Строительство МИЭТа началось в Южной промышленной зоне Зеленограда в 1967 году. Авторами новаторского проекта стали архитекторы Феликс Новиков, Григорий Саевич и инженер-конструктор Юрий Ионов. Ничего подобного в СССР прежде не строили — институтские здания обычно возводили по традиционным проектам, МИЭТ же московские архитекторы спроектировали по типу «город в городе», удачно вписав в пейзаж открытый учебный комплекс без заборов, с галереями, соединяющими разноэтажные краснокирпичные корпуса и светлыми просторными общественными зонами.

Существует миф, что МИЭТ подражает городку Технического университета, построенному в Финляндии известным архитектором Алваром Аалто. Однако проектировались и строились эти объекты одновременно. «Проекта великого коллеги я не видел, — уверяет Феликс Новиков. — На самом деле, сходство только в том, что оба комплекса построены из красного кирпича. В Финляндии — из финского, в Зеленограде — из латвийского. В остальном ничего общего нет — ни в композиции, ни в деталях».

Главный вход в МИЭТ украшает вертикальный «портал», где расположены часы, сделанные по проекту Валерия Тюлина и Сергея Чехова. Там же находится и древний колокол 13 века из музея города Тутаева. Мелодию для этих часов написал Микаэль Таривердиев.

Пройдя через «портал», попадаешь в просторный холл первого корпуса, отделанный тем же латвийским красным кирпичом, что и фасад, а также лакированным деревом дверей и ниш. Пол покрыт мозаикой из полированных осколков мрамора.

Холл внутри здания расположен вокруг ядра библиотеки и освещён зенитными фонарями на крыше. Это тоже было новаторством. Верхние окна спроектированы так, что прямые лучи солнца не попадают в помещения и не слепят глаза, но равномерно освещают и холл, и библиотеку с аудиториями.

«Коробка» библиотеки украшена огромным барельефом «Становление человека разумного», созданным Эрнстом Неизвестным. Такое отделочное решение было необычным — интерьеры вузов в 1960-70-х годах оригинальностью не блистали. В МИЭТе же зодчим удалось передать дух архитектуры 60-х и создать интерьеры, не уступающие лучшим мировым образцам.

Когда на рубеже 1970-х годов завершалось строительство главного корпуса МИЭТа, тогдашний министр электронной промышленности Александр Шокин пригласил для художественного оформления здания выдающегося скульптора Эрнста Неизвестного.

После конфликта с генеральным секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым на выставке в Манеже в 1962 году, где генсек резко раскритиковал работы скульптора, назвав их «дегенеративным искусством», Неизвестный был в опале. Но Шокина это не остановило — он дал добро на заказ. На этом факты заканчиваются и начинается вымысел.

«Первоначальный проект был грандиозным. Горельеф на тему торжества человеческого разума должен быть обрамлять снаружи верха здания МИЭТа; с расстояния в несколько сотен метров это было бы потрясающее зрелище!» — читаем в «Истории Зеленограда. Краткий курс» Игоря Быстрова.

Ту же мысль развивают и в группе вконтакте, посвященной творчеству мастера: «Это произведение, ещё на стадии исполнения, постигла беда. Рельеф (горельеф на космическую тему), обещавший стать грандиознейшим украшением фасада МИЭТ, благодаря „заботе“ чиновников поместили в интерьер. Из-за чего произведение утратило не только грандиозность замысла (размер уменьшился в шесть раз), стало плоским, превратившись в барельеф, но и лишилось элементарного обзора. О грандиозности замысла потомкам осталось только фантазировать».

Миф о наружном горельефе развенчивает Феликс Новиков: «Эрнст Неизвестный ничего не предлагал для фасада МИЭТа. Я пригласил его исполнить рельеф, когда определилось его место в композиции главного вестибюля и стало ясно, что без него объект не будет завершён».

Скульптор тоже не упоминает о якобы порушенных его замыслах в связи с этой работой. «Самый большой рельеф в мире я сделал в институте электронной техники в Москве, по личной просьбе министра электроники Шокина, — пишет он в своей книге „Говорит Неизвестный“. — Панно находится внутри здания, оно опоясывает огромную библиотеку».

Однако в Зеленограде один из масштабных замыслов Эрнста Неизвестного действительно потерпел крах, но и эта история тоже со временем превратилась в миф.

