Ещё недавно никто не мог точно сказать, когда и где родился Константин Рокоссовский. Сам он во всех анкетах писал дату 9(21) декабря 1896 года. А место определял по-разному: до 1945 года утверждал, что родился в Варшаве, в 1945-м в качестве места рождения назвал город Великие Луки в Псковской губернии. Когда в 1949-м пришлось возглавить Войско Польское, местом его рождения опять стала Варшава, а по возвращении в СССР — снова Великие Луки.

Биограф Рокоссовского Вадим Соколов, дотошно изучивший все известные факты, доказал, что Рокоссовский никак не мог родиться в 1896 году, ибо летом того же года на свет появилась младшая сестра будущего маршала — Хелена. По версии Соколова, Рокоссовский родился в 1894 году — на два года раньше даты, указанной во всех словарях и энциклопедиях. Местом его рождения биограф назвал Варшаву, поясняя, что Великие Луки были выбраны, когда маршал стал дважды Героем Советского Союза, и на его родине полагалось установить бронзовый бюст. Ставить памятник советскому полководцу в формально независимой, хоть и братской Польше было не с руки — так Рокоссовский сделался «уроженцем» Псковщины.

Загадка разрешилась в мае 2021 года, когда года в Национальном историческом архиве Белоруссии обнаружили запись о рождении Константина Рокоссовского.

Согласно записи в метрической книге Троицкой церкви за 1889 год, Рокоссовский появился на свет в местечке Телеханы Пинского уезда Минской губернии Российской империи 3 сентября 1889-го (по старому стилю) — на 7(!) лет раньше, чем было принято считать. Родился он в семье дворянина, католика Ксавьера Рокоссовского и его жены, православной верующей Антонины, и был крещён на следующий день. Исследователи и раньше знали, что мать будущего маршала родом из Телехан, но не предполагали, что и сам он оттуда родом. У Константина были две сестры — Мария 1892 года рождения и Хелена 1896-го, обе родились в Варшаве. Знал ли сам Рокоссовский, когда и где он родился — вопрос остается открытым.

Биография Рокоссовского изрядно мифологизирована. При жизни он считался сыном паровозного машиниста и учительницы русского языка и литературы — такое происхождение идеально подходило для коммуниста и будущего советского маршала, но к реальности отношения не имело.

Константин Рокоссовский происходил из старинного шляхтетского рода Чашов. И если бы один из его предков по монаршей милости не стал хозяином поместья Рокосово, возможно, фамилия маршала была бы Чаша. Вторая «с» к его фамилии добавилась уже в советское время — полковой писарь, тот ещё грамотей, переиначил её на русский лад. Отчество «Ксаверьевич» тоже смущало писарей — в документах его как только не перевирали, от Савельевич до Васильевич, так что пришлось сменить и его. Так Константы Рокосовски стал Константином Константиновичем Рокоссовским.

В прошлом семья Рокоссовских была богатой и влиятельной. Последним дворянином в ней был прадед маршала Юзеф Рокоссовский, офицер-кавалерист, воевавший на стороне Наполеона. Но его сын уже не был шляхтичем, поскольку в ходе присоединения Польши к Российской империи не смог доказать дворянское происхождение и был записан мещанином, как и его потомки.

Рассказывая о себе, коммунист Рокоссовский говорил, что родился в рабочей семье, отец его был машинистом. На самом деле отец его был инспектором Варшавско-венской железной дороги, а бабушка состояла в родстве со знаменитой прима-балериной Варшавской оперы Хеленой Холевицкой. Не упоминал Константин Константинович и о том, что часть детства его прошло в богатом поместье.

О варшавской юности Константина Рокоссовского известно мало. В 1902 году умер его отец, после чего младший брат Ксаверия Александр забрал мальчика у матери, дабы воспитывать его в польском духе. Дядя Константина был дантист, владелец престижной стоматологической клиники, он имел обширную практику среди состоятельных варшавян и жил барином. В его имении Пулапин Константин выучился прекрасно ездить верхом, и за страсть к верховой езде был прозван бедуином. Друзья дарили ему открытки с фотографиями любимых жокеев, подписывая: «Нашему Бедуину».

