Ю.К.— Как вы вообще узнали о будущем сносе ваших домов? Каковы были ваши действия дальше?

Л.П. — Я живу в доме № 90. Мы ходили в управу, нам выдали бумаги, в которых говорилось, что наш дом подлежит отселению и сносу. О сроках сноса будет сообщено дополнительно. С тех пор и до сегодняшнего дня я не получала никакой информации о том, что мой дом подлежит сносу, не получала никаких писем. Меня ни разу не приглашали ни в управу, ни в префектуру, я вообще ничего об этом не знала. И только вот на днях получила угрожающее письмо из Департамента жилья от руководителя о том, что если я не приду получить мизерную двухкомнатную квартиру за весь дом, вместе с сыном и пожилой мамой, которая на пенсии... Она ветеран труда, она пенсионер, на всех нас предоставляется двухкомнатная квартира. Если я не приду ее получать, то мне будет выплачена компенсация в таком размере, что я не смогу больше вообще ничего купить на эти деньги.

Ю.К. — А какая это компенсация, есть точная сумма?

В.К. — Мне предлагается миллион двести, моей маме около девятисот тысяч рублей.

За шесть соток земли, за шестую часть дома, что составляет порядка восьмидесяти метров, мне предлагают такие деньги. То есть я не смогу купить на эти деньги даже однокомнатную квартиру в Зеленограде. И, естественно я никуда не пошла, я написала запрос руководителю департамента, на основании чего на меня подают в суд. Существует ли какое-то распоряжение об изъятии земли. Первый раз слышу об этом, как-то не приходилось видеть его своими глазами. Соседи говорили, что да, им присылали бумаги, что и под роспись приносили, — для нас ничего не было сделано. И вдруг вот такое.

Ю.К. — Вера, у вас на Колхозной было около ста домов, подлежащих сносу. Вы же, наверное, видели, что другие жители уезжают, как-то общались с ними?

В.К.— Да. Дело в том, что наш дом стоит под высоковольтной линией. Отселяли дома там, где идет уже какое-то строительство, коммуникации прокладывают. То есть там, где дома мешали строительству, людей и отселяли. На нашем месте, говорили, будет рекреационная зона, наши дома не мешают. Единственно, я звонила на горячую линию правительства Москвы, жаловалась — когда началось строительство, прокладка коммуникаций, закладка вот этой ТВЗ, мы попали в такую ситуацию, что буквально повисли в воздухе. Когда выбирали Президента, выбирали в Думу депутатов, мы пришли голосовать, а нас не было в списках. Дома сносятся, это же земля, значит, мыши, крысы — все бегут в наши дома. Мы приходим в СЭС, они говорят: «Вас нет, и с вами не заключены договора». Вода замерзает, спасибо только Мосводоканалу, иногда приезжают, помогают нам. А так про нас вообще забыли. Нам не привозят угля, нам не привозят дров, у нас нет мусорных контейнеров.

Ю.К. — И сколько вот эта ситуация продолжается, когда вас как бы нет?

Л.П. — С 2006 года.

В.К. — Пять лет это все идет. Я жаловалась в правительства Москвы, на горячую линию звонила, чтобы на нас как-то обратили внимание. Оттуда мое обращение спустилось сюда, в окружную префектуру. На что мне наш префект ответил, что строительство ведется в двухстах метрах от моего дома, никак мне не мешает жить, чтобы я продолжала жить дальше, но дополнительно сообщает, что, в соответствии с распоряжением о строительстве технико-внедренческой зоны, мой дом подлежит сносу. Ни сроков, ни о каком-то еще дополнительном распоряжении ничего не было сказано. Этот ответ я получила этой зимой. Поэтому я и решила, что, раз мой дом не мешает строительству, значит, мы будем и дальше стоять, и нас оставят, может быть, как раритет.

Ю.К. — Вы сказали, что вам предложили квартиру — какого размера, где?

В.К. — Квартира в Зеленограде, двухкомнатная, был предложен единственный вариант общей площадью 54 метра, жилая площадь 28 метров. Указан этаж, указан корпус, без выбора.

Ю.К. — В новом доме, районе?

