — В какой-то степени, да.
— На самом деле я хотел выяснить, что в этом нет ничего личного — что там нет никакой вашей дачи, которая сгорела.
В. — Материальной заинтересованности нет, это точно.
— Такой есть момент, который мне кажется очень важным. На эту беду городские люди откликнулись гораздо охотней, чем раньше. По крайней мере в том, что касается сбора вещей. Я наблюдал отзывы в интернете на то, что делала Ася и другие люди, которые собирали вещи. Очень много желающих принести вещи, еду, одежду. По вашему мнению, почему это происходит? И так ли это на самом деле?
А. — Во-первых, наша статистика «больше или меньше, чем раньше», была бы сколько-нибудь валидной, если бы такие пожары происходили раз в...
— Стихийные бедствия происходят.
А. — У нас давно не было такого масштаба. И людей захватила представимость этого (то есть себя легко поставить на место этих людей), чудовищный масштаб, которого не было давно. Это на них подействовало. То есть откликнулись не больше и не меньше, чем раньше, а откликнулись на колоссальное бедствие, какого не было уже много лет. Последний пожар сопоставимых площадей, хотя намного меньших, был в 1972 году.
— Да, в другом поколении... Может быть, это непосрдетсвенно коснулось людей — они этот дым увидели? А может быть, потому что это Московская область, совсем рядом, многие проезжали мимо горящих деревень или, по крайней мере, чувствуют этот дым.
В. — Люди увидели дым, прочитали в интернете о том, что творится, посмотрели новости по телевизору, кто-то проехал мимо, увидел. В итоге получилась совокупность факторов, которые слились в один достаточно мощный побудительный мотив для того, чтобы что-то делать.
А. — Плюс, ещё есть — строго по Паркинсону — понятность либо непонятность ситуации. Разлитая в Мексиканском заливе нефть здесь нам так даст прикурить, что мало не будет. Но она в нашем сознании очень далеко, как какая-то абстракция.
В. — Плюс, простому обывателю с нефтью в Мексиканском заливе сделать практически ничего невозможно.
— Больше заботит судьба компании ВР. Не поднимутся ли цены на их заправках?
А. — Да. И если разлившаяся нефть — это абстракция, то огонь, пожар каждый себе представляет. Это представимая вещь.
— Собранные вещи вы повезли в какие-то конкретные деревни. Почему именно туда?
А. — Это не стихийный процесс. Есть поток информации который систематизируется, круглосуточно над этим работают люди. Создаётся так называемая карта пожаров. Любой человек как можно быстрее сообщает оперативную информацию. И все понимают важность этого, потому что ситуация может меняться каждые три-четыре часа.
В одном месте, на community.livejournal.com/pozhar_ru сосредоточена масса информации, над которой работают люди: поставляющие её туда, модерирующие и систематизирующие, программисты, которые это всё поддерживают. Все эти люди бесплатно работают. Часть из них находится за границей — в Штатах, в Новой Зеландии, в Австралии. За счёт этого работа идёт круглосуточно.
— Это большая база данных, постоянный мониторинг?
А. — Это база данных, создавшаяся практически стихийно, и дальше она организовалась сама собой. Оттуда бралась информация, куда мы повезём помощь и какую именно. То есть направляя и дифференцируя её по потребностям людей.
— Вы обращаетесь к этой базе, видите, что и где нужно, и отмечаете: «Я везу вот это туда». Там ставятся какие-то галочки, что это там уже не нужно.
А. — Именно так.
— В итоге куда именно вы повезли собранную помощь?
А. — Это Рязанская область. Хотя пожары затронули и Владимирскую, и Мурманскую области, горит Мордовия, Мари-Эл, Нижегородская область. Но Рязанская область — это достаточно близко, в пределах суток дороги. Я оттуда в Зеленоград могу вернуться к ночи хотя бы. Где я в Мордовии буду ночевать?.. Лично я была во многих населённых пунктах. Я была в Криушах, в самой первой масштабно сгоревшей деревне. Также в Полянах, в Заборье, в мелких — Деулино, в Картаносово, Мурмино, в Полпино.
— Криуши уже многие видели, потому что фотографии широко разошлись, но фотографии всего не передают. Вы приехали, что увидели там?
