Когда возникла деревня — никто не знает. В 14-16 веках через местность, прилегавшую к Сходне, шли торговые пути на Тверь и Великий Новгород, поэтому мелких деревень тут было много. На месте Зеленограда стояло больше десятка таких селений и «пустошей» — запустевших деревень, звавшихся по именам владельцев: Крюково, Матюшкино (позднее Матушкино), Назаровское (Назарьево), Никоново (Никольское), Сарафаново, Елзино, Олабышево (позднее Алабушево), Савилово…

Савиловым — так в те годы назывались Савёлки — владел служилый человек по фамилии Савёлков (Савельев). Служилый — значит обязанный служить государству на военном или административном поприще. Но дела его в историю не попали, а вот имя прижилось в веках.

В середине 16-го века владельцем подмосковных земель с деревеньками Крюково и Савёлки стал небогатый и незнатный костромской дворянин Иван Васильевич Шестов. А почему стал — купил? Нет. Шестов получил подмосковное поместье от самого государя Ивана Грозного, как человек, чьё положение отныне приравнивалось к высшей знати.

Подвиг, что ли, совершил? Нет, не подвиг. Хотя боевых заслуг за полковым головой Шестовым впоследствии числилось немало: бил он недругов в двух Ливонских войнах на территории нынешней Латвии и Эстонии, ходил в Литовскую землю, воевал под Смоленском. Род свой — захудалый, но «добрый» — вёл от воеводы Михаила Прушанина (то есть выходца из Пруссии), который в начале 13 века перешёл на службу к князю Александру Невскому и участвовал в Невской битве.

Царь Иван Васильевич воинскую храбрость ценил высоко. В 1550 году он провёл военную реформу и образовал новое сословие — «избранную тысячу», костяк-основу ополчения, подчинённую только царю. Согласно государеву указу, «тысяча лучших слуг» из разных городов и весей Руси переселялись поближе к столице, чтоб являться ко двору по первому зову. А для проживания им выделили поместья в 60-70 километрах от Москвы. Не все «избранные в тысячу» их получили, но Шестову повезло — в 1551 году он стал хозяином Подмосковной (так обобщенно называли любые земли в «подбрюшье» столицы, владеть ими считалось престижным).

С того времени началось возвышение его фамилии. Войдя «в тысячу», Шестов женился, взяв за себя боярскую дочь Марью из рода Василия Грязного, видного деятеля Смутного времени. У него родилась дочь Ксения, а через её замужество Шестовы породнились с боярами Романовыми. Муж Ксении — Фёдор Никитич Романов вошёл в историю под именем Патриарха Московского Филарета. Что и говорить, высоко взлетел владелец Савёлок: зять его приходился кузеном самому царю Фёдору Иоанновичу. Ксении же судьба судила стать матерью первого царя из династии Романовых — Михаила Фёдоровича и при Борисе Годунове быть насильно постриженной в монашество под именем Марфы.

Правда, к тому времени, как Ксения в 1596-м родила будущего венценосца, дед его Иван Васильевич Шестов давно уже сгинул в походах. Подмосковное имение ещё раньше пришло в упадок — земли запустели так, что в писцовой книге 1584 года зафиксирована лишь «пустошь, что была деревня Савилова».

«Боярин Артемон» — так величали нового владельца Савёлок его недруги и конкуренты бояре Милославские, хлопотавшие вокруг царского престола. Артамон Сергеевич Матвеев был почти что царский свекор. «Почти» потому, что второй жене царя Алексея Тишайшего и матери будущего императора Петра I, он приходился не отцом родным, а воспитателем. Савёлки достались ему во второй половине 17 века, когда Матвеев уже «в силе» — крупная политическая фигура, дипломат-западник, «великого государя ближний боярин».

На портрете он в рыцарских доспехах — не боярин в длиннополой одежде и высокой шапке, а европейский вельможа. Матвеев был сторонником сближения России с развитыми странами Запада и заложил основы петровских преобразований.

Начинал он с низов, был у царя на побегушках в мелкой должности стрелецкого головы. Будучи царским порученцем, сумел приобрести монаршую дружбу. В 1669 царь овдовел — умерла царица Марья Ильинична из рода Милославских, затосковал, и стал захаживать в дом к другу за утешением.

Однажды, гостя у Матвеева, царь заметил прелестную девушку — Наталье Нарышкиной было в то время лет 17-18 — и попрекнул хозяина, почему, дескать, скрывал, что у тебя растёт красавица-дочь? Пришлось Матвееву объясняться: Наташа-де — воспитанница, родня его жене, взятая в её покои от родителей на воспитание.

