Николай Полагушин родился в Ташкенте, столице Узбекистана, в 1923 году. Что касается даты его рождения, в одних источниках говорится, что он родился 7 марта, а в других — 10 декабря. И это не случайная путаница за давностью лет.

Отец Николая — участник Гражданской войны, помогавший становлению Советской власти в Узбекистане, — много рассказывал мальчику о походах и боях, о борьбе с басмачами и первых трудных годах молодой республики, внушая сыну уважение к самоотверженным борцам, превыше всего ставившим интересы Родины.

Николай рос честным, храбрым, прямым в суждениях и поступках. В школе одноклассники выбрали его комсомольским вожаком, и возглавляемая им ячейка была самой активной и боевой среди организаций ташкентских школ.

В середине 1930-х годов Советский Союз спешно ковал воздушный щит. Огромную роль в этом деле играли аэроклубы, появившиеся в начале 1930-х. В Ташкенте аэроклуб имени «Комсомола Узбекистана» был создан в 1932-м по инициативе самих комсомольцев. Курсанты этого клуба становились спортсменами-лётчиками, планеристами, парашютистами, авиамоделистами. Как многие юноши того времени, Николай мечтал о героической профессии и слышал несущийся отовсюду призыв: «Комсомолец — на самолёт!»

Он тоже стал курсантом Ташкентского аэроклуба — одним из трёх его членов, позже удостоенных звания Героя Советского Союза, о чём с гордостью сообщала газета «Сталинец». Но осваивая самолёт, Николай мечтал о… далёком море.

Именно в морское училище Полагушин и пытался поступить в самом начале войны, ещё не успев окончить школу. Несовершеннолетнего юношу не приняли. Это было тем более обидно, что его одногодков, 18-летних ребят 1923 года рождения, призывали на фронт. Позже их назовут «выбитым» призывом. Едва окончив школу, «необстрелянные» мальчишки шли на фронт и почти все погибли.

Больше повезло тем, кого направляли на обучение. И Полагушин, как многие парни в то время, просто приписал себе возраст — добавил десять месяцев, указав, что родился не 10 декабря, а 7 марта, благодаря чему был направлен в школу военных лётчиков имени Валерия Чкалова в город Чкалов (ныне Оренбург), которую окончил через год.

В сентябре 1942 года сержант Николай Полагушин прибыл на Ленинградский фронт. Молодого пилота-штурмовика определили в 15-й гвардейский штурмовой авиаполк 277-й штурмовой авиадивизии в составе 13-й воздушной армии.

Крутой подбородок с ямкой, прямой взгляд говорили о твёрдом характере сержанта Полагушина. Вскоре он получил боевое крещение в небе над Ленинградом.

Первый боевой вылет оказался для Николая неудачным. На задание пилоты отправлялись не в одиночку, а (как правило) парой: ведущий и ведомый. Полагушин в ходе боя потерял ведущего и вернулся на аэродром с полным запасом бомб и снарядов. На вопрос командира, почему боезапас не израсходован, честно признался: цели не нашёл, а кидать бомбы куда попало — не годится. Такой уж у него был характер: всё делать на совесть, если бить врага, то наверняка.

Набирать опыт Николаю помогал командир эскадрильи Григорий Мыльников — непревзойдённый мастер штурмовых ударов (в будущем дважды Герой Советского Союза, его имя было широко известно на Ленинградском фронте). Полагушин часто летал в паре с Мыльниковым, учась у него мастерству. Они вместе бомбили вражеские эшелоны, дороги, мосты, аэродромы. Опыт приходил от полёта к полёту. Вскоре молодой пилот приобрёл репутацию храброго и умелого лётчика-штурмовика.

Командир полка майор Фефелов так характеризовал профессиональные качества Полагушина: «Преодолевая плотный огонь зенитной артиллерии, в сложных метеорологических условиях всегда точно выходил на цель, и только уничтожив её, возвращался на свой аэродром».

Прошёл всего год, и в сентябре 1943 года фронтовая газета «На страже Родины» писала о Полагушине: «Он завоевал славу бесстрашного воздушного бойца. Его краснозвёздную грозную машину видели пехотинцы в боях за освобождение городов и сёл Ленинградской области».