Дядя Александр устроил осиротевшего племянника в престижное частное училище Антона Лагуны (по другим данным, Константин был отправлен в это заведение ещё при жизни отца). В конце 1906 года Александр Рокоссовский умер, и заботу о содержании племянника принял на себя другой дядя — Михаил. Он, по данным биографа Вадима Соколова, устроил Константина в гимназию Купеческого собрания, которую юноша оставил после смерти опекуна в 1909 году, вероятнее всего, не доучившись. Это обстоятельство позже сказалось при поступлении на военную службу. Почему парень бросил учёбу, неясно. Возможно, родственники не сочли возможным платить за него, а может сам он не захотел больше корпеть за партой.

После смерти дяди Михаила молодой человек перебрался к сестре отца, Софье. Тётка его была замужем за каменотёсом Стефаном Высоцким, имевшим собственную мастерскую.

Сам Рокоссовский писал, что он будто бы был помощником кондитера, потом помощником дантиста, но поссорился с хозяином и пошёл рабочим на чулочную фабрику. Действительно ли всё это было, или Константин Константинович сочинил это для подкрепления пролетарской родословной — неизвестно, и стоит помнить, что в своей автобиографии он сделал себя на семь лет моложе. Но учеником каменотёса в дядиной мастерской он был.

Переехав к Высоцким в конце 1909 года, Рокоссовский стал учиться ремеслу у дяди, и к началу Первой мировой войны был уже опытным мастером, изготовлял надгробные плиты — возможно, они и сейчас стоят на варшавских могилах. Вскоре мастерскую пришлось перевести в местечко Груец в 35 километрах от Варшавы — там было легче достать сырье. По воспоминаниям старожилов Груеца, Константин любил петь, танцевать и играл на губной гармошке. Должно быть, у почти двухметрового красавца-каменотёса отбоя не было от поклонниц.

В мемуарах Константин Константинович признавался, что «с юношеских лет увлекался военно-исторической литературой, отображавшей развитие военного искусства, начиная с походов Александра Македонского и римских полководцев…». Его сестра Хелена вспоминала, что брата особенно увлекали военно-исторические романы Валерия Пшиборовского «Шведы в Варшаве» и «Битва под Рашином». Военная романтика привела молодого человека в русскую кавалерию и определила жизненный выбор.

В августе 1914-го Рокоссовский поступил добровольцем в 5-й драгунский Каргопольский полк. Его бы, конечно, и так призвали, но «охотники» имели привилегию выбора рода войск, а Константин хотел служить только в кавалерии.

Уже в советское время, отвечая на вопрос о прохождении службы в царской армии — «Когда поступил на военную службу и как: по жребию, охотником или вольноопределяющимся или выпущен из училища?» — Рокоссовский ответил: «2 августа 1914 года вольноопределяющимся 5-го драгунского Каргопольского полка». Будущий маршал присочинил и тут. Вольноопределяющимся нужно было иметь свидетельство об образовании, а его у парня не было, поэтому во всех бумагах полка он значился «охотником» (простым добровольцем, не имевшим прав вольноопределяющегося).

Служил храбро, воевал на Западном и Юго-Западном фронтах, за три года дослужился до звания унтер-офицера, был ранен. Награждён Георгиевским крестом 4-й степени и Георгиевской медалью за то, что «будучи дозорным в разъезде, выйдя в деревне Ястржем, наткнулся на неприятельскую засаду, был окружён противником, но, зарубив немецкого кавалериста, пробился к своей части и предупредил её о засаде».

После отречения Николая II от престола 11 марта 1917 года полк присягнул Временному правительству. В некоторых источниках говорится, что драгуны выбрали Рокоссовского в эскадронный, а затем в полковой комитет, но позднее биографы не нашли документов, подтверждающих это.