Девушка царю приглянулась — миловидная, кроткая. Тишайший был ещё не стар, да и не хорошо считалось царю вдоветь. Зашла речь о свадьбе. Матвеев, опасаясь навлечь на себя зависть и злобу других царедворцев, упросил царя скрыть явное предпочтение к его семейству и устроить смотрины невест по старинному обычаю. Так и было сделано. Во дворец свезли девиц из знатнейших родов, и из них царь торжественно избрал Наталью Кирилловну Нарышкину.

1 февраля 1671 года 19-летняя Наталья Нарышкина была повенчана с царем Алексеем Михайловичем, которому было 42 года. В том же году Матвеев стал начальником Посольского приказа, то есть министром иностранных дел и фактически главой правительства. На этом посту он многое сделал для объединения Украины и России, обратил свой взор на Сибирь и Китай. А через три года, в 1674-м, возвёл его царь в сан боярина. К тому времени у венценосной пары уже подрастал наследник Пётр, которого в будущем назовут Великим — ему боярин Матвеев был дядькой.

В эти-то счастливые для него годы и стал Артамон Сергеевич владельцем подмосковной деревни Савёлки. Местные крестьяне жили в основном землепашеством, были среди них и талантливые ремесленники: гончары, резчики, ткачи. Жил ли здесь сам боярин, стоял ли тут господский дом — неизвестно.

Зеленоградский краевед Александр Неклюдов рассказал «Зеленоград.ру», что мальчишкой находил на месте сносимой деревни Савёлки осколки изразцов 17-го века. В то время такие изразцы могли быть только в богатых домах. И для чего-то — не для парадного ли въезда? — была заложена в те годы в районе нынешнего дворца культуры липовая аллея — липы растут быстро и живут долго, часть аллеи сохранилась до наших дней и по старой памяти долго называлась Матвеевской.

После смерти царя Алексея Михайловича в 1676 году схлестнулись в борьбе за власть две партии — Милославские и Нарышкины. Опорой последних и главным препятствием на пути Милославских был «боярин Артемон». Избавиться от соперника было непросто. Но способ нашёлся: Матвеева обвинили в чернокнижии, лишили боярства и имений и сослали в Сибирь, где он шесть лет прозябал с сыном Андреем.

Судьба его переменилась незадолго до смерти — Матвеев, вернувший себе всё отобранное, воротился из ссылки накануне стрелецкого бунта, в котором и погиб. На глазах царской семьи его скинули в Кремле с Красного Крыльца на копья.

После смерти боярина Матвеева деревню Савёлки унаследовал сын Андрей. Спустя несколько лет он выменял эту подмосковную деревеньку на Кунцево — богатое поместье, отписанное прежней владелицей в пользу Успенского собора: «Для вечного поминания своих родителей и родственников…» Родственниками дарительницы были… Милославские, в частности, отец её — прямой виновник гибели Артамона Матвеева.

Патриарх не мог продать подаренную на помин души усадьбу, но мог обменять её на более удобную для хозяйства землю, что и сделал. В обмен на Савёлки стольник Андрей Матвеев получил Кунцевское поместье, да ещё 1000 рублей в придачу.

Церковь недолго владела Савёлками. В 1709 году окрестные селения прикупил к своим землям владелец соседнего сельца Ржавки — князь Иван Иванович Бутурлин, сподвижник Петра I, помогавший ему в борьбе с Софьей, соратник в Азовских походах и Северной войне. В следующие 20 лет вся округа принадлежала ему. За эти годы князь Бутурлин успел не только вознестись к славе и почёту при Петре Великом, но и пасть после его смерти, ввязавшись в заговор против всесильного князя Александра Меншикова. Дни свои он окончил в ссылке.

Вдова его Акилина Бутурлина продала «пустошь, что был погост Никольский на Ржавце», а также Ржавки и Савёлки князю Алексею Борисовичу Голицыну. Тот был уже в годах и долго не зажился, оставив в 1749 году земли внуку — двадцатилетнему Александру Яковлевичу Голицыну.

В отличие от прошлых владельцев, молодой Голицын решил поселиться в этих краях, правда, не в Савёлках, а в соседнем селе Никольском. Поставил там помещичью усадьбу, а при ней домовую деревянную церковь во имя святителя Николая Чудотворца — первый известный храм на месте нынешней Никольской церкви. В её приход вошли и жители деревни Савёлки.