Бронированный штурмовик Ил-2 был самым массовым боевым самолётом в мировой истории, и если б не американский легкомоторный гражданский самолет Цессна 172, наш штурмовик стал бы вообще самым массовым самолётом всех времён и народов. К концу войны их было выпущено более 36 тысяч. Сами конструкторы называли Ил-2 «летающим танком» — штурмовики на бреющем полёте поддерживали мощным огнём наземные войска, в первую очередь пехоту.

Для своего времени Ил-2 был уникален — у немцев в начале войны ничего подобного не было. Но конечно он не был «непобедимым», как его иногда описывают. Из оборонительного вооружения у него имелся только один пулемёт, то есть штурмовик был почти беззащитен против немецких истребителей, и в случае столкновения с «Мессерами» или «Фокке-Вульфами» лётчик мог надеяться только на живучесть машины. Ил-2 хотя и имел броню, но не очень крепкую (в то время как большинство самолётов Второй мировой не имела и такой — для них даже одиночное попадание могло стать смертельным). Броня Ил-2 выдерживала попадание пули, но защитить от зениток не могла, поэтому потери среди лётного состава были огромными.

«Самолёт для этой войны был хороший и нужный, — вспоминал сослуживец Полагушина Валентин Аверьянов. — Да, он не очень сберегал экипажи, но как оружие — это была отличная машина. Она помогала пехоте, танкам, артиллерии. За счёт работы на малой высоте самолёт был очень эффективным».

Всё же лётчиков-штурмовиков погибало несопоставимо больше, чем лётчиков-истребителей. По некоторым данным, из-за огромного риска штурмовикам в начале войны присваивали звание Героя Советского Союза уже за десяток боевых вылетов!

Пилоты-истребители люфтваффе прозвали Ил-2 «бетонным самолётом» (нем. Betonflugzeug), а солдаты вермахта называли его «чумой» (нем. Schwarzer Tod, дословно: «чёрная смерть»).

«Илов» немцы боялись по-особому, сильнее всех других самолётов. Об этом историку Андрею Сухорукову рассказал Герой Советского Союза, лётчик-штурмовик Григорий Рябушко. «У немецких солдат постоянно возникал вопрос: „Что за звери летают у русских на штурмовиках? Спасения от них никакого! По головам ходят!“ Немецким солдатам их немецкие „замполиты“ разъяснили ситуацию так: „Русские лётчики, летающие на штурмовиках, такие свирепые и бесстрашные потому, что они смертники. Терять им нечего, их на штурмовиках летать приговорили“».

Нормальный человек, — считали немцы, — который бережёт свою жизнь, летать так, как это делают русские штурмовики, не станет. Так атаковать, отчаянно и безжалостно, со сверхмалой высоты и наплевав на зенитный огонь, могут только смертники, которым уже нечего терять. Поэтому для немецкого солдата-окопника не было самолёта страшнее, чем Ил-2. Другие самолёты летали где-то далеко и высоко, их и не видно. А штурмовик — он вот он, висит над самой головой и несёт смерть.

В своём чрезвычайно опасном деле Николай Полагушин достиг высокого мастерства — он отличался снайперской точностью штурмовых ударов. Каждая бомба, каждая пушечная очередь попадала в цель.

22 июля 1943 года Полагушин отправился на задание — он был ведущим пары. В тот день он с двух заходов уничтожил фашистский железнодорожный эшелон. Сначала разбомбил паровоз, а затем лётчики «прочесали» эшелон огнём из пушек и пулемётов, превратив состав из трёх десятков вагонов в огромный костёр.

Сегодня это уже трудно понять — что тут особенного? Ведь все штурмовики так делали: бомбили, «прочёсывали» эшелоны пулемётным огнём. Но не всем удавалось поражать цели так точно — не у каждого в момент атаки хватало хладнокровия. А Полагушин отличался исключительной выдержкой. Вокруг его самолёта металась смерть в виде пулемётных очередей и разрывов зенитных снарядов, а он мог отрешиться от этой ежесекундной угрозы жизни и всецело сосредоточиться на атаке — на том, чтоб точно выдержать угол пикирования, прицелиться, вовремя нажать кнопку бомбосбрасывателя. Это действительно редкая способность: во время боя видеть только врага, забыть о себе.