В.К. — Да, в новом доме и районе. Без предоставления иных компенсаций. Ни за землю, ни за участок, ни за зеленые насаждения, ни за нанесенный ущерб — ведь нарушается наш привычный уклад жизни. И с нами даже не поговорили как с людьми. К нам относятся как к собакам. Ненужные, живем мы на помойке, пришли и выкинули нас.

А.Э. — Скажите, пожалуйста, у вас земля и дом в собственности?

В.К.— Да, это всё оформлено в собственность, у нас есть документы, это все.

А.Э. — И площадь квартиры, которая вам предоставляется, меньше площади дома?

В.К. — Нет, она не соответствует. Потому что мы считаем и пристройки, мы считаем и террасы, потому что мы летом спим на террасах; у нас есть чердак, у нас есть подпол, где мы храним продукты. А нам предоставляют квартиру, где какой-то мизерный балкончик, темная комната вместо моей террасы.

А.Э. — То есть вы посчитали и общую, и жилую площадь вашего дома, и она не соответствует общей и жилой площади той квартиры, которую вам предоставляют?

В.К.— Да.

А.Э. — Насколько я понимаю, вы не против переселиться в принципе, но хотите или адекватную квартиру, или адекватную компенсацию, на которую можно приобрести похожий по качеству земельный участок и дом. Верно?

В.К. — Мы живем в правовом государстве, значит, подчиняемся законам. По гражданскому кодексу нам должны возместить ущерб, должна быть натуральная компенсация. То есть мне на сегодняшний день должны предоставить землю за землю по земельному законодательству, а по гражданскому и жилищному кодексу мне должны за дом дать дом. И оплатить все нанесенные мне издержки, весь ущерб оплатить: за зеленые насаждения, за переезд, за нарушение моего привычного уклада жизни. Это все должна оценить независимая оценочная компания. Они сделали такую оценку, пригласили компанию, которая нам оценила не по рыночной, а по инвентаризационной стоимости. Они не имели возможности даже зайти на участок, нормально сфотографировать дом, у них нет таких фотографий; у них нет переписи всех наших зеленых насаждений, у них ничего этого нет. Эти компании были ангажированные.

А.Э. — То есть вот те два миллиона, которые вам дают, как вариант, на них, насколько я представляю рынок недвижимости, здесь, вокруг Зеленограда, можно похожий земельный участок купить, но, наверное, без дома?

В.К. — Невозможно.

А.Э.: — А вы пробовали обращаться к другой, независимой лицензированной оценочной компании?

Л.П.: — Да, вот я делала такую оценку. На меня уже подали в суд. 23 июля я получила исковое заявление, где написано: «Прошу выселить Семенову Клавдию Петровну». Это моя мама, житель Алабушево с 1959 года, инвалид второй группы, ветеран труда, проработала сорок лет на военном заводе. А сейчас пишут в исковом заявлении: выселить ее, а куда выселить — неизвестно. Мама у меня проживающая, то есть живет как бы на моей собственности. Нам вместе с ней предлагают два миллиона сто восемьдесят восемь тысяч. А что купить за два миллиона? В 2008 году я согласилась на двухкомнатную квартиру, в 337 корпусе, но попросила просто сделать перерасчет, так как всем до этого делали перерасчет. И когда «Зинвест» с нами работал, мы каждое полугодие приходили и приносили бумагу — сделайте перерасчет. Мне было сказано: «Лидия Борисовна, когда вам предоставят квартиры, мы вам сделаем перерасчет». В 2009 году мне предоставили, я прихожу в «Зинвест» подписать это четырехстороннее соглашение, и я читаю — «доступна оценка 2007 года». Мне сказали: «У нас в стране кризис, мы вам не собираемся делать перерасчет». Потом они, конечно, начали и судами пугать. Доходило до того, что «давайте, живите там, вас могут поджечь, у вас могут воду отключить».

Ю.К. — Это вам кто говорил, строители или чиновники?

Л.П. — Чиновники.

В.К. — Нам чиновники угрожали.

Л.П.— На круглом столе в жилищном департаменте, нас собирали, двадцать пять человек. Вот это было нам сказано, что, значит, живите там... Постоянные угрозы. Когда мне сказали, что «у вас отключат воду»... У меня в доме вода горячая, холодная, туалет, ванная — как в квартире.