В 1778 году незадолго до смерти полковник князь Александр Яковлевич Голицын решил продать своё имение: село Ржавки с церковью Николая Чудотворца и деревню Савёлки. Имение он оценил в 9000 рублей. Покупатель скоро нашёлся — князь Николай Владимирович Долгоруков из древнего знатного рода, не уступавшего по родовитости царскому, однако из той его ветви, что не давала знаменитых потомков до середины 19 века. Именно здесь этой ветви Долгоруковых суждено было пышно расцвести вновь.

Князья ударили по рукам, и «усадьба при селе Никольском, Ржавки и Савёлки тож» перешла во владение князей Долгоруковых, где и оставалась около 70 лет.

У князя Николая Долгорукова осталось два сына — Иван и Андрей. После смерти отца старшему Ивану досталась Подмосковная: Ржавки, Никольское и Савёлки. Андрей же получил родовое имение под Смоленском. Оба наследника были офицерами и жили в Петербурге.

Князь Иван усадьбу в селе Никольском расширил и украсил: поставил каменный господский дом, разбил плодовый сад с оранжереей. Деревянная церковь, оставшаяся от Голицына, за полвека обветшала, и Иван Долгоруков в 1802 году задумал возвести в Никольском каменный храм.

О том, что было дальше, есть разные версии. По одной, Иван Долгоруков владел Подмосковной до 1819 года, а после его смерти имение унаследовал брат Андрей, который продолжил строительство Никольской церкви и совершил немало добрых дел, оставив по себе благодарную память в округе.

По другой версии, бытовавшей среди местных крестьян, князь Иван однажды играл в карты и, не имея денег, поставил на кон подмосковное имение и проиграл.

Слух о барском проигрыше дошёл до крестьян в Савёлках и Ржавках, но не успели они смириться с новой участью, как вмешался младший брат Андрей. Он возмутился поступку Ивана и захотел вернуть имение в семью, уплатив проигрыш. Но не тут-то было: счастливец уперся. По слухам, ходившим между крестьян, о которых вспоминает крестьянин деревни Савёлки Василий Кириллов, дело дошло даже до царя, который приказал вернуть имение Долгорукову. Правда это или вздор, а только князь Андрей вскоре поселился в этих местах.

Что же побудило блестящего столичного офицера бросить карьеру и пышную петербургскую жизнь? Савёлкинские крестьяне, как передает Василий Кириллов, рассудили так: «Князь Андрей собой был некрасив и непредставителен, и вдобавок ещё несколько горбоват, а женат был на красивой и несколько моложе себя женщине».

Вращаясь в придворном кругу, князь принужден был терпеть ухажеров своей супруги и ревновал к ней. Поэтому, во избежание скандала, оставил карьеру в чине бригадира и поселился в Ржавках. Жить стал затворником, приёмов не устраивал, к соседям в гости не ездил. Если и бывали прогулки, то всегда в карете и с лакеями. Князь занялся хозяйством: ходил по имению, наблюдал, чтоб всюду был порядок, чтоб крестьяне не голодали и не бедствовали.

Тяготилась ли скучной деревенской жизнью молодая княгиня Елизавета Николаевна, неизвестно. Да и было ли время тосковать у матери десяти детей? В семье Долгоруковых родилось семь сыновей (в их числе будущий генерал-губернатор Москвы) и три дочери. Так обстояли семейные дела князя, по мнению его крепостных.

Однако история свидетельствует о другом: при князе Андрее имение разрослось и обустроилось. Перед господским домом разбили парк с системой прудов. В усадьбе бывали гости: наезжали из Льялова соседи — князья Белосельские-Белозерские, привозили с собой родственницу Зинаиду Волконскую — хозяйку литературного салона, которой восхищался Пушкин.

«Князь Андрей Николаевич был человек весьма добрый, бескорыстный, набожный, — так говорит о нём известный генеалог Петр Долгоруков, — не пропускал ни обедни, ни всенощной, ни даже заутрени». При нём достроили и освятили Никольский храм с колокольней, а по бокам её сделали пристройки-крылья, где князь Андрей открыл богадельню для престарелых крестьян из Ржавок и Савёлок. Содержали их на проценты с капитала, положенного князем Андреем. Он позаботился и о том, как заведение будет существовать после его кончины.