Рельеф в МИЭТе — это вторая попытка Неизвестного творить для Зеленограда: первая была пресечена недоброжелателями. Что же собирался воздвигнуть скульптор в нашем городе?

Если верить изложенному в «Кратком курсе» Игоря Быстрова: «В сквере возле Научного центра должна была встать 12-метровая скульптура двух сплетенных между собой рук, одна из которых — явно механическая, подобно руке водолаза в скафандре, а другая — похожа на живую, держащую электрон. В комплексе две руки создают сильное впечатление. Это очень пластичная, рельефная вещь, выполненная в косых плоскостях».

В действительности же мастер имел намерение воздвигнуть статую «Прометея». К модернистским «клюшкам», сверкающим полировкой стекла, скульптурная пластика была бы как нельзя кстати. «Вполне уместная затея, и тоже был подходящий эскиз. Шокин одобрил эту идею», — рассказывает Феликс Новиков в своей книге «Зеленоград — город архитектора Игоря Покровского».

Скульптор создал модель, зодчие нарисовали перспективу. Построили фундамент и уже готовились засеять газон вокруг него травкой, но дальше случилось непредвиденное. Близился 100-летний юбилей со дня рождения Ленина. Как водится, в Кремле объявили конкурс на лучший памятник вождю, а затем не победившие проекты стали растаскивать по разным местам. Достался такой «презент» и Зеленограду. Министр электронной промышленности Шокин приказал поставить творение скульптора Мерабишвили на место, подготовленное для «Прометея», что и было сделано.

«Ильич простоял на своём постаменте сорок лет, а в 2010 году был демонтирован. А был бы на этом месте Прометей, никакие политические бури его бы не тронули», — считает Феликс Новиков.

«До сих пор жалею о том, что вместо этой работы Неизвестного, которая как нельзя лучше вписалась бы в архитектуру города, одновременно являясь его символом, появился памятник Ильичу, взятый в то время из неликвидов одного из московских конкурсов», — писал в своих воспоминаниях архитектор Игорь Покровский.

А задуманный Неизвестным «Прометей» в итоге всё же получил воплощение.

«Я его все-таки поставил, — вспоминает скульптор. — Под фуллеровским куполом, оставшимся от американской выставки. То была выставка электротехники (международная выставка „Электроника-72“ в московском парке „Сокольники“ — Zelenograd.ru). И он стоял под тем куполом, как символ отрасли. Пятнадцатиметровой высоты. Из металла. Там были ещё светомузыкальные эффекты. Не буду скромен. Эта работа была сродни „Рабочему и колхознице“. Только там другая патетика. Выставка закрылась. „Прометей“ был уничтожен. Разрезан автогеном. Зачем? Не могу понять. Его без хлопот можно было демонтировать. Можно было поставить в другом месте. В том же Зеленограде».

Ученица и помощница Эрнста Неизвестного Елена Елагина рассказывает, что в середине 1960-х в центре московской мастерской ваятеля стояло большое гипсовое сооружение — проект огромной скульптуры, которую по за­мыслу автора собирались установить в Новосибирском научном городке. Называлась она «Площадь Мысли».

Скульптура отражала достижения современной науки и искусства. В центре её находилась голова Мыслителя. Вокруг располагались портреты великих учёных и их изобретения, а также процесс научной деятельности и техни­ческого труда. Был там и Рабочий, от головы которого отходили два крыла с сюже­тами о труде умственном и физическом. Скульптура постоянно находилась в работе, её показывали разным людям — партийной номенклатуре, зодчим, ученым…

«Проект „Площади мысли“ обсуждали с Келдышем, Капицей, Семёновым, Ландау — где бы поместить его, у какого-либо из академических институтов, — вспоминал Неизвестный о судьбе своего детища. — Курчатов поддержал эту идею. Министерство культуры решает отлить модель в бронзе. Потом уже увеличивать и так далее. Увезли в скульптурный комбинат, а там разбили молотками. Многофигурная композиция. Семь лет работы».

Одним из архитекторов, часто приходивших в студию к мастеру, был Феликс Новиков. Благодаря его энергии и удалось пробить грандиозную монументальную работу Эрнста Неиз­вестного в Зеленограде. В неё вошли все основные образы гигантской «Площади Мысли», создав три взаимосвязанные темы: «Мыслитель», «Космонавт» (ведь в космос без электроники не полетишь) и «Младенец Электрон» (поскольку Институт электронной техники).