В общем, с 2007 года они меня доводят, именно доводят. После первой комиссии я три месяца не могла встать, у меня был микро-инсульт. У нас три собственника дома: дочь, Пустарнакова Юлия Владимировна, Василюк Татьяна Николаевна и я. Василюк Татьяна Николаевна из такой же площади, они ей дают три однокомнатных квартиры и одну трехкомнатную. Мне дают двухкомнатную. Это первый раз в 2008 году на заседании.

Ю.К. — Я правильно поняла, Лидия Борисовна, вас несколько человек в семье, и вы, в конечном счете, поедете в одну квартиру?

Л.П. — Нас пять человек, у нас еще двое внуков. Нет, дочери предложили двухкомнатную квартиру, они дала согласие. Подписала уже четырехстороннее соглашение в «Зинвесте», а сейчас у нее отнимают квартиру.

Ю.П.— Уже изъяли.

Л.П. — Вот сегодня сказали — поедете в трехкомнатную все вместе. Хотя у нас с дочерью разные семьи, она собственник своих долей, она собственница земли, дома, я собственник своей земли, своего дома.

Ю.К.— Сегодня было судебное разбирательство, где сказали — вот вам квартира, а если вас что-то не устраивает, мы изымаем дом и даём вам два миллиона?

Л.П.— Да. Открытым текстом. Вот в пятницу снова приезжали оценщики. Они приезжают, открывают окно машины и фотографируют дом. Они мне представили отчет, где написано, что у меня не существует полов в доме, что у меня нет там окон, что у меня плесень, грибок на стенах. Я сразу пошла в БТИ и спросила: «На каком основании? У меня дом в хорошем состоянии». Начальник БТИ сказал: «Вы знаете, у вас хороший дом. На 2006 год у вас 37% износа, когда положено даже 80%». Я заказала своего независимого оценщика. Мне там оценили дом в семь миллионов. Сегодня судья назначила другую, свою независимую оценку. Я рада, конечно. Посмотрим, взвесим все это.

Ю.К. — Сколько времени займёт эта оценка?

Л.П. — Сказали, около месяца.

Ю.К. — Сколько сейчас осталось домов на Колхозной улице?

В.К. — На сегодняшний день восемь домов, но один житель у нас уже согласился на квартиру.

Ю.К. — Как вы живёте, если вас, как Вера говорила, уже как бы уже фактически не существует?

Л.П.— Да, в поликлинику приходишь, тебя нет. Покажите паспорт, что вы там прописаны.

В собес прихожу, мне дают бумагу подписать, что я проживаю: «улица Колхозная, дом 90, квартира 1». Я спрашиваю: «Почему вы мне пишете „квартира 1“, ведь этого в паспорте нет?», запрос делаю начальнику. Мне на словах говорят: «У нас существует приказ префекта, который сказал, что частных домов в Зеленограде не существует, и мы должны писать «квартиру 1». А официальный ответ пишут, что это такая компьютерная программа, техника так запрограммирована, что не может выдать квартиру 0 — что человек проживает в частном доме. У меня все эти запросы и ответы на руках.

Ю.К. — К вам ходит автобус, маршрутка?

Л.П.— Нет. Вы знаете, вот недавно рабочие жгли костер, шашлык делали, как раз за нашим домом. Как раз когда было пекло. У нас там были опилки, и мангал опрокинулся, или, может быть, они дрались там, что-то не поделили, не знаю. Загорелись эти опилки, они дымят как торф. Пожарная машина не смогла проехать — с одной стороны был насыпан песок, машина увязла, с другой стороны стоял кран или какая-то техника. И пожарные тушили своими силами, бегом к нашему дому, ведрами таскали туда воду, тушили. Поскольку опилки горят долго, они же снизу тлеют, через два дня опять пришлось вызывать МЧС. После того, как первая машина не проехала, сразу зашевелились и сделали дорогу. Вот через два дня вторая машина смогла проехать и залить этот огонь. Мы так даже думаем, что это было умышленно сделано, чтобы наш дом, может быть, сгорел, потому что это все совсем рядом. А угрозы были. Хоть и не присылают мне письма, но живу я на этой улице, и с соседями общаюсь, и слышу все эти разговоры. И не раз угрожали, что «для ума» мы вам отключим свет, воду, и вы оттуда уедете.

Ю.К. — Кто угрожал?