Незадолго до смерти и за три десятка лет до отмены крепостного права князь Андрей задумался о судьбе своих крестьян и начал хлопоты об их освобождении. Однако дело затянулось, и князь в 1834 году умер, предоставив наследникам хлопотать об исполнении его воли.

Овдовев, княгиня перебралась на жительство в Москву, а в имении оставила управляющего, которому выдала доверенность на ведение дел по отпуску крестьян на волю. От крестьян же выбран был по этому делу уроженец Савёлок Ефрем Акимов. Добиваться освобождения пришлось долго, волокита тянулась годами, дело доходило даже до государя. Мешали и соседние помещики, опасавшиеся, что прецедент дурно повлияет на их крестьян. Только в 1851 году на 10 лет раньше отмены крепостного права крестьяне деревень Савёлки и Ржавки волею князей Долгоруковых официально сделались свободными хлебопашцами.

«Условие сделано таково, — вспоминал Василий Кириллов, — княгиня Долгорукова передаёт крестьянам землю, какая числится по генеральному плану, безвозмездно в дар на вечные времена с условием, чтобы крестьяне ежегодно доставляли для прокормления 20 убогих старцев в устроенную Долгоруковым богадельню: 300 пудов муки ржаной, 6 четвертей круп гречневых и сена для двух коров, а также и дров для отопления».

За это благодеяние, крестьяне, по словам Кириллова, чтили бывших владетелей Долгоруковых и молились за них Богу до революции.

В Савёлках школы не было. В начале 1870-х годов ребятишки бегали в соседнее Никольское — в богадельню при церкви. Там убогий богадельник Хованский за небольшую плату учил их грамоте по псалтырю с церковно-славянскими буквами и титлами. Осваивали ученье немногие.

В 1875 году крестьянин Тимофей Колесников из Ржавок, отбыв в Москву на отхожий промысел, сдал свой дом в аренду земской управе — под школу. «Крестьяне, узнав, что откроется в деревне школа, были этим недовольны и смотрели на неё как-то подозрительно и недоверчиво, говоря, что школа эта только испортит их детей, — вспоминал Василий Кириллов. — Нахватаются чужого ума и перестанут слушаться родителей, а потом перестанут, пожалуй, в церковь ходить […] Если бы открытие школы зависело от крестьян, то они ни в коем случае открыть школу для их детей не позволили бы».

Крестьян, однако, не спрашивали. Дом земство обставило школьной мебелью, купило всё нужное для учёбы, наняло педагога и открыло 3-х классную школу. В конце лета в деревню приехал учитель — выпускник семинарии Иван Захарович Филатов, стал ходить по округе и записывать детей, желающих учиться. Набралось около тридцати ребятишек.

Все ученики занимались в одном классе. Самые старшие ребята — лет 12-13-ти сидели на задней парте, младшие впереди. Перед учениками стоял небольшой столик и стул учителя, за ним висела большая чёрная доска и на правой её стороне были счёты с костяшками. Преподавали в школе арифметику, грамматику, церковнославянское чтение, письмо и Закон Божий. Законоучителем был настоятель Никольского храма отец Алексей Советов.

Вот как описывал уроки Василий Кириллов. «С первого дня учитель больше недели упражнялся с нами с цифрами и их написанием, для чего раздавал грифельные доски. Учитель писал на классной доске, а мы — списывали на свои. Цифры и упражнения с ними мы освоили быстро. После этого он стал показывать одну за другой буквы и их произношение, и тут же произносить слова, сначала из двух букв, а потом из большего количества, и так незаметно стали читать некоторые лёгкие слова без посторонней помощи».

Учитель завоевал любовь и доверие учеников, но не их родителей. Несмотря на то, что к Рождеству дети выучились грамоте и дома читали родителям тексты на лубочных картинках, крестьяне всё равно были настроены против школы. И когда земство просило сельчан нарубить и принести дров из их леса для отопления класса, они отвечали: «Можете закрывать школу, но дров не дадим!» Тогда земство стало покупать у них дрова и платить за подвозку ребят из ближних деревень, в том числе из Савёлок, к школе.

Через десять лет — в 1885 году земство в ознаменование 25-летия губернаторства князя Владимира Долгорукова решило выстроить для крестьянских детей хорошую сельскохозяйственную школу на его родине. Нашлись жертвователи, собрали деньги и взамен крестьянского дома выстроили близ Никольской церкви двухэтажную каменную школу со всеми службами и даже с колодцем.