«Это были три рельефа, которые вместе с ритмами геометрических фигур составляли площадь 960 квадрат­ных метров, — описывает Елагина. — Когда дело дошло до реализации, встал вопрос о материале, и был выбран оптимальный вариант — гипс».

«Шокин и на этот раз поддержал предложение, – вспоминает Новиков. – А по­смотрев на перспективу главного вестибюля, гипсовую модель рельефа и выслушав рассказ Эрнста о его замыслах, завершившийся уверениями в том, что он непре­менно включит в композицию конкретные символы электроники, решительно возразил: "Зачем же конкретные, надо абстрактные!" И затем долго и увлеченно рассказывал о своих встре­чах с абстрактным искусством».

За работу взялась бригада исполни­телей: сам скульптор, его помощница Елена Елагина, преподаватель из Строгановки и его ассистент. Стояла осень, часто шли дожди, переходящие в мокрый снег, а помещение, в котором они работали, ещё не имело крыши — между стенами по периметру биб­лиотеки планировалась стеклянная крыша, и её ещё не смонтировали. Так что работали на лесах под открытым небом. Скоро преподаватель из Строгановки заболел, а его ассистент не выдержал тяжёлых условий и отказался работать — так Неизвестный остался с одной помощницей.

Была ещё бригада сварщиков, которые варили каркас для рельефа. Чтобы ускорить работу, пригласили бригаду форматоров, которые тянули гипсовую поверхность по каркасу. Мастера делали черновую работу, а скульптор с помощницей придавали рельефу художественную форму. Особенно это касалось «Мыслителя», «Космонавта» и «Младенца Электрона».

«Це­лый год мы жили в Зеленограде и каждый день ходили на работу на стройку, — вспоминает Елагина. — Осо­бенно тяжело было зимой. Случалось, идёшь за водой, а ведро примерзает к руке. Но всё-таки это были хорошие времена, работа продвигалась, и уже виден был результат. Я заканчивала работу над «Младенцем Электроном». Стали появляться научные работники института. Они приходили посмотреть на чудо — девочка в те­логрейке с топором.

Однажды приехала комиссия и возмутилась — младенец голый! Было вне­сено предложение — немедленно прикрыть все непристойные места. Но и эта проблема каким-то образом была решена. Видимо, архитекторы объяснили им, что подобные образы часто встречаются в классическом искусстве".

Сам скульптор имел весьма своеобразное представление о том, где пришлось работать. Вот что он пишет о МИЭТе в своей книге «Говорит Неизвестный»: «Это закрытый институт, там стоит солдат при входе, и не один. Даже с меня требовали допуск секретности. Я отказался его подписать, в конце концов сделали так, что я без допуска работал. Здание создавалось для показа иностранцам, для Никсона, для Тито. Это была одна из потёмкинских деревень, и простой советский гражданин туда проникнуть не может».

Создание рельефа завершалось осенью 1971 года на глазах у студентов и преподавателей МИЭТа, которые уже учились и трудились в здании, хотя там ещё шли отделочные работы.

Выпускница ФХ (ИТС) 1973 года Елена Собченко успела в то время пообщаться со скульптором и позже поделилась своими воспоминаниями.

Проходя через центральный корпус, где работал Эрнст Неизвестный, девушка останавливалась и смотрела, как работает, стоя на лесах, коренастый мужчина в ондатровой шапке.

«Мой интерес к процессу создания рельефа не остался незамеченным, — рассказывает Собченко. — Вскоре Неизвестный стал улыбаться мне, приветствовал меня с лесов и даже дал прозвище „Белочка“. В то время я была одета в бежевую коротенькую шубку с коричневыми пятнышками, всё время улыбалась, и на худеньком тогда личике выделялись два больших передних зуба. Наверное, действительно, напоминала белку. Пожалуй, привлекло внимание Неизвестного и то, что девочкой я была симпатичной и воспитанной, но при этом, ну, скажем так… дерзковатой. И на его „шутки“ отвечала достойно: „Смотрите, не упадите с лесов, очень уж Вы высоко забрались!“ Он громко хохотал, когда я так говорила, конечно, понимал подтекст».