Особый военный талант молодого лётчика заметили и оценили не только в полку. Уже в течение первого года службы, к зиме 1943 года, он был награжден Орденом Красной звезды, медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда».

За два года, с сентября 1942 года по октябрь 1944 года, Полагушин, вылетая на штурмовку скоплений боевой техники и живой силы противника, нанёс ему огромные потери: уничтожил более 260 целей, в том числе шесть дальнобойных орудий (об этом мы ещё расскажем) — такой результативностью ударов могли похвастать очень немногие. Не говоря уж о том, что за каждой цифрой — встречи с фашистскими истребителями, яростный огонь зениток.

Лётчики — «сталинские соколы» — были привилегированным военным сословием. Не секрет, что в плане устройства фронтового быта они находились зачастую в лучших условиях, чем другие солдаты. Благодаря воспоминаниям сослуживца Полагушина по 15-му Гвардейскому штурмовому авиаполку Валентина Аверьянова, опубликованным в книге Артёма Драбкина «Я дрался на штурмовике», у нас есть возможность представить каким, был обыкновенный боевой день Николая Полагушина.

Лётчики обычно жили недалеко от аэродрома, но не совсем рядом, чтоб избежать потерь лётного состава в случае налёта. Утром вставали рано, умывались, одевались. Летом летали в гимнастерках, брюках и сапогах, зимой в унтах, меховых брюках и куртках.

Потом шли на завтрак — обязательно горячий: мясо, каша или картошка к нему. Без завтрака обычно не летали — мало ли что произойдет. Но если кто-то уже был в воздухе, — тех завтрак ждал в особых кастрюлях, чтобы не остыл. Вообще с питанием было строго: завтрак, обед, ужин — всё горячее и сытное. Даже в самые тяжёлые годы давали всё положенное.

После завтрака лётчики шли пешком на аэродром, где был Командный пункт эскадрильи. Обычно он находился в землянке, там стояли столы и нары. Пока командир эскадрильи (комэск) ходил на Командный пункт полка получать боевое задание, лётчики проводили время кто как хотел: кто спать ложился, кто играл в шашки, шахматы, домино. (К концу войны капитан Полагушин сам уже был командиром эскадрильи и тоже ходил получать задание.) Затем вернувшийся комэск ставил задачу, говорил: «Пойдёшь ты, ты, ты и ты».

«Если тебя не назначили, то и хорошо — поясняет Аверьянов, — можно пойти перекусить или поспать, а если надо лететь, то начинаешь готовиться. Маршрут проложил, проверил, висит ли пистолет на поясе. Конечно, мандражишь, но не настолько, чтобы из-за этого убежать в туалет. Все эмоции под контролем».

Первым делом лётчики доставали карту и тщательно срисовывали на планшеты линию боевого соприкосновения (ЛБС). Штурмовики обычно работали по переднему краю, разглядеть цели сверху можно, а вот различить — свои там или немцы — трудно, поэтому ЛБС внимательно изучали. И всё равно порой не удавалось избежать ошибок, и удары приходились по своим (особенно во время боевых манёвров).

Тем временем техники готовили самолёты к бою: заправляли горючим, подвешивали бомбы, снаряжали пушки.

Звучала команда: «По самолётам!» «Подошёл к самолёту, посмотрел, как бомбы висят, обошёл его: вдруг он без колеса, ёлки-палки! — с юмором описывает Аверьянов. — Забрался на крыло, парашют надел, сел в кабину. Первым делом надо посмотреть, все ли рычаги на месте. Запустил двигатель, настроил радио. Переговорил со стрелком. Тут уже все мысли только о полёте. Команда! И пошёл на старт».