При школе хотели сделать участок для обучения детей огородничеству. Поэтому земство обратилось к крестьянам с просьбой отвести около школы десятину ненужной им земли. Крестьяне наотрез отказались и даже заявили, что и старая школа им была не нужна.

Опасаясь, как бы землю для школы не взяли без их согласия, они послали депутатов с жалобой к московскому генерал-губернатору Долгорукову, что земство отбирает у них землю, подаренную его родителями. Князь Долгоруков их принял и заверил, что земли без их согласия никто взять не может.

Так и осталась школа без земельного участка. Огородничество крестьяне считали ненужным, при их домах огородов в то время не было. Лук и тот покупали весной и летом у разъезжих торговцев-огородников, да ещё иногда брали свёклу для свекольника. По мнению крестьян, в деревне кроме лука никакой зелени не требовалось.

В деревне Савёлки была одна улица. Дома стояли по обеим её сторонам и тянулись от нынешнего Дворца культуры до нынешнего корпуса 603. В начале 20 века в Савёлках было 30-35 дворов, а к Октябрьской революции деревня разрослась до 45-50 дворов в сторону Ржавок, чему способствовала и грунтовая дорога в Никольское, бывшее центром церковной общины.

От станции Крюково Савёлки отделяло три километра. Оттуда сельчане ходили пешком или ехали на лошадях по хорошей дороге, посыпанной песком и гравием. Там, где сейчас пожарная часть возле МИЭТа, просёлок шёл между двумя деревенскими ржаными полями. Кроме них было ещё одно поле близ Чёрного озера. Вот и все земли крестьян деревни Савёлки. Засевали ежегодно только два поля, а третье «отдыхало под паром», на нём пасли скот.

Крестьяне выращивали рожь, овёс, горох, лён, картофель. На рубеже веков появились у сельчан и огороды. Дворов, имевших лошадей, было мало: лошадь — дорогое удовольствие. Семьи среднего достатка держали корову, две-три овцы, три-пять куриц. Держать больше скота люди не могли — земли в округе были глинистые, потому и хозяйство небогатое. В засуху почва трескалась, рвала корни посевов. «В засушливые годы из приходской церкви ходили с молебнами на поля, — вспоминает уроженец Савёлок Константин Куманин, — и поп, кропя святой водой небо, да-да, именно небо, просил ниспослать благодати и дождь».

Кормиться только землей деревенские жители не могли и стали заниматься отхожим промыслом — шли в извозчики, жили в Москве на постоялых дворах и раз в месяц приезжали в деревню к жене и детям. Другие стали осваивать столярное ремесло, не покидая родных мест. Со временем в Савёлках появились отменные мастера-краснодеревцы. Сделанные ими буфеты закупали французские фирмы и отправляли во Францию. Буфет состоял из двух частей — верха и низа (это называлась «пара») и стоил в 1910-х годах около 20 рублей. Столяр вместе с учеником мог сделать за месяц две «пары».

Затем мастер нанимал за пять рублей подводу — на телегу как раз помещалось две «пары». Изделия укрывали брезентом, одеялами, тряпками, и столяр вместе с возницей отбывал в Москву на два-три дня, пока не продаст буфеты. Возвращение хозяина было праздником для семьи. С телеги выгружали городские гостинцы: баранки, сахар, конфеты, селёдку и среди них бутыль водки — четверть.

Деревню Савёлки окружали вековые еловые леса. «Лес занимает особое место среди достопримечательностей моей деревни, — описывает окрестности Константин Куманин. — Заблудиться и погибнуть, конечно, нельзя, но для нас, ребят, при входе уже делалось жутко. Густой тёмный лес и манил, и пугал своей загадочной бесконечностью и мраком. На задворках, в сторону Москвы — ельник и сосна — это значит, белые грибы и черника». Там лежало озеро, которое ещё не называли Чёрным.

Небольшое, тёмное — оно образовалось после прекращения добычи торфа и было местом сборищ деревенской детворы. В тёмно-бурой тёплой воде в отличие от холодной Сходни купаться было очень приятно. В 19 веке на озере была купальня князей Долгоруковых, выложенная дубовыми досками. На трясинных берегах, заросших болотной травой, росло много клюквы, в воде красовались водяные лилии и стрелы рогоза с тёмно-коричневыми бархатными наконечниками-шишками. Вокруг озера стеной стоял дремучий еловый лес.