Когда стало ясно, что царская армия гибнет, перед Рокоссовским стал вопрос: что делать — присоединиться к одной из противоборствующих сторон или уйти домой, как многие? Но Польша была оккупирована австро-германскими войсками, и Константин решил остаться в России. Он связал свою судьбу с большевиками, считая, что в будущем они способны возродить армию, а он мечтал о военной карьере. Так Рокоссовский добровольно перешёл в Красную гвардию, как и многие его товарищи по полку, и направился на новую войну — Гражданскую.

В 1919 году Рокоссовский стал большевиком. Незадолго до этого Каргопольский драгунский полк, где он служил, расформировали. Рокоссовский же командовал сначала эскадроном, затем дивизионом, а к концу войны — уже кавалерийским полком.

Молодой красный командир был хорош собой, скуп на слова и щедр на дружбу.

Однажды в ноябре 1919 года его дивизион внезапно атаковал занятое белыми село Виколинское под Тобольском. В стане врага возникла паника, но на околице уже разворачивалась для боя артиллерия противника. Видя, что атака вот-вот захлебнется — уж очень неравны были силы, Рокоссовский мгновенно принял решение. Во главе небольшого отряда всадников с шашками наголо он ринулся на батарею. Белые открыли огонь, но конники всё же прорвались к орудиям. Рокоссовский спрыгнул с коня возле поднявшего руки белого унтер-офицера и приказал ему палить по своим: «Будете стрелять — будете жить». И орудия повернулись, открыв беглый огонь по белым.

За этот бой Рокоссовский получил свой первый орден Красного Знамени.

Вторым орденом Красного Знамени его наградили в июне 1921 года за то, что он, служа уже в Забайкалье — Красная армия добивала на границе с Монголией остатки войска барона Унгерна — контратакой спас от уничтожения пехотный батальон. В этом бою его тяжело ранили в ногу, но остался в строю до конца схватки. С этим боем Гражданская война для Рокоссовского фактически закончилась.

Несмотря на масштабные сокращения, Рокоссовского — молодого перспективного командира, члена партии, да ещё с двумя орденами Красного Знамени, оставили в армии. Ему пришлось на десять лет задержаться на востоке России. После выписки из госпиталя в Троицкосавске (ныне Кяхте) Рокоссовского назначили командиром 27-го кавалерийского полка.

Однажды на спектакле в местном доме офицеров Константин Рокоссовский заметил девушку, лишившую его сна и покоя. Скоро он выяснил, кто она и где живёт, но познакомиться не решался. Девушку звали Юлия Бармина, она была из купеческой семьи, имела хорошее образование, знала иностранные языки, преподавала в школе и заведовала городской библиотекой. Она заметила, что каждое утро мимо её дома, глядя на окна, проезжает высокий статный офицер.

Робкий поклонник заинтриговал девушку. Как-то она прогуливалась в парке с подругами. В их компании был молодой человек, знавший Рокоссовского. Храбрый, решительный офицер, стесняясь и краснея, попросил знакомца представить его. Застенчивый и галантный красавец покорил сердце Юлии рыцарским отношением, но семья её восстала против их союза. Во-первых, родной брат Юлии воевал на стороне белогвардейцев, а во-вторых, по мнению родителей, военно-полевая жизнь мало чем отличалась от цыганской.

Юлия сумела настоять на своём и в 1923 году стала супругой Константина Рокоссовского. В 1925-м у них родилась дочь Ариадна. С Юлией Петровной Рокоссовский прожил 45 лет.

В 1923—1924 годах молодой командир со своим полком, признанным лучшим в Сибирском военном округе, защищал Забайкалье от белогвардейских банд, налетавших из-за китайской границы.

В сентябре 1924 года Рокоссовского на год отправили в Ленинград на Высшие кавалерийские курсы для командного состава. В числе курсантов был и будущий маршал Георгий Жуков. Молодые люди подружились. Константин Константинович преуспел не только в теории, но и в конноспортивных состязаниях, а в свободное время увлекался фехтованием на саблях и эспадронах. В поединки с ним нередко вступал Жуков, но победа чаще доставалась Рокоссовскому.