Взлетали, собирались над аэродромом в строй и шли на цель. Над целью размышлять некогда — надо работать, смотреть, чтобы тебя не убили, не столкнуться. На цель заходили до шести раз — в зависимости от нужды и наличия горючего. Одним заходом дело редко ограничивалось, обязательно надо было обработать цель с круга. Отбомбились — и на бреющем полёте спешили домой. Чтоб боевой вылет засчитали, нужно было по возможности привезти подтверждение атаки на цель, например, от наземных войск или от авианаводчика.

Если работали по близкому переднему краю, то в день могло быть до шести боевых вылетов — это зависело от скорости подвески оружия. Если работа была напряженная — по нескольку вылетов в день, то обедали прямо у машин между вылетами. Кроме того врачи выдавали лётчикам особенный шоколад в шариках, назывался он «Шока-Кола».

Иногда «заказа» не было, тогда работали «свободной охотой». Ходили за линию фронта, искали там по дорогам цели и атаковали.

«Вечером командир эскадрильи говорит: „Пошли в столовую“. Там поужинали, выпили свои „наркомовские“ сто грамм (редко когда дополнительно находили — если летали, то по сто грамм нам было положено) и шли в клуб или избу. Вечером война для нас заканчивалась, — вспоминает Аверьянов. — Сидели в столовой. Там пели песни под аккордеон, танцевали. Девок было много: оружейницы, связистки. Вечером наступала свобода. Романы были. Были и постоянные пары».

Николай Полагушин тоже встретил свою любовь на войне (на Волховском фронте) – Валюшу, Валентину Петровну, женщину широкой души и необыкновенной доброты. С ней он прожил в мире и согласии более 25 лет.

Николай Полагушин отправлялся на боевые задания не один, а вместе со стрелком-радистом. Один из его напарников, полный кавалер орденов Славы Иван Хлынин, рассказывал, что среди лётчиков полка Полагушин выделялся бесстрашием:

«Я не хочу этим сказать, что остальные лётчики полка не обладали мужеством, отвагой. Нет, это было бы неверно. Но я летал со многими и скажу: да, бесстрашием. Когда Полагушин вылетал на боевое задание, он думал только о том, как выполнить поставленную задачу. Об опасностях, подстерегавших нас в полёте, забывал. Только потом, на аэродроме, разглядывая пробоины в машине, говорил: „А ведь нас, Ваня, могли сбить“».

Когда Хлынин впервые отправился в полёт с Полагушиным, лётчик повёл самолёт к Финскому заливу, резко снизился и пошёл над самой водой, едва не касаясь волн — так он проверял, не струсит ли стрелок, имевший к тому времени уже 29 боевых вылетов и сбитые самолёты на счету. Полагушин это знал и всё же решил испытать своего нового товарища. Будучи отважным воздушным бойцом, он и летать предпочитал с такими же храбрецами.

Полагушин летал на предельно малой высоте, что позволяло ему внезапно появляться над целью. А для повтора атаки закладывал такой крутой восходящий вираж с последующим пикированием, будто сидел за штурвалом легкого истребителя, а не тяжёлого штурмовика. Никакого лихачества тут не было. Сам Николай Иванович позже объяснял, что вертеться в воздухе вынуждала боевая обстановка. Немцы приспособились к тактике «Илов» и при выходе самолётов из атаки ставили завесу зенитного огня по курсу самолёта. Вот и приходилось штурмовикам, чтоб не наткнутся на стену заградительного огня, разворачиваться в узком коридоре, который оставался между разрывами снарядов и самим самолётом. Избежать гибели мог только тот, кто блестяще владел техникой пилотирования.

Вместе Николай Полагушин и Иван Хлынин совершили 98 совместных вылетов. Их полёты прекратились, когда Николай Полагушин попал в госпиталь. За свою военную карьеру он трижды был сбит, трижды ранен и снова возвращался в строй.

До снятия блокады Ленинграда Николай Полагушин оставался в рядах защитников города. Надо сказать, что система противовоздушной обороны Ленинграда надёжно прикрывала небо над городом, и фашистская авиация при каждом налёте несла ощутимые потери. Поэтому немцы обстреливали город из дальнобойных орудий — уничтожали жилые дома, архитектурные памятники, музеи, театры, убивали мирных жителей. И бороться с дальнобойной артиллерией могли только штурмовики. Подавить её огонь означало спасти жизнь сотням, тысячам ленинградцев, предотвратить разрушение города. Но гитлеровцы, разумеется, прикрывали зенитным огнём каждую пушку. Так что вылет на подавление вражеских батарей был очень опасным заданием особой важности.