В. — Криуши производят пожалуй самое тягостное впечатление. Я был там проездом, то есть в прямом смысле слова проехал мимо. Я обнаружил три-четыре дома в разных местах, которые огонь каким-то случайным образом пощадил. И слава Богу, что он пощадил здание больницы, где размещена часть погорельцев.
Всё остальное просто сгорело до основания, там пепелище. От деревянных домов не осталось ничего. А от кирпичных — иногда опорные сваи, иногда остатки обугленных кирпичей. Там сгорело все дотла.
— Это сравнивали с фильмами о войне — когда от домов остаются только обгорелые печные трубы.
А. — Это выглядит так: остаётся печная труба, которая стоит палкой на ровном месте, и кругом нет никаких крупных сгоревших обломков, только редкие металлические элементы. Нет углей и золы, то есть нет крупных продуктов химического недожёга. Там пепел консистенции дамской пудры — настолько сильно горело. Такой тонкости пепел означает температуру горения
— Как живут погорельцы? Где, на чём они спят, что они едят?
А. — Часть их разобрали по домам родственники, просто сердобольные соседи — они рассредоточились по уцелевшим домам, если таковые есть. Часть — сидят на расстеленном брезенте, полиэтилене под открытым небом, часть размещены в общественных зданиях — это больницы, сельские клубы, школы (до начала учебного сезона). Например, сгорела деревня полностью, они эвакуируются в пункт покрупней, где есть хоть какое-то здание.
Есть очень смешной пример — при милиции живут шесть погорельцев. Там КПЗ открыли, у них нет сейчас нарушителей, и там живёт из погорельцев какое-то количество. Есть и более экзотические: мы въехали в сгоревшую деревню, там увидели остов сгоревшего автомобиля, но уже частично покрытого брезентом, там налаживается какой-то быт. В этом сгоревшем остове уже человек как-то живёт. При виде нас — а кругом все сгоревшее, и дымок вьётся — вылезает и ковыляет к нам. Мы останавливаемся, и он кричит: «Ребята, а огоньку не найдётся?»... Кто как живёт.
— Вы общались с этими людьми. Какое у них настроение? Чего они ждут от будущего?
А. — Они несколько деморализованы, растеряны, что совершенно понятно. Они от будущего хорошего не ждут, не верят в выплаты. И даже допуская, что назначенные деньги, 210 тысяч рублей будут выплачены, они отдают себе отчёт в том, что дом, даже аналогичный тому, который сгорел, поставить невозможно. А главное, поставить его на этом месте осенью (что усложняет и удорожает задачу) — это абсолютно бессмысленно, потому что сгорел не просто дом — их единственное жильё, сгорела их работа, и другой не будет. На этом фоне особенно смешны предложения брать ссуды. Как погорельцы будут их возвращать?
— То есть это сельские жители, которые работали на земле?
А. — Мы себе представляем, что за МКАДом начинается Россия с деревнями в четыре дома с «тлеющими» старушками. Это не так. Там ухоженные сады, теплицы, которые имели огромное значение в бюджете для этих людей — они кормились с этого. Они держали скотину, работали в чрезвычайно развитой системе, которая ещё жива. Да, она раньше была ещё больше, но она и сейчас жива. Там — трудовые хозяйства и конефермы, огородные хозяйства, элеваторы. Это всё есть. И они там везде работали.
— Это всё было?
А. — Да, было.
В. — К сожалению, да.
— Но эти очаги пожаров локальные? Есть у погорельцев шанс найти работу не там, где они жили, а рядом, в соседнем селе? Или это массовое явление, и сгорело сразу на больших участках много населённых пунктов?
А. — Видите, в чем дело, во-первых, сгорело немало. А во-вторых, сейчас, я думаю, ещё произойдёт некое перераспределение этой деятельности. Каким образом, я не знаю, поэтому мне сложно судить о тех перспективах. Скорее, это вопрос к местной администрации.
— По разговорам, ощущениям, у людей настроение подавленное, они не знают, что делать?
А. — Они, скорее, растеряны, чем подавлены. От государства помощи не ждут и плана, как жить, пока не выработали. Но они не жалуются. Я не слышала ни одной жалобы, никакого нытья. Это то, что я непрерывно слышу от городских жителей по поводу смога и жары и так далее. Я не слышала жалоб, нытья.
В ответ на вопросы «что нужно?», «что вам привозить?», «что сделать для вас?», «кого присылать?» они смущаются, стесняются. И, в конце концов, под нажимом они озвучивают причины своего стеснения: «Да не привыкли мы просить».