Л.П. — Из управы приезжали представители, фамилии не скажу, потому что они особо-то даже и не представляются, когда приезжают. И участковый приходил, спрашивал, на каком основании. Они его подсылали. Сосед рассказывал: пришёл к нему участковый и говорит: «Я вам по секрету скажу, меня прислали из префектуры (или управы), сказали — пойди, вложи им ума. Что к ним будут претензии с нашей стороны, и не на словах, а на делах».

Ю.К. — Юлия, у вас двое детей, они маленькие ещё?

Ю.П. — Одному сыну три года, другому всего четыре месяца исполнилось.

Ю.К. — Вы получаете медицинское обслуживание, к детям врач приходит?

Ю.П. — Мы только своими силами, либо на машине, либо пешком две остановки. В поликлинике меня принимают со справкой о том, что я прописана на улице Колхозной. Мы идём в ЕИРЦ и берём такую справку.

А.Э. — Юлия, вот такой еще вопрос. Есть законы, которые касаются защиты прав несовершеннолетних при различных имущественных спорах. Вы что-то об этом знаете?

Ю.П.— Вы знаете, я писала много писем, в том числе в управление по правам детей и правам женщин, — все эти письма присылаются опять " вниз«, к нам в префектуру, в жилищный департамент. И все, ничего не происходит.

Л.П. — Опекунский совет отказывает. У моего двоюродного брата, который тоже собственник доли дома, трое несовершеннолетних детей. Он пошел в опекунский совет, и там ему сказали: «Мы бодаться с нашей префектурой не будем. Нам это не нужно».

Ю.П. — Как я понимаю, по закону мне положено 18 метров на человека, это двухкомнатная квартира. В данный момент мне предлагают (это если вообще у меня будет эта квартира) 50 метров. Это если моя мама согласится на все их условия. Если моя мама не соглашается, то я соответственно переезжаю с мамой в трехкомнатную квартиру. Хотя я подписала все документы, которые от меня требовались, еще два года назад. Я своего ребенка на руках таскала через две остановки в детский садик в 20 микрорайоне, у меня вот до сих пор больная спина. У ребёнка была сложная операция в 2008 году.

Л.П.— Она уже подписала соглашение с департаментом, и с «Зинвестом», и она их умоляла. Вы знаете, осталось только в ноги падать. Потому что у нас ни дров, ни угля с 2006 года, мы все покупаем на свои деньги...

А.Э. — По поводу угроз, о которых вы говорили. Вы как-то на них реагировали? Заявление в прокуратуру о том, что вам угрожают сжечь дом, отключить коммуникации. В общем-то, это дело правоохранительных органов — милиции, прокуратуры.

Л.П. — Да, мы пытались попасть в прокуратуру, но просто в беседе с представителем из прокуратуры было сказано: «У вас нет свидетелей, поэтому ваши пустые слова к делу не пришьешь. Когда будут свидетели, тогда, пожалуйста, приходите, мы будем разбираться». А при свидетелях такие вещи никто делать не будет, понятно.

Ю.К. — Вы не пробовали записывать на диктофон угрозы? Скажем, прийти на встречу с чиновником и попробовать записать, что он говорит.

Л.П. — Вы знаете, чиновники с нами не особо разговаривают, к ним сложно попасть. И они же отказываются от своих слов. Моя сестра ходила на прием к заместителю префекта Кирюхину, с ее слов он пообещал разобраться и попросил прийти через два месяца на прием. Она пришла, и он говорит: «Я вообще ничего не говорил, я вас первый раз вижу». Она ушла ни с чем.

Ю.П. — У меня тоже была аналогичная ситуация, когда мне предлагали смотровые талоны на квартиру. Мне объяснили так — когда ваша мама согласится на предложенный ей вариант, вы прямо в этот день переедете, мы вам дадим газель, и сразу переедете. Спустя какое-то время мама соглашается, а мне говорят: «Беги быстренько, все документы подписывай». Я все подписала, мне говорят: «Все, теперь ждите, пока ваша мама не переедет». Соответственно, все, что мне предлагали до этого, уже не действует.

Л.П.— Мы это все понимаем, но никто и не просит миллион, два, три... Если у меня было пятьсот тысяч, я просто попросила сделать перерасчет.