«Вода тихая, густая, отражение в воде, как в полированной чёрной поверхности, — пишет Куманин. — Загадочно и страшновато в одиночестве. Местные жители избегали ходить мимо озера, хотя и был путь короче, почему и тропки и дорога были нехожими и заросшими».

В озере водилось множество мелких карасей, годных скорее для кошек, чем для сковородки. «Пузатенькие, с золотисто-красноватым отливом, как начищенная медная пуговица», — описывает их Куманин. Ребятишки ловили их вершей — корзиной, затянутой тряпкой, где проделывали отверстие с кулак. «В вершу кладут сухари чёрного хлеба, именно чёрного, смазанного подсолнечным маслом, к корзине привязывается верёвка, на конце которой колышек для закрепления на земле или трясине». Вершей можно было поймать за раз с полсотни рыбок. Самых мелких мальчишки выпускали обратно и несли домой с десяток карасиков — кошкам на прокормление.

Дивная природа и живописная местность привлекала сюда людей, особенно летом. В начале 20 века в округе строили дачи московские и уездные купцы, выходцы из мещан. Савёлки, хотя и считались глухоманью, тоже влекли дачников: тут тебе и речка, и смешанный лес с интересным «Чортоломским оврагом» на правом берегу Сходни, где в отложениях Юрского периода находили «чёртовы пальцы» — остатки белемнитов, вымерших головоногих моллюсков.

Самыми известными дачниками в Савёлках были братья Аксёновы. Один из них подался на отхожий промысел в Москву, но не в извозчики, а… в гардеробную Большого Императорского театра, где со временем стал старшим гардеробщиком. Его дочь Ольга, окончив балетную школу Большого театра, стала солисткой балета. В Савёлки семья приезжала только на лето.

Другой из братьев Аксёновых сам дачником не был — семья его жила в деревне круглый год, однако комнаты на лето сдавал. В начале 1900-х годов на постой к нему попросился настоящий француз — Марк Гастон Белланже. Месье Белланже торговал в Москве железными изделиями. Бизнес приносил ему немалую выгоду, и часть доходов он вкладывал в «недвижимость». В Савёлках французу понравилось, и он, по словам Константина Куманина, пожелал купить участок земли, «а крестьянский сход не давал согласия». Тогда иностранец снял у Аксёновых сначала комнату, а потом уговорил хозяев сделать пристройку к дому. «Так образовался значительный и красивый дом на две половины, с одной стороны семья, с другой француз», — рассказывает Куманин.

О том же вспоминала и другая жительница Савёлок — Прасковья Тихоновна Царькова: «До Октябрьской революции в Савёлках жил богач Белланже, он занимал большой и очень красивый дом №28; веранды, наличники и прочие детали дома были украшены резьбой…»

Потихоньку француз своего добился: местные жители прописали его на сходке. Белланже жил в Савёлках в основном летом. В 1910-х годах он купил земельный участок с усадебными постройками в посёлке Медведки, где стояли дачи московских богачей — владельцев магазинов. Сельцо Медведки было очень красивое, «с запруженной рекой и мельницей». Кроме того Белланже арендовал охотничьи угодья близ деревни Матушкино «на срок с 1 января 1903 по 1 января 1915 года», ежегодно выплачивая за них по 40 рублей — сумма по тем временам немалая. Для деревенских ребят места эти были загадочные: «Тёмный лес, болота, овраги, речка с густыми кустарниками по берегам, закрывающими и прячущими речку. А главное, там водились барсуки, где проходила охота барина Белланже».

Как вспоминали местные жители, француз «держал породистых собак», «любил охотиться на зайцев, тетеревов и лис. Наберёт барин человек 15 ребятишек для того, чтобы гонять птицу или зайцев. Платил деньги ребятам до 15 копеек в день. Ребята, конечно, довольны, ведь чашка семечек стоила 1 копейку».

Савёлки по сравнению с соседями, Ржавками и Крюковым, считались тихой деревушкой. У соседей по праздникам устраивали балаганы и карусели, торговали пряниками, орехами, леденцами и подсолнушками. Подгулявшие сельчане пели песни и даже танцевали модный танец танго. Однако в престольный праздник, — а престольной иконой была «Тихвинская Божья Матерь», — и в Савёлках бывало весело. Отмечали его в конце июня. В этот день француз Белланже устраивал для крестьян игры с призами, которые собирали массу народа.