Они выживают сами. Они пока ещё не решили, как — не поняли, как. Это, правда, трудно понять. Но они благодарны судьбе за то, что живы, и оценивают это как очень значимое. И пока думают, как им быть дальше.
— Массовую помощь от государства, армии вы видели? Не так, как вы — собрали вещи и привезли, а ощутимую со стороны местной администрации?
А. — Таким волонтёрам, как мы с Виталием, сложно об этом судить. Потому что мы, например, можем видеть пожарную машину, которая проезжает — а возможно, она оплачена из местного или из федерального бюджета.
— Я имею в виду именно вещи. Знаете, одно дело — разномастная одежда, собранная явно волонтёрами. Другое дело — когда привезли грузовик консервов с армейского склада.
А. — Ну, конечно, нет. Есть заботы местной администрации. Подчёркиваю, местной. Воду она подвозит работающим в лесу, сосредоточенным на эвакопунктах. Это деятельность местной администрации, она водой обеспечивает. Генераторы работают, солярку подвозят.
Так или иначе, о погорельцах заботятся круглосуточно люди, которые на самых разных должностях — это работники на зарплате местной администрации. Это тоже её какой-то ресурс, она как-то им будет доплачивать, что они без сна и отдыха работают. Это заботы местной администрации.
Такое, чтобы федеральный бюджет выделял что-то единое, будь то предметы расходные — еда, одежда или помощь, такого я не видела и о таком не слышала от других. Армейской помощи не видела тоже. Иногда живописно бродят полтора солдата с лопатами. Но бродят бессмысленно, потому что была достигнута договорённость, что командует ими МЧС. Офицеры в стороне, солдаты МЧС не слушаются, МЧС солдат не понимает. В общем, они скорее для антуража.
В. — Из того, что видел я... Ася правильно сказала, что помощи погорельцам в государственном масштабе в данный момент нет. Остаётся надеяться, что она будет позже, когда наше государство всё-таки осознает, что происходит. Но пока её нет.
Что касается войск, МЧС, они оставляют достаточно странное впечатление. Я видел в посёлке Ласковский в Рязанской области штаб МЧС — я не понял, что там происходит. Я наблюдал там, наверное, человек двести или триста — каких-то представителей МЧС, солдат, офицеров, небольшую кучку волонтёров, некоторое количество тех, кто привёз продукты, телеканал «Звезда», ещё кого-то.
Я, собственно говоря, приехал туда добровольцем. Наверное, час или полтора нам пришлось потратить на то, чтобы понять, что нами никто заниматься не собирается — или не может, или не хочет.
— Я слышал, что это означает, что ждут приезда высокого гостя. Или просто бардак?
В. — Скорее, да. Приезда высокого гостя они ждут, но бардака это не отменяет. А на мой взгляд, он был налицо. Нас в итоге послали в место, где помощь добровольцев уже не требовалась, где был локальный пожар, не затронувший деревню, это деревня Долгинино в Рязанской области. Когда мы туда приехали по наводке штаба МЧС, мы не поняли, для чего мы туда приехали. Мы обнаружили горящий участок неподалёку, в Мурминском участковом лесничестве. Но обнаружили его случайно и по собственной инициативе просто поехали за мчащейся пожарной машиной.
— Как собирается помощь, Ася нам рассказала. А где записываются в добровольцы?
В. — Насколько я понял, самый эффективный путь записаться в добровольцы — это отслеживать те же самые коммьюнити в ЖЖ. Там формируются группы. Там люди, которые готовы эти группы организовывать и координировать, оставляют свои телефоны. Там есть несколько «веток» для тех, кто готов ехать добровольцем, кто готов добровольцев везти на своём транспорте. И так далее и тому подобное. В общем, там есть, с кем связаться, у кого получить информацию.
— Координация с МЧС существует?
В. — Если она и существует, мне не удалось обнаружить какие-то её следы.
— То есть собралась группа людей и выдвинулась на выходные. Я знаю, вы даже отпуск взяли специально на несколько дней и приехали на место, где, возможно, требуется ваша помощь. Что вы можете там сделать? Что вам дают делать, если есть какая-то координация с МЧС?