В.К. — Хотя они должны выплатить и миллион, и два, и три. Потому что нашу землю и наш дом нельзя сравнить с квартирой, потому что при переселении засчитывается и планировка, и степень благоустройства. Нельзя же сравнить частный дом с землей — с двухкомнатной квартирой, пусть даже пятикомнатной, какая бы она ни была. Ведь если наша земля стоит столько-то тысяч долларов сотка, мы должны эти деньги получить для того, чтобы такую же землю купить в районе, который нас устраивает, недалеко от города, или в районе города, если такая земля есть, правильно? Нам же предлагают за дом какую-то квартиру, даже продав которую я не смогу и сотки здесь рядом купить. А про землю разговора вообще нет. И представителей департамента земельных ресурсов мы ни разу не видели в глаза. От них выступает руководитель департамента жилья, у которой нет на это прав, нет доверенности, нет никаких документов. Почему это все спускается на тормозах, нам совершенно непонятно. Префект с нами разговаривать не хочет, все решает у нас руководитель департамента.

Л.П. — Хотя мы писали Медведеву.

Ю.К. — Вы писали в администрацию президента?

Л.П. — Да, я писала, и Медведеву, и Путину. Приходят ответы: «Лидия Борисовна, ваши письма направлены в прокуратуру». Буквально четыре дня назад я получила письмо, где пишут, что нарушений они не видят, но «ваше письмо направлено в Панфиловское УВД, в управу Силино». Вчера, когда я пришла с работы, мне мама сказала: «Приходил участковый и представитель управы, расспрашивали, хотели с тобой поговорить». Я потом позвонила, по 02 узнала, кто у нас участковый, поговорила с ним. Говорю: «На каком основании вы приезжали? Кто был представителем?» Он сказал — из управы, назвал фамилию. Я спросила: «На каком основании вы фотографировали мой дом?» «Ну, вы же написали, вплоть да самосожжения». Я говорю: «Это может быть».

В.К. — Мы действительно доведены до отчаяния.

Ю.К.: — Вера, Лидия Борисовна, вы это сейчас серьезно говорите?..

Л.Б. — Понимаете, доводят до такого состояния.

В.К. — Ну а почему нет? Ещё мы можем просить защиты, убежища у другого государства. Зачем нужна такая мать, которая отбирает последний кусок у своего ребенка?.. Вот он вырастет, и за что он должен будет идти, защищать свою родину, которая отбирает у него отчий дом? Это дом, после того, как фашисты сожгли всю нашу деревню, строили наши деды, которые недоедали, недопивали. Мой отец 1948 года рождения, послевоенный ребенок, он строил этот дом. И я сейчас должна его отдать?

Я понимаю, нужды государства, города — строить вот эту технико-внедренческую зону для обеспечения рабочих мест, для благоустройства города и благосостояния. Но почему это должно решаться за мой счёт, за счёт собственника? Почему я должна бесплатно отдать эту землю, ведь она принадлежала моему деду, моей бабушке, моему отцу? Почему у меня могут просто так это забрать? Мне не нужна такая родина, в которой правительство живет не для меня. Ведь это же обыкновенный фашизм, когда люди живут для правительства. Должно быть наоборот.

Ю.К. — Хорошо понимаю ваши чувства. У вас остались семь домов, кто там живет?

В.К. — В них остались более или менее молодые наследники. А остальные девяносто домов — можно с полной ответственностью сказать, что их жителей обманули. Жили старики, их выселяли с пятнадцати соток земли, не давая денег, в двухкомнатную малогабаритную квартиру. А, в общем-то, должны были выплатить и за насаждения, и за землю деньги, или участок предоставить.

Ю.К. — Допустим, дойдёт до сноса, до бульдозеров, будет такое решение суда, а вы будете ещё жить в своих домах. Вы думали о таком варианте?..

В.К.— Да, мы общаемся с «бутовцами», мы общаемся с «кутузовцами». И с «Речником», и с другими — они говорят, что если у вас такое случится, мы приедем, будет инициативная группа, будет поддержка. После того, как я получила письмо с угрозами о выселении моей семьи, я начала звонить, общаться с людьми серьезно, и поддержку нам гарантируют. Мы обращались на телеканалы, которые приедут и будут снимать репортаж. И иностранные СМИ обязательно будут, есть уже договор об этом.

Юлия Кравченко, Александр Эрлих