Призами служили: «бутыль — четверть водки, бочонок браги, серебряный рубль, полтинник и двугривенный». Всё это устанавливалось у дома барина прямо посреди дороги, подобно городкам. «Спортсмены» — деревенские мужики — выстраивались на старте, на расстоянии около ста метров. У финиша было почётное место для самого француза и его гостей, там стояли «нарядные барыни в больших, как зонтики, шляпах с белым пером, мужчины — господа в котелках, в белых воротниках, с тросточками, ручки которых были из кости и серебра».

Простые зрители — нарядно одетые деревенские девки и парни, старики и старушки — стояли по обеим сторонам дороги. Судьей этого соревнования был управляющий француза. По сигналу — выстрелу из пугача — участники забега бросались вперёд, вздымая пыль столбом: «бежала какая-то густая туча, в которой мелькали отдельные части тела: то голова, то руки, то ноги», — описывает Куманин. У финиша бегуны падали наземь, хватая добычу и дерясь за призы с соперниками. Возникали споры, решал которые судья и сам барин — последний добавлял несколько монет для полюбовного разрешения дела.

Здесь же, у обочины дороги, начиналась гулянка — питейные призы сообща распивали, сельчане затягивали песни, катались на карусели. Крестьянские ребятишки устраивали на берегу Сходни «своеобразное повторение» забега: выбирали «барина», «судью», устанавливали дистанцию и назначали призы — камушки и ракушки.

После 1917 года всё имущество француза конфисковали, а дом №28, где он жил, стоял в Савёлках до самого сноса деревни.

Первые 10 лет после революции крестьяне в Савёлках хозяйствовали по-старому, но с 1928 года на них стали давить, требуя вступать в колхозы. Желающих нашлось немного, вспоминал житель Савёлок Василий Кириллов, вступили одни бедняки, которые и на себя-то плохо работали, и рабочего скота почти не имели. В деревне в то время всем распоряжался сельский комитет, выбранный из бедноты. Комитетчики выделили колхозу лучшую пахотную землю и покосы, дали льготы по налогам. Но хозяйствовали колхозники кое-как и урожай снимали меньше, чем единоличники.

Прошёл год-другой, а новых охотников вступать в колхоз не находилось. Пошли разговоры о том, что развитию колхоза мешают кулаки. Под угрозой раскулачивания крестьяне мало-помалу потянулись в колхоз. Но и эта страшная мера помогла плохо. В Савёлки зачастили агитаторы из района и области — уговаривали, грозили, выясняли причины отказа. Крестьяне-единоличники отвечали, что они подождут, посмотрят, как колхозники будут работать, что у них получится.

Рассказывает Василий Кириллов: «В конце марта [1930 года] всех нас, крестьян, собрали и объявили, что мы все должны вступить в колхоз и сдать все орудия производства, а также лошадей, коров, телят и весь посевной материал в общее пользование, а кто не желает — будет выселен, а излишки, строения и имущество отобраны в колхоз».

Ещё раньше, вспоминает рассказчик, между крестьянами был пущен слух, у кого что будут отбирать. У самого Кириллова по слухам собирались отобрать дачу и устроить там детсад.

Угрозу подкрепили действием. Неизвестные, приехавшие в деревню вместе с районным начальством, «взяли» троих самых стойких единоличников и куда-то увезли.

Напуганные крестьяне начали вступать в колхоз. Колхозное начальство стало отбирать плуги, бороны, телеги, сбрую, скот, посевной материал. «Делалось всё это наспех, — рассказывает Кириллов, — поэтому отвозилось и сваливалось в одну кучу, в тесные помещения и одну вещь громоздили на другую без всякой описи и оценки, а посевной материал мешался плохой с хорошим. Все как будто очумели, одни — от радости, что теперь все стали колхозники, другие — от страха, что угонят, а о том и не думали, что из такого безобразия получится, и никто не протестовал».

Но буквально через три дня, в марте 1930 года, в газете «Правда» вышла знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов», где ретивых «обобществителей» обвинили в «разложении и дискредитации» колхозов и содействии «классовым врагам».

Тотчас же после этого крестьяне в Савёлках стали подавать заявления о выходе из колхоза и забирать своё имущество. Много возникло споров, недоразумений и ругани по возврату семенного материала и орудий производства. За эти дни погибло немало кур и мелкого скота, ведь их тоже полагалось сдать в колхоз, поэтому все крестьяне массово резали их и старались съесть мясо сами, оставляя пару «на развод».