В. — В тех местах, где оказывался я, начальников по факту не было. МЧС там не присутствовала. Я тушил пожары в двух местах: сначала в Мурминском лесничестве, потом в районе деревни Дмитровка Егорьевского района Московской области. Никакого централизованного руководства там не было. Делали, что называется, исходя из имеющейся обстановки и здравого смысла.
Что можно делать? Можно патрулировать зоны, где очаг пожара уже несколько притух, но не совсем. Это торфяники — вспыхнуть может в любой момент, и нужно патрулировать, всё время отслеживать.
— То есть делать с торфяниками ничего нельзя, но смотреть, чтобы это не перекинулось на деревья, траву?
В. — К сожалению, пожар на торфянике можно только притормозить. До наступления сезона проливных дождей полностью потушить его невозможно. Чтобы потушить торфяник, нужно довести его до полужидкой консистенции.
— Вообще что такое пожар? Говорят: «Торфяники дымят, с ними ничего нельзя сделать». Где-то горит трава, где-то горит лес, деревья. Вы с чем столкнулись?
В. — И с тем, и с другим, и с третьим. Я видел леса в непосредственной близости или прямо на торфяных участках. Этот торфяник действительно тлеет, и его всё время — это монотонная, постоянная, каждодневная работа — надо заливать. Приезжали пожарные машины.
Особо проблемные места надо засыпать песком. Если выгорел большой участок, его надо как минимум засыпать по периметру. Нелишне будет выкопать ограждающую траншею. Она преграждает путь огню. От верхового пожара это не спасёт, но, по крайней мере, спасёт от низового. Если выкопать траншею и снять большой слой земли, то, по крайней мере, по песку или по глине огонь не пройдет.
— А если горит трава, что можно с этим сделать? Воду лить?
В. — Смотря, как горит. В районе Дмитровки я видел пожар, как раз горела трава почти в человеческий рост. Нас, добровольцев, на тот момент было немного, мы пытались остановить огонь своими силами. Не справились. Пришлось вызывать пожарную машину. Слава Богу, она приехала быстро и всё залила.
— При верховом пожаре, если горит леc, что вы, добровольцы, можете с этим сделать? Только вызвать пожарных?
В. — Опять-таки по ситуации — как горит. О совсем страшных местах верховых пожаров, распространяющихся со скоростью 100 метров в минуту, я только слышал, но сам не видел. Если горит лес, как вариант можно пустить встречный огонь по траве и параллельно с этим окапывать деревья песком, чтобы деревья не загорелись. А пожары, идущие с разных направлений, «сожрут» друг друга.
— Эти алгоритмы вы сами придумывали? Мы, в общем-то, все знаем это из детских книжек. Я вот читал, но не представляю себе, как это делать.
А. — У вас был старший вашего добровольного пожарного расчёта? Кто-то координировал действия?
В. — Конкретно нас никто не координировал. Всё действительно решалось по ситуации. Естественно, что нужно иногда просто валить лес, делать просеку, если идёт верховой пожар.
— Для такой работы нужны бензопилы и просто личное оборудование, специальная одежда, перчатки, обувь. Что из этого у вас было? Может быть, это можно на месте получить у МЧС?
В. — Нет. У МЧС я лично ничего получить не пытался. Я думаю, что если бы пытался, то потерпел бы фиаско. Скорее всего, МЧС добровольцам ничего не даёт. У меня сложилось ощущение, что МЧС от добровольцев не то, чтобы шарахается, но пытается «отодвинуть». Может быть, это оправдано.
Я не знаю структуру работы МЧС и сферы ответственности. Возможно, если МЧС официально возьмёт добровольцев под своё крыло и с кем-то из добровольцев что-то случится, то за него придётся отвечать. Может быть, это вызвано этим обстоятельством. Но это всё мои домыслы.
— В итоге вы все эти перчатки, лопаты, топоры везли с собой?
В. — Всё собиралось здесь. Что-то покупалось, что-то одалживалось. Всё везли с собой. Из экипировки — лопата, очень желательно — топор, если есть бензопила — вообще замечательно. Какая-то специальная обувь — пожарные сапоги, берцы, то есть на крепкой прочной подошве. Брезентовые штаны, спецодежда, камуфляж подойдёт. Главное, чем более грубым, толстым, прочным это будет, тем лучше.