Выполнять такие задания Полагушину случалось не раз. Один из вылетов состоялся в канун полного разгрома фашистских войск под Ленинградом — 6 января 1944 года. Погода в тот день стояла нелётная: снегопад, облака в ста метрах над землей, видимость 50-75 метров. Но плохая погода не мешала фашистам вести огонь с Вороньей горы у станции Можайская.

Выполнять боевую задачу отправился лейтенант Полагушин в качестве ведущего, и с ним ведомый. Прошли линию фронта — с земли ни выстрела, фашисты и представить не могли в такую погоду налёт авиации, метель и холод загнали их в землянки. Но и лётчикам сквозь вьюгу ничего не было видно кроме хвостов позёмки. Наконец под крылом показались тёмные сосны Вороньей горы. Она вся была покрыта лесом и высоко вздымалась над местностью. В ясную погоду с неё был хорошо виден Ленинград. Но как в плотном снегопаде найти замаскированную среди леса дальнобойную батарею?

Кружа над горой, Полагушин заметил что-то тёмное, вроде поваленные стволы деревьев, но если так, почему их не засыпало снегом? И крон не видно, одни стволы — подозрительно. Самолёты шли над самой землёй. И вдруг лётчик понял, что подозрительные «стволы» — это пороховая гарь, после выстрелов тяжёлых орудий, её ещё не замело снегом. Подав команду «За мной!» ведомому, Полагушин набрал высоту и спикировал на врага — сбросил бомбы, выпустил реактивные снаряды. За ним то же самое сделал ведомый. Над позицией взметнулись багрово-чёрные султаны разрывов. Воронья гора вдруг ощетинилась огненными пулемётными трассами, заговорили зенитки. Самолёты развернулись на новый заход — опять полетели бомбы, в пламени пожара разбегались вражеские артиллеристы, и лётчики обрушили на их головы шквал пушечно-пулемётного огня. После третьей атаки штурмовики отправились назад — фашистская батарея перестала существовать.

После освобождения Ленинграда Николай Полагушин участвовал в сражениях на Карельском перешейке, освобождении Выборга, а также городов Эстонии — Нарвы и Таллина.

Так в феврале 1944 года Полагушин во главе группы штурмовиков прикрывал наступление наших войск западнее реки Нарва, где шли ожесточённые бои. Фашисты беспрерывно контратаковали, надеясь остановить продвижение наших войск, воодушевлённых победой под Ленинградом. Штурмовики прорвались сквозь огонь зениток и вышли на артиллерийскую батарею, косившую пехотинцев. Полагушин спикировал и сбросил бомбы, затем резко вышел из пике, увернулся от зениток и двинулся на новый круг — за девять заходов разбомбил артиллерийское орудие, уничтожил зенитку, танк и не менее 20 фашистов.

В июне 1944-го шли бои на Карельском перешейке. Первую линию обороны врага удалось прорвать, наступление продолжалось. Летчик Полагушин кружил в небе, прикрывая танки и пехоту, а в решающие часы штурма возглавил шестёрку «Илов», которые нанесли бомбово-пушечные удары по опорным пунктам врага. Штурмовики пробыли над целью 25 минут, и за пять заходов разнесли артиллерийскую батарею, взорвали шесть зданий, превращённых в огневые точки, разбомбили склад с боеприпасами и истребили множество врагов, засевших в траншеях.

29 Июня 1944 года — бои на Карельском перешейке ещё продолжались — 18 самолётов Ил-2 под командованием Полагушина отправились бомбить опорный пункт врага в Портинхайка. Ведущего предупредили, что там их поджидают фашистские истребители. Полагушин не дрогнул — вывел группу на цель и метко атаковал её. Но как только штурмовики вышли из атаки, на них набросились вражеские «Фокке-Вульфы — 190» — их тоже было 18. Закипел воздушный бой. Двадцатилетний командир сумел организовать оборону группы и сам сбил фашистский истребитель. В результате массированного удара штурмовиков наши войска овладели опорным пунктом Портинхайка.