К Неизвестному девушка обращалась «Товарищ Скульптор», чем очень его забавляла. Случалось, он и сам окликал знакомую студентку, пробегавшую мимо: «Белка! Почему не здороваешься?! Видела, что сделали? Нравится?»

«Я в ответ простодушно признавалась: „Ещё не поняла!“ А он хохотал: „Когда поймешь, будет поздно! Это гениально!“ Так и вышло: особого интереса к его работе никто не проявлял, да и я поздно поняла, что это действительно гениально!»

О своём знакомстве с Эрнстом Неизвестным вспоминает Михаил Королёв, заместитель декана ЭКТ, д.т.н., профессор кафедры ИЭМС: «Однажды — дело было в 1971 году, когда я начал работать в МИЭТе — соседка Анна Давыдовна говорит: „Мой хороший знакомый Эрнст Неизвестный в вашем институте делает колоссальный рельеф. Если его увидишь — передавай привет“».

И действительно, при входе в МИЭТ, сразу бросались в глаза леса вокруг библиотеки и толстые гладкие стены, где на глазах создавался рельеф.

«Однажды, придя в институт, я обратил внимание на человека в рабочей робе, который, стоя на высоких строительных лесах, что-то делал с внешней стенкой библиотеки, — рассказывает Королёв. — Я передал ему привет, и таким образом мы познакомились. Эрнст рассказал, что формирует на стенах вокруг библиотеки громадный барельеф, посвящённый становлению человека разумного».

В то время людей, работавших над оформлением Зеленограда, но живших в другой части Москвы, возил на работу и с работы служебный автобус. Королёв иногда подсаживался в него и дорогой беседовал с ваятелем. Будучи куратором группы, Михаил Александрович, помимо всего прочего, организовывал для студентов культпоходы, и однажды в апреле 1974 года решил повести свою группу в мастерскую к Неизвестному. Студенты провели там больше трёх часов. Хозяин позволил гостям самостоятельно разглядывать свои произведения – ушёл к себе в каморку и лишь изредка выходил, чтобы задать вопрос или рассказать что-нибудь.

Выпускник МИЭТа 1975 года Минрасык Брче в те годы учился в группе ФТ-56, куратором которой был Михаил Королёв. Весной 1974-го ему довелось побывать в мастерской Эрнста Неизвестного на проспекте Мира. Вначале скульптор показал студентам некоторые эскизы своих работ, в том числе выпускную дипломную работу: полярный лётчик сидит на стуле и гладит по голове стоящего рядом мальчика лет семи, сказав, что сегодня за неё можно получить звание академика Академии художеств СССР: «А что для такой работы нужно? Нужен мужик и унты!»

«Далее он представил некоторые эскизы оформления Зеленограда, — вспоминает Минрасык Брче. — Среди них впечатлили крылья огромной птицы, накрывающие дома. Просматривались контуры 448, 449, 450 и 451 корпусов».

Конечно, речь зашла и о рельефе, созданном мастером в МИЭТе. Вот как описывает его Брче: «Над входом в библиотеку на рельефе изображён зародыш в чреве матери, который своими руками преодолевает преграды. По мере роста ребёнка, преодолеваемые им препятствия также увеличиваются в размерах: мы видим эту картину, переходя к левой стене от входа в библиотеку. А напротив главного входа в МИЭТ наблюдаем работающий разум. На последней четвёртой стене — летящий в космос человек как результат воплощения высшего разума».

Скульптор рассказал студентам, что выделенных на работу денег хватило лишь на три стены, и последнюю четвёртую часть он сделал за свой счёт. Когда высокая комиссия Союза художников СССР приехала принимать проект, все хвалили замысел автора и мастерство его воплощения, пока не узнали о том, что четверть рельефа автор оплатил сам. Чиновники из Союза художников очень возмущались: дескать, это снижает принятые в Союзе расценки за квадратный метр при создании рельефов!

Рельеф площадью более 960 квадратных метров был завершён к сроку. А ведь сколько было спешки, нервотрёпки. «Строительное начальство не по­нимало, что такое художественная работа, — вспоминает Елена Елагина. — На нас постоянно орали и угрожали ра­зобрать леса, потому что мы не успевали за сварщиками. Самым страшным нашим кошмаром был прораб по фамилии Бахрах. Он просто нас третировал. Эрнсту сни­лись страшные сны, в которых Бахрах разбирал леса, и мы падали в пропасть».