— Причина возникновения пожаров не очень понятна. Жара жарой, но сам лес не всегда вспыхивает и, может быть, не так массово. Говорят, что это люди кидают окурки, не гася костры. Плюс к этому, очень плохое состояние леса — много сушняка, молодой поросли. Вы сами что увидели?
В. — Очень сложно судить об этом, потому что я не видел этих лесов до пожаров. Когда я там оказался, там уже были большие выгоревшие куски и очень много поваленных деревьев. Как лес выглядел изначально не знаю, но в плохое состояние леса я верю. В данный момент в стране институт лесничества развален. Лесников нет.
Я Мурминском лесничестве видел и лесничего, и его помощника. То, что они там есть — приятное исключение. Это очень толковые и ответственные люди. Но в большинстве российских лесов просто нет людей. Никто за лес не отвечает.
А. — Если говорить о том, что у нас десятки и сотни очагов возгорания, значит, совершенно понятно, что они произошли от разных причин. Вряд ли в одном месте, где-то у Рязани, кинули окурок, а в Мордовии после этого загорелось. Тут совокупность причин. Во-первых, это неосторожность — незатушенные костры и окурки. Во-вторых, мусор в лесу.
Я убираю мусор в лесу уже много лет. Я ответственно могу заявить, что его количество растёт в прогрессии. Кстати, по его качеству можно видеть, как растёт благосостояние населения. Литровая бутылка мартини в глуши леса — это норма. Телевизор Samsung, например. Не знаю, исправный или нет, но визуально целый. И так далее.
Люди бросают разнородный мусор. Бутылка или осколок — это линза. Вы разбили бутылку — под ней загорится при определённом падении луча света. И главное — это уникальная жара.
Я говорила со старшим лесником в лесничестве Солочинского района. Он сказал следующую вещь: норма влажности
Все листья у деревьев жёлтые. Дерево бы пережило эту жару. Оно свернуло себя в анабиоз — все леса жёлтые, как в сентябре-октябре. Листва — как порох. Достаточно одной искры, которая — чиркнули цепью (знаете, бензовозы возят за собой) где-то по асфальту — она кинулась на траву, а машина давно унеслась. Бывают при неисправном глушителе искры из выхлопной трубы. Этого достаточно, чтобы загорелась обочина на скоростной трассе — и никто не увидит этого огня, потому что все проносятся мимо. А огонь не станет «есть» вдоль дороги, где движется большая машина, которая гонит волну воздуха и сбивает. Огонь пойдёт в лес. Он маленькой, незаметной дорожкой уйдёт в лес, и там ему есть, чем питаться. И там он себя покажет.
В. — Если подытожить сказанное, процент разгильдяйства у нас, наверное, не вырос. Но просто изменились обстоятельства из-за жары и засухи. И это разгильдяйство в этом году гораздо дороже обходится.
— Аукнулось то, что, может быть, кто-то год назад кинул бутылку или осколок не убрал. Сейчас это сработало как увеличительное стекло на сухой траве, и появился очаг.
А. — Кидают столько же. Просто горит больше.
В. — Наверняка и окурки есть, и костры не погашенные, и всё что угодно.
Дым здесь рассеялся и создаётся ощущение, что всё хорошо — пожары ликвидируют вот-вот, как сказал министр МЧС Сергей Шойгу за
Но, как я понимаю из ваших слов, ничего не закончилось. И, по-прежнему, требуется помощь погорельцам. По-прежнему, требуются и добровольцы, а добровольцам техническая помощь. Скажите, что в данный момент нужно в плане вещей, в плане помощи в тушении пожаров? Куда обращаться?
В. — Добровольцам нужно то, о чём мы уже говорили. То есть чем тушить: лопаты, топоры, бензопилы, цепи для бензопил, масло, мотопомпы, водяные ранцы. Всё это было бы очень нелишним. Естественно, обувь, спецодежда, потому что в пожарах всё это выгорает. Это расходные материалы. Я поехал в берцах — за три дня они сгорели полностью.
А. — Первая волна помощи была очень мощной. Она полностью обеспечила погорельцев сначала одеждой, а потом и минимальными предметами обихода. Она продолжает исправно и полно обеспечивать водой и едой добровольные пожарные расчёты, и погорельцев.