«Учились со всей страстью, — вспоминал потом Константин Константинович. — Естественно, сложился дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там были Баграмян, Синяков, Ерёменко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — всё ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего».

После курсов Рокоссовский вернулся в Забайкалье и принял командование своим прежним полком. Вскоре его командировали за границу и назначили инструктором отдельной Монгольской кавалерийской дивизии в Улан-Баторе, где он прослужил два года до лета 1928-го. «За успешное выполнение особых заданий» в этой командировке Константина Константиновича наградили золотыми часами. По возвращении из Монголии Рокоссовского снова послали учиться — на этот раз в Москву на курсы для высшего начальствующего состава.

Учёба была недолгой, всего два месяца, скоро он вернулся в Забайкалье, где получил повышение — возглавил кавалерийскую бригаду, дислоцированную в Даурии.

В это время назревал военный конфликт на Китайско-Восточной железной дороге, которая находилась в совместном владении Китая и СССР. Построена она была ещё в царское время по инициативе России, но проходила по территории Китая. Летом 1929 года китайцы захватили эту железную дорогу и арестовали советских служащих. Дипломатические отношения между странами были разорваны. Для отражения китайской агрессии создали Особую Дальневосточную армию под командованием Василия Блюхера. В неё вошла и кавалерийская бригада Рокоссовского. За боевые действия на КВЖД Рокоссовского наградили третьим орденом Красного Знамени. В итоге Советский Союз отстоял свои права в отношении КВЖД и принудил Китай к миру.

Константин Константинович продолжал уверенно подниматься по карьерной лестнице. Военная судьба заносила его то в Белоруссию (там его подчиненным был Георгий Жуков), то вновь на Дальний восток, где он командовал 15-й кавалерийской дивизией, которую вывел в одну из лучших в стране. За образцовую подготовку войск его наградили в 1933 году орденом Ленина. Как отмечалось в аттестации 1936 года: «..тов. Рокоссовский – хорошо подготовленный командир. Военное дело любит, интересуется им и всё время следит за развитием его. Боевой командир с волей и энергией. Очень ценный и растущий командир».

Однако, несмотря на похвалы и поощрения по службе, к Рокоссовскому, как и к другим советским офицерам, подступала опасность, получившая позже название «Большой террор».

С 1936 года Рокоссовский командовал 5-м кавалерийским корпусом Ленинградского военного округа. Корпус находился в Пскове, а его командир был заодно и начальником Псковского гарнизона. В январе 1937-го он стал участником XVII чрезвычайного Всероссийского съезда Советов, где утверждалась новая редакция Конституции РСФСР.

А в июне 1937-го его отстранили от командования корпусом, исключили из партии «за потерю политической бдительности». В августе арестовали, обвинив в измене Родине, якобы за участие в антисоветском заговоре в армии. Так Константин Константинович оказался в печально знаменитых «Крестах».

«Дело» об антисоветской военно-троцкистской организации 11-го мехкорпуса ЗабВО, по которому арестовали Рокоссовского, было сфабриковано с помощью лживых показаний, данных под давлением. Как утверждал бывший адъютант Рокоссовского Борис Захацкий: «На него был написал дикий донос: будто он является польским и японским шпионом. Следователи не смогли выбить из Рокоссовского каких-либо признаний. Судя по всему, он над ними даже издевался. Называл фамилии, а когда дело доходило до проверки показаний, выяснялось, что названные люди погибли ещё до 1917 года».