Наконец все работы по созданию рельефа были закончены, и в конце 1971 года состоялось торжественное открытие. На церемонии Эрнст Неизвестный с гордостью показывал свою работу — самую крупную (на тот момент), исполненную им в СССР.

«Собралось всё высокопоставленное начальство, — продолжает Елагина. — Принесли большой „золотой“ ключ, и один начальник вручил его другому. Бахрах меня не узнал в нормальной одежде, он изум­ленно сказал: „Лена, это ты? Оказывается, ты девушка!“»

Нельзя сказать, что общественность не заметила появления работы столь впечатляющей по масштабам и художественной мощи. Было много хвалебных отзывов, «Литературная газета» опубликовала панегирик Александра Левикова «Электрон и колокол». А 12 ноября 1972 года в газете «Правда» появилась статья «Союз архитектуры с искусством», посвящённая учебному комплексу МИЭТа и подписанная известным латышским скульптором Львом Буковским.

Когда-то Эрнст Неизвестный работал вместе с латышскими коллегами, в числе которых был и Буковский, над монументом в Саласпилсе. За монумент была дана Ленинская премия, правда опальному Неизвестному пришлось выйти из игры, иначе премия «не прошла» бы. И вот «Правда» поручает Буковскому написать статью о монументальном искусстве — вернее подписать, поскольку настоящим автором текста был искусствовед Григорий Анисимов.

Далее рассказывает Эрнст Неизвестный: «Анисимов обращается ко мне. Ну, я теоретизирую по поводу искусства, а о зеленоградском рельефе написал он. И вот выходит „Правда“. Статья есть. Мои мысли в ней есть. Похвала рельефу есть. Подпись лауреата Ленинской премии есть. Имена архитекторов есть, а имени скульптора — автора рельефа — нет. Так сказать, неизвестный».

Вот что было сказано в той статье после добрых слов о комплексе МИЭТа: «…архитекторы Ф. Новиков и Г. Саевич создали все условия для подлинного син­теза, задумав с самого начала большой скульптурный рельеф, без которого здание не было бы завершенным. Он точно вписывается в архитектурное пространство и организует его. Композиция занимает четыре стены, она не повторяется и в разных ритмах развивает идею героики труда ученых и развития советской науки».

«Все за­мечательно, но имя Эрнста Неизвестного не упомянуто, — замечает Феликс Новиков. — И это не случайно. „Добро­желатели“ Эрнста не дремали. А в конце статьи сказано буквально следующее: „…вот поставлен в городе памятник, декоративная скульптура, созданы панно или фреска, барельеф или мемориальный комплекс — и появляются статьи, в которых порой забывают упомянуть имя автора“. Честное слово, так и написано. Смешно и горько было».

Архитекторы Феликс Новиков и Григорий Саевич написали протестное письмо на имя главного редактора газеты «Правда» Зимянина. Оно осталось без ответа.

Через год в 1973-м вышел первый фильм о Зеленограде — «Мой город», и там на сороковой секунде четвёртой минуты есть короткий сюжет о МИЭТе. На экране появляются «просторные холлы с рельефными композициями, для того, чтобы побродить в раздумье, проникнуться величием человеческой мысли», зрителям показывают архитекторов и скульптора. Зодчих представляют, а имени ваятеля диктор так и не произносит. Он остается неизвестным.

Зато эффектное творение скульптора сразу оценили кинематографисты. Уже на следующий год после окончания работы панно «засветилось» в художественном фильме «Человек на своём месте», некоторые эпизоды которого снимались в стенах МИЭТа.

Кроме рельефа Эрнст Неизвестный создал для МИЭТа ряд рельефных портретов великих учёных из дерева и латуни, которые были размещены на стенах внутри библиотеки. В их числе портрет Ленина несколько большего размера, чем остальные (по-видимому, единственный в творческой биографии скульптора). По некоторым данным этих портретов было двенадцать. Однако как сообщила Зеленоград.ру экс-директор музея МИЭТа Татьяна Карелинова: «Когда я пришла работать в МИЭТ в 2005 году, портретов было одиннадцать. Они не были подписаны, документов на их передачу вузу автором нет. Я где-то тоже встречала цифру 12, но в бухгалтерии эту информацию не подтвердили».