Теперь, когда ситуация стала понятной, нужны специальные средства. Мы нуждаемся в бензопилах, в кусторезах (это то, что позволяет низовую поросль и сучья расчищать и двигаться по лесу), в двуручных пилах, топорах, лопатах и уже упомянутых «расходниках» (обувь, брезентовые рукавицы, огнеупорная одежда, очки, респираторы).
— То есть в первую очередь помощь требуется тем добровольцам, кто едет тушить пожары.
А. — Они едут, они будут ехать. Есть нормы обеспечения: на десять человек — одна бензопила, лопата — через одного, топор — один на пятерых. Учитывая, что у нас постоянно работают добровольные пожарные расчёты, и при необходимости через тот же pozhar_ru в сообществе ЖЖ.
Их численность можно посчитать, это элементарнейшая арифметика. Любой государственный человек может взять калькулятор и произвести расчёты, о которых я сейчас сказала. Шестьсот добровольцев, одна бензопила на десять человек...
Мы, например, приобрели бензопилу вчера. Мы, две прекрасные барышни, пришли в магазин и стали вспоминать: «Хундертвассер — нет, это архитектор... „Хуегартен“ — ой, нет, это пиво... Хукскварна! — Да!».
Хватит девушкам приобретать бензопилы! Я думаю, их государство должно приобретать.
— Принимается ли финансовая помощь? Вот не хочет человек заморачиваться с бензопилами. Есть счета волонтёров, которые занимаются аккумулированием финансовых средств?
А. — Я видела счета каких-то фондов и организаций. Я не понимаю, какую отчётность они в состоянии мне предоставить. И лично я не стала бы рекомендовать перечислять туда деньги или перечислять их сама.
Мы деньги собираем следующим образом. Люди, которые меня знают, читают мой блог, пишут: «Я вам доверяю. Давайте, мы с вами встретимся, и я передам вам наличные деньги или положу вам на телефон». Они мне на телефон кладут, а я беру свои, наличные (у меня карточки просто нет; была бы личная карточка, можно было бы туда).
Я встречаюсь с людьми, они дают самые разные суммы. Я вижу людей, которые дают, например 150, 200 рублей. Мы складываем это. И потом я всем пишу, сканирую чеки, посылаю по почте.
Каждому человеку о каждых его 150 рублях я расскажу, в чём он принял участие. Или если он полностью что-то оплатил, то я сегодня выложила: «Бензопила такая-то — скан чека, отец-основатель, он же спонсор бензопилы, ЖЖ-юзер такой-то». По каждым 150 рублям я расскажу, куда я их дела.
Как поступит в этом плане какой-то фонд, который, безусловно, есть, я не знаю. Надо им этот вопрос задать.
— В общем, если человек хочет принять участие деньгами, он может к вам обратиться, или через то же сообщество pozhar_ru в ЖЖ.
А. — Он может найти любое частное лицо либо организацию, которые внушают ему доверие.
— В Зеленограде сбор помощи по-прежнему продолжается?
А. — Собирать помощь, аккумулировать в предметах в Зеленограде чрезвычайно глупо. Только в том случае, если человек из Зеленограда на своей машине поедет в область.
В противном случае придётся вызывать волонтёра, транспорт из Москвы, он поедет в Зеленоград, на Север, развернётся, поедет на Юг, Юго-Запад. Для чего эту дурацкую логистику создавать? Жизнь достаточно дурацкого создаёт, не надо умножать без необходимости. Поэтому собирать здесь, в Зеленограде, предметы, если они не являются небольшими и дорогостоящими, не стоит.
Если, например, кто-то хочет оплатить бензопилу и имеет на то 19 тысяч рублей, пусть он их кому-то выдаст, и человек по дороге на Рязань заедет, купит её там и поедет с ней дальше. Выехать он может откуда угодно.
— Тем, кто хочет помочь, надо порекомендовать обращаться в эти большие ЖЖ-сообщества?
А. — Практически оно единственное — это коммьюнити pozhar_ru в ЖЖ. Я просто других не знаю. По-моему, их нет. Уже есть статья про наши пожары в Википедии, и она отсылает только на pozhar_ru.
— Спасибо, что пришли и рассказали. Надеюсь, что ещё много сможете сделать. И когда-нибудь это всё закончится.
Александр Эрлих
ИМХО, фото Аси находится в дисбалансе с текстом "Там все сгорело дотла". Я бы даже сказал, что в этом сочетании есть нечто дьявольское.
Мерещится дьявольское - не смотрите.