Эти успехи не оставались незамеченными, хотя сам Николай говорил о своих боевых заслугах: «Мы не делаем Родине одолжение, мы платим ей долг».

В сентябре 1944 года фронтовая газета «На страже Родины» опубликовала очерк «Лидер штурмовиков», где говорилось: «Нынешний год — год большого роста Николая Полагушина. Он завоевал славу бесстрашного воздушного бойца и одарённого офицера-лётчика. Его грозную краснозвёздную машину видели пехотинцы в боях за освобождение городов и сел Ленинградской области, на Карельском перешейке и над Эстонской землёй…»

Через несколько месяцев рассказанные выше эпизоды были перечислены в представлении к званию Героя Советского Союза. Указ о его присвоении последовал 19 апреля 1945 года. Гвардии капитан Николай Полагушин был удостоен высокого звания Героя с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В конце зимы и весной 1945-го Николай Полагушин принимал участие в боях за освобождение Восточной Пруссии (ныне Калининградская область) и штурме Кёнигсберга. С октября 1944-го и до конца войны он более сорока раз вылетал на штурмовку: выводил из строя танки и самолёты, артиллерийские батареи, скопления боевой техники врага. Последний раз он поднялся в военное небо накануне Победы — 8 мая. О том, какое задание выполняли лётчики в тот день, вспоминает сослуживец Полагушина Владимир Алексенко.

Майским утром группа «ильюшиных» отправилась по последнему за войну маршруту, взяв курс на устье Вислы, где под Гданьском ещё продолжала воевать довольно крупная группировка гитлеровцев. Но в этот раз на бортах самолётов вместо бомб были листовки, где говорилось, что представителями разгромленного гитлеровского вермахта подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Ни один выстрел — ни с земли, ни с воздуха в тот день не раздался. С самолёта было видно, как вражеские солдаты, кинулись было врассыпную при виде советских штурмовиков с красными звёздами на крыльях, но поняв, что бомбить их не будут, стали ловить и читать сброшенные листовки. А «Илы», сделав пару кругов над Вислой, ушли на свой аэродром.

А там весь полк собрался на митинг: лётчики, воздушные стрелки, техники, мотористы, оружейники — все при орденах и медалях. Вынесли гвардейское знамя с портретом Ленина. «Речи произносили, взбираясь на покорёженные осколками крылья самолётов, — рассказывает Алексенко. — И сколько дружеских объятий, поздравлений с победой! Душевный, счастливый день, как и у всего советского народа».

За годы войны Николай Полагушин прошёл путь от сержанта до капитана. Совершил 259 боевых вылетов. Штурмуя аэродромы, железнодорожные узлы, эшелоны и войска противника, лётчик нанес ему огромный урон: уничтожил и повредил 16 танков, 17 самолётов, 75 автомашин, 17 железнодорожных вагонов, словом, более 200 единиц техники. Разбомбил 14 зданий, превращённых в огневые точки, потопил морской катер, взорвал девять складов с боеприпасами, разрушил семь дотов, подавил огонь 42 батарей малокалиберной зенитной артиллерии, шесть пулемётных точек, уничтожил по разным данным от 1000 до 2000 живой силы противника.

На груди 21-летнего героя красовалось восемь орденов и 15 медалей.

После окончания войны молодой офицер решил продолжить службу в армии, а для этого ему, не успевшему до войны окончить среднюю школу, требовалось серьёзное профильное образование. Поэтому в первый же послевоенный набор осенью 1945-го он поступил на Высшие лётно-тактические курсы для лётчиков, имевших боевой опыт на уровне командиров. Среди поступивших было много Героев Советского Союза, иногда из них состояли целые учебные группы.

Главной формой обучения на этих курсах были лётно-тактические учения, которые проводились несколько раз в течение года — военная «игра» с реальными средствами противоборства «красных» и «синих», развёртывавшаяся по всем правилам современной войны. Эти курсы Полагушин окончил в 1949 году и продолжил учёбу в Краснознамённой военно-воздушной академии в Монино, завершив образование в 1955-м.