Несмотря на отсутствие подписей, узнать большинство изображённых на портретах учёных, не составляло труда. Но не все портреты были узнаваемы. «Двое до меня не были опознаны, — поделилась с Зеленоград.ру заместитель директора по науке музея Зеленограда Вера Беляева, работавшая директором музея МИЭТа в 2015 году. — Попова определила я, как вижу, со мной кто-то согласился».

Но одно из этих изображений до сих пор не идентифицировано. Версии о том, кто бы это мог быть, высказываются разные, в том числе и версия, что это автопортрет самого Эрнста Неизвестного. И действительно, некоторое сходство присутствует.

Однако с этой идеей категорически не согласна Татьяна Карелинова: «Среди портретов нет (и я думаю, быть не могло) автопортрета Неизвестного. Было бы нескромно поместить свой портрет среди выдающихся учёных, это было бы манией величия, — считает она. «Я этот портрет определила как портрет физика Петра Капицы (но полной уверенности нет), — говорит Вера Беляева. Того же мнения придерживается и Карелинова.

Правда, непонятно, почему Неизвестному надо было ставить в один ряд с умершими Ньютоном и Ломоносовым пусть и выдающегося учёного Капицу, но к тому времени ещё живого и не достигшего вершины научной карьеры (Нобелевскую премию он получил в 1978 году).

Ну а что касается скромности, то сам себя Неизвестный ставил очень высоко. «Вертикаль — это Бог. Горизонталь — это Жизнь. В точке пересечения — я, Микеланджело, Шекспир и Кафка», говорил сам скульптор о своей роли в искусстве, ставя себя никак не ниже Ньютона с Ломоносовым в науке.

Раньше портреты украшали стены институтской библиотеки, но во время ремонта их сняли. «После ремонта решили отреставрировать, — поясняет Вера Беляева. — Сейчас постепенно их передают в реставрацию по мере поступления финансирования. Возможность возвращения на стены библиотеки рассматривается, но новые панели тоньше прежних, надо укреплять подвесы». В библиотеке МИЭТа надеются, что скоро портреты, созданные Неизвестным, вернутся на свое место.

В 1976 году Эрнст Неизвестный эмигрировал сначала в Швейцарию (в Цюрих), затем в 1977 году — в США.

Позже, объясняя свой отъезд в книге «Говорит Неизвестный», он напишет, что работа над рельефом в Зеленограде тоже сыграла в этом определенную роль: «Когда в последние годы моей жизни в СССР у меня отношения с верхами власти улучшились, я столкнулся с новым для меня явлением — сопротивлением среднего звена. Одна из причин моего отъезда — невозможность понять, кто принимает решения и как дальше жить и работать. Казалось бы, Косыгин принимает решения, Косыгин мне поручает работу, но я видел воочию, что эта машина не работает, что решения Косыгина саботируются средним звеном. Это было, когда я строил рельеф в институте электроники. За моей спиной стояли министр электроники Шокин и министр электрификации Антонов, два мощных технократа, подключенных к армейским делам, да к тому же личные друзья Косыгина. Но как саботировался этот рельеф! Художественная идеологическая мафия просто не хотела, чтобы я его делал».

В 1980-х годах Неизвестный не раз выставлял свои работы в галерее Магна в Сан-Франциско. Его экспозиции имели большой успех. По заказу галереи в конце 1980-х годах скульптор создал цикл Man through the Wall, который был посвящен крушению коммунизма. С 1989 года мастер часто приезжал в Россию. А после распада СССР Неизвестный вернулся на родину в работах. Одна из самых крупных — 15-метровая «Маска Скорби», посвящённая жертвам политических репрессий и открытая в июне 1996 года в Магадане на сопке Крутой.

Музеи, посвященные творчеству Эрнста Неизвестного, открыты в шведском городе Уттерсберге (там находится музей «Древо жизни») и на его родине Екатеринбурге. В 1995-м скульптор стал лауреатом Государственной премии РФ, в 1996-м награждён орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени за выдающиеся заслуги в развитии изобразительного искусства, а в 2001-м — орденом Почёта.

Прославленный скульптор-монументалист скончался в августе 2016 года в Нью-Йорке на 92-м году жизни.

«Зеленоград.ру» благодарит заместителя директора по науке музея Зеленограда Веру Беляеву и экс-директора музея МИЭТа Татьяну Карелинову за помощь в подготовке этой статьи.