На допросах Рокоссовского пытали, из заключения он вышел без передних зубов (позже пришлось вставлять). «Били… —  вспоминал Константин Константинович на встрече со слушателями Военной академии имени Фрунзе в апреле 1962 года. — Вдвоём, втроём, одному-то со мной не справиться!» Но он держался, знал, если подпишет то, что ему «шьют» — верная смерть. Как вспоминал сидевший с ним в одной камере генерал Илья Балдынов, Константин Константинович возвращаясь с допросов, каждый раз упорно повторял: «Ни в коем случае не делать ложных признаний, не оговаривать ни себя, ни другого. Коль умереть придётся, так с чистой совестью».

Одной из причин ареста Рокоссовского стала его национальность. Константина Константиновича обвиняли в том, что в качестве польского шпиона его завербовал в середине 20-х годов бывший сослуживец по драгунскому Каргопольскому полку. Когда Рокоссовского привезли в Москву на заседание Военной коллегии Верховного суда СССР, он доказал, что не мог быть завербован тем сослуживцем, поскольку человек, о котором шла речь погиб в бою с врангелевцами в 1920 году, и сослался на номер газеты «Красная звезда», где описывался тот бой. Заседание суда кончилось без вынесения приговора, дело вернули на доследование, а обвиняемого — в «Кресты». Там он пробыл до марта 1940 года.

После ареста Рокоссовского его семью, как «семью врага народа», выслали из приграничного Пскова. Жена и дочь поселились в Армавире, у знакомых. Юлия Петровна перебивалась случайными заработками, на постоянную работу её не брали — узнав, что муж «сидит», отказывали под любым предлогом. 12-летняя дочь Ада вспоминала позже дикий случай, произошедший с ней в школе. Однажды на урок пришла директор и заявила: «Дети, я хочу, чтобы вы все знали, что среди вас находится дочь врага народа. Ада, встань, чтобы все могли тебя видеть!» Больше девочка в эту школу не ходила.

Никаких вестей о муже и отце родные долго не имели, не знали, жив ли он, и решили проверить. На Лубянку для арестованного можно было передавать одну посылку в месяц. Если передачу принимали, значит, арестант жив. Но Юлия Петровна не могла поехать в Москву, за ней был надзор, поэтому в столицу отправилась Ада. Это было очень рискованно — дочь врага народа могли схватить по дороге и за «бегство из ссылки» отправить в лагерь. Но девушке повезло — в поезде ей встретились хорошие люди, они рассказали, как в Москве добраться до Лубянки. Передачу у неё приняли — отец был жив.

Из тюрьмы Рокоссовского вытащил новый нарком обороны Семён Тимошенко. Он командовал советскими войсками при прорыве линии Маннергейма, за что попал в фавор у Сталина. Когда в преддверии новой войны речь зашла о кадрах, Тимошенко замолвил словечко за Рокоссовского. 22 марта 1940 года Константина Константиновича освободили из-под стражи «в связи с прекращением дела».

Дело Рокоссовского уничтожили в начале 1960-х по приказу Хрущёва. Отсутствие документов породило слухи, что он якобы был осужден, сидел то ли в Воркуте, то ли в Норильске — находились даже «свидетели», будто бы видевшие его там. На самом деле весь срок заключения он провёл в «Крестах». О днях в тюрьме Константин Константинович избегал говорить даже с самыми близкими, но однажды ответил на вопрос дочери, спросившей, почему он всегда носит с собой пистолет: «Если за мной снова придут, живым не дамся».

После освобождения он вновь стал командовать тем же кавалерийским корпусом, какой возглавлял до ареста, ему присвоили нововведённое звание «генерал-майор». Корпус перебросили на Украину, к западным границам — так Рокоссовский оказался под началом Жукова, командовавшего Киевским военным округом.

Близилась война, в которой роль кавалерии уже не могла быть первостепенной. На первый план выходили танки. В ноябре 1940-го Константин Константинович принял командование 9-м механизированным корпусом, куда входили и две танковые дивизии.

«Откровенно говоря, мы не верили, что Германия будет свято блюсти заключённый с Советским Союзом договор, — позже вспоминал он. — Было ясно, что она всё равно нападёт на нас. Но договор давал нам возможность выиграть время для укрепления нашей обороны и лишал империалистов надежды создать единый антисоветский фронт».

Истёк май 1941-го, шёл июнь, а в 9-м механизированном корпусе у Рокоссовскрнр, дела обстояли плохо: танков и автомашин имелась всего треть от нормы, а для тех, что были, не хватало горючего. Мотопехота положенных по штату машин не имела вовсе. Учебная техника была на износе, моторы дышали на ладан. Даже обучать бойцов было не на чем, не говоря уж о том, чтоб воевать.

«21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного корпусного учения, — вспоминал Константин Константинович. — Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани, и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз. Выезд на рыбалку я решил отменить. Позвонил по телефону командирам дивизий, поделился с ними полученным с границы сообщением. Поговорили мы и у себя в штабе корпуса. Решили всё держать наготове…»

Около четырёх часов утра 22 июня Рокоссовскому передали телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет. В нём содержалась директива немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. Что делать в такой ситуации полководцу, корпус которого в небоеспособном состоянии? Рокоссовский принял единственно правильное решение.

Его помощи ждали под Луцком окружённые врагом части — выступать нужно было немедленно, поэтому Рокоссовский приказал вскрыть расположенные поблизости центральные склады и взять всё необходимое.

Тогдашний начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта Иван Баграмян вспоминал: «И вот когда мы в штабе фронта ломали голову, как выручить луцкую группировку, туда подоспели главные силы 131-й моторизованной и передовые отряды танковых дивизий 9-го мехкорпуса, которым командовал Рокоссовский. Читая его донесение об этом, мы буквально не верили своим глазам. Как это удалось Константину Константиновичу? Ведь его так называемая моторизованная дивизия могла следовать только… пешком. Оказывается, решительный и инициативный командир корпуса в первый же день войны на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины — а их было около двухсот, — посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул впереди корпуса. Подход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжёлой обстановке соединениям».

Сам же Рокоссовский впоследствии с усмешкой вспоминал, что в день начала войны написал больше расписок, чем за много предыдущих лет.

За умелое руководство боевыми действиями 9-го механизированного корпуса Рокоссовский 23 июля 1941 года был награжден четвёртым орденом Красного Знамени.

В первые месяцы войны Рокоссовский показал себя энергичным, самостоятельным военачальником, не боящимся ответственности. Поэтому в разгар боёв его вызвали в Москву, там он получил новое назначение — на Западный фронт под Смоленск, где сложилось критическое положение. Командующий фронтом маршал Тимошенко предупредил, что предназначенные для него дивизии ещё не прибыли, поэтому приказал подчинять себе любые части и соединения. Рокоссовскому предстояло организовать оборону в районе Ярцева, чтоб прикрыть дорогу Смоленск — Вязьма, самый удобный путь на Москву.

Так прямо в боях началось формирование армии, названной в штабных документах группой генерала Рокоссовского. Из разрозненных отрядов отходивших без приказа бойцов и командиров он создал боеспособную группу войск, которая остановила продвижение немцев.

Сам Рокоссовский рассказывал об этом так: «Узнав, что в районе Ярцево и по восточному берегу реки Вопь находятся части, оказывающие сопротивление немцам, люди уже сами потянулись к нам. Многие части переживали тяжёлые дни. Расчленённые танками и авиацией врага, они были лишены единого руководства. И всё-таки воины этих частей упорно искали возможности объединиться. Они хотели воевать. Именно это и позволило нам преуспеть в своих организаторских усилиях по сколачиванию подвижной группы».

К августу его войска сумели соединиться с остатками 16-й и 20-й армий, вырвавшимися из Смоленских «котлов», и 8 августа Рокоссовского назначили командующим 16-й армией. С прибытием нескольких свежих дивизий Рокоссовский отбил у врага Ярцево, не допустив тем самым полного окружения оставшихся в Смоленске войск.

В Смоленском сражении Рокоссовский обрёл всесоюзную популярность. Он вспоминал: «Заговорила о нас столица. В сводках Совинформбюро часто упоминалась ярцевская группа войск, а затем 16-я армия. К нам стали приезжать делегации московских заводов, партийных и комсомольских организаций, бывали партийные работники и политические деятели, зачастили писатели, корреспонденты, и артисты выступали в частях»

Но впереди Рокоссовского и его армию ждали тяжёлые испытания.

В начале октября немцы начали генеральное наступление на Москву. Военачальники Западного фронта и Ставка Верховного командования ждали, что фашисты атакуют магистраль Смоленск — Москва, но главный удар пришёлся по флангам Западного фронта. Этот ошибка во многом стала причиной катастрофы. По данным военного историка Лопуховского, немцы прорвали оборону советских войск и окружили западнее Вязьмы четыре армии. В Вяземском котле погибло порядка 380 тысяч человек и ещё около 600 тысяч попало в плен. Дорога на Москву была открыта.

Рокоссовский и штаб его 16-й армии оказался единственным армейским штабом Западного фронта вне кольца окружения. Как же это вышло? 5 октября Рокоссовский получил неожиданный приказ командующего фронтом Конева «со штабом 16-й армии прибыть 6 октября в Вязьму и организовать контрудар в направлении Юхнова». В приказе говорилось, что ему будут даны пять стрелковых дивизий (две из них из 16-й армии самого Рокоссовского, остальные из резерва) и танковая бригада. Сама группировка сохраняла название 16-й армии, а Рокоссовский оставался её командующим. Фактически он должен был передать только участок фронта, а не 16-ю армию, которая в другом составе и на другом месте оставалась в его подчинении. Рокоссовский вынужден был подчиниться. Направляясь в Вязьму, штаб не имел связи со своими дивизиями, не мог организовать оборону города и предотвратить смыкание вражеского кольца. Константин Константинович понимал, что это катастрофа, и решил отступать на восток, чтобы создать заслон на пути к столице. Он успел подчинить себе только одну дивизию, бывшую поблизости. Нужно было поскорее оторваться от врага и создать оборону на новом рубеже. Конева отстранили от командования фронтом, на его место назначили Жукова, а тот приказал Рокоссовскому отправиться к Волоколамску, подчинить там себе всё, что сможет, и организовать оборону.

Волоколамск считался одним из ключевых пунктов обороны на пути к Москве, его удержанию Ставка и лично Сталин придавали особое значение. В середине октября Рокоссовский прибыл в Волоколамск, где подчинил себе кавалерийский корпус Льва Доватора, 316-ю стрелковую дивизию генерал-майора Панфилова и сводный курсантский полк полковника Младенцева.

Противник наступал на левый фланг, который защищали панфиловцы. Рокоссовский и его комдивы делали всё, чтобы удержать город, но силы были неравны. Немцы имели абсолютное превосходство в танках (у Рокоссовского их в тот момент вообще не было), а в воздухе господствовало люфтваффе. 27 октября враг прорвался на западную окраину Волоколамска. Бои на его улицах шли около трёх часов, и к вечеру советские части вынуждены были оставить город.

Жуков шёл на крайние меры, чтоб не допустить отхода войск. Он приказал расстрелять перед строем командира и комиссара 133-й стрелковой дивизии за сдачу без приказа Рузы. Такая же участь грозила и Рокоссовскому. Началось расследование, почему Волоколамск был занят врагом. Рокоссовский объяснил комиссии, что не отдавал приказа о сдаче Волоколамска и не мог выделить резервов на его защиту — их не было. Тут надо заметить, что в качестве резерва штаб Западного фронта предлагал Рокоссовскому начать уличные бои силами местных рабочих, или бросить на танки кавалерию Доватора. По счастью, ни ту, ни другую идею Константин Константинович претворять в жизнь не стал — это привело бы лишь к напрасным жертвам. Находясь «под боем» сам, он взял под защиту и генерала Панфилова, на дивизию которого пришёлся главный удар фашистских войск.