Его послевоенная служба прошла на Сахалине, в воздушном флоте Красной Армии, где он командовал полком. Николай Иванович сделал довольно успешную карьеру, но старые раны давали о себе знать, и в 1958 году Полагушин в звании полковника был уволен в запас по состоянию здоровья.

Герою войны, полковнику запаса Николаю Полагушину было всего 35 лет. Вся его предыдущая жизнь была связана с армией, с авиацией. Никакой мирной профессии, да и вообще опыта гражданской жизни у него не было. Он вернулся в родной Ташкент и устроился работать слесарем на завод электронной техники «Фотон». Через некоторое время директор завода Северьян Давыдович Папава перевёл его на освободившуюся должность начальника отдела кадров.

В октябре 1966 года Николая Ивановича Полагушина перевели работать в НИИ Молекулярной электроники (НИИМЭ) начальником отдела кадров. Сначала он жил и работал в Москве, а в 1969 году переехал в Зеленоград, и с той поры жил в нашем городе. В первое время — в доме на площади Юности, а с 1978 года в 3-м микрорайоне в корпусе 306.

У Николая Ивановича и его жены Валентины было трое детей: два сына и дочь. «К глубокому прискорбию старший трагически погиб: он с другом — молодые и беспечные, курили у бочки с карбидом. Бочка взорвалась, — рассказывает друг семьи Полагушиных Татьяна Перцева. — Дочь Галина позже вышла замуж за военного. Сын Игорь работает и живёт в Зеленограде».

В начале 1972 года после долгой болезни умерла жена Николая Ивановича. «Помню, стоял страшный холод, а потом мы все собрались в его квартире на площади Юности, помянуть усопшую», — вспоминает Перцева. Впоследствии Николай Иванович женился вторично.

До ухода на пенсию он руководил отделом кадров НИИМЭ, умел найти нужный подход к каждому, кто обращался к нему за помощью и советом. И мало кто знал, что этот невысокий, с прекрасной доброй улыбкой человек, пользовавшийся любовью и уважением окружающих — в прошлом лётчик-асс, награждённый за мужество и отвагу орденами Ленина, Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Красной Звезды и множеством медалей. Николай Иванович был очень скромен и не любил рассказывать о своих боевых заслугах.

Он много сил отдавал военно-патриотической работе. Был членом зеленоградского городского Совета ветеранов войны. Не раз встречался с однополчанами.

Николай Иванович был частым гостем в зеленоградских школах, особенно в 609-й, которой впоследствии собирались присвоить имя лётчика Полагушина. Скончался он на 76-м году жизни, 2 февраля 1999 года, похоронен на Зеленоградском кладбище.

5 декабря 2002 года на корпусе 306 (кирпичная башня за 3-м торговым центром), где жил лётчик Полагушин, была установлена мемориальная гранитная доска.

А в 2006 году в Зеленограде появилась улица лётчика Полагушина. Это имя присвоили дороге (проезду № 4912), между 2-м и 4-м микрорайонами, соединявшей Центральный и Панфиловский проспекты, по наказу районного Совета ветеранов Великой Отечественной войны.

Долгое время эта дорога носила двойственное название. Та часть, что прилегала к Панфиловскому проспекту, была началом Берёзовой аллеи. А там, где Берёзовая аллея сворачивала в сторону, улица теряла официальное название, и горожане называли этот участок «Таллинской» (по названию популярного ресторана, который там когда-то был). Сейчас Берёзовая аллея стала чуть короче, и весь проезд между проспектами целиком носит имя лётчика Полагушина.

Церемония присвоения проезду имени лётчика Полагушина состоялась 29 ноября 2006 года. В этот день на корпусе 240 (здание ЗАГСа) на одноименной улице появилась памятная доска. Идея её открытия принадлежала Совету ветеранов 3-го микрорайона, где жил герой.

На церемонии открытия присутствовал сын Николая Полагушина – Игорь. Он сказал: «Я благодарен всем, что память об отце жива, и эта улица будет ему лучшим памятником».