Единоличники успокоились ненадолго. Им стали больше начислять налогов, увеличили нормы поставок мяса, молока, овса и картофеля. От них требовали участия во всевозможных общественных работах. При этом землей и покосами наделяли самыми плохими. Несмотря на это единоличники собирали урожаи не хуже, чем колхозники и налоги платили исправно. Однако курс на «сплошную коллективизацию» никто не отменял. В Савёлках начались раздоры между колхозниками и остальными крестьянами из-за наделов земли — власти своим произволом отбирали у людей участки, с которых они кормились, вынуждая вступить в колхоз.

Куда более благостную картину деревенской жизни рисует первый советский путеводитель «Вокруг Москвы», вышедший в издательстве «Работник просвещения» в 1930 году. Деревня Савёлки именуется в нём почему-то Савёловкой и описывается не столько как земледельческий край, сколько как район трикотажного и столярно-кустарного промысла.

От станции Крюково к деревне шёл просёлок — тянулся через колхозные поля, затем круто спускался к мосту через Сходню и взбегал на пригорок, где начиналась деревенская улица. Посередине стоял сарай пожарной дружины. Новых домов в Савёлках было много, путеводитель отмечает, что в них большие окна, а сами дома украшены деревянной резьбой.

«Во многих домах работают женщины на трикотажной машине, — сообщает путеводитель. — Катушки с цветными нитками стоят около машины, и нитки с них бегут под иголки машины, развертывая их с катушки при каждом движении рукой ручки-рычага машины. Под машиной спускается к полу вязанье (шапочка, носок и пр.). На столе у машины вязанье, которое нужно сшить, отделать. Несколько лет назад нитки покупали в Москве, и туда же возили вязанье в мешках. Теперь многие работают на артель».

Сохранился в Савёлках и столярный промысел. У тех, кто позажиточней, — а «Савёлки — деревня с достатком», — имелись собственные мастерские, бедняки же работали в общем помещении. Путеводитель даёт возможность заглянуть в мастерскую. «Столяр скорее похож на рабочего, чем на крестьянина, всем своим внешним видом. Короткие волосы, бледное лицо, сухощав, в кожаных сапогах. Столяр при фартуке, с засученными рукавами рубашки работает на верстаке, который находится около окна с большими стеклами. В мастерской стоит и буфет или другая мебель, которую делает столяр. Пахнет клеем, на полу стружки и опилки, под потолком на особых планках сушится материал. В углу мастерской железная или кирпичная печечка для согревания клея. Столяр — член артели. Из артели он получает материал-сырьё и в артель сдаёт свои изделия».

В конце 1950-х годов было принято решение о строительстве под Москвой будущего Зеленограда — в то время ещё безымянного города-спутника. Кроме земель Гослесфонда под строительство города отдали аэродром МАИ и деревни Матушкино и Савёлки с колхозными угодьями.

В Савёлках, по данным журнала «Жилищное строительство», проживало 466 человек. Поначалу обе деревни власти хотели перенести на другие участки, но раздумали.

В те годы многие жители Савёлок трудились в железнодорожных мастерских в Крюкове, на машинно-тракторной станции и на Сходненском мебельном комбинате. Деревенские дети учились в Крюкове, где была единственная в округе десятилетка.

Поначалу архитекторы определили в городе две промышленные зоны: западную (на месте деревни Матушкино) и восточную (на месте деревни Савёлки). В Западной зоне планировалось разместить предприятия легкой и приборостроительной промышленности, школы швейников и металлистов, техникум, вечернюю школу — здесь быстро началось строительство. А в восточной, согласно первым планам, собирались возвести центр города: административные здания, гостиницу, стадион с крытым залом, примыкающий к городскому парку, который террасами должен был спускаться к Сходне. Однако до конца 1950-х работы не начинались, лишь несколько экскаваторов рыли яму для будущего Большого городского пруда — готовились запрудить Сходню плотиной.---

На левом берегу реки оставалась пока нетронутая деревня Савёлки — она доживала последние годы.

На левом берегу реки оставалась пока нетронутая деревня Савёлки — она доживала последние годы.

К концу 1970-х годов деревня Савёлки бесследно исчезла, подарив своё название новому городскому району. Её единственная улица частично превратилась в участок Московского проспекта от нынешнего универмага «Зеленоград» до остановки «Спортшкола», а частично — в пешеходную дорожку, спускающуюся к Большому городскому пруду. Старые вётлы вдоль этой дорожки ещё помнят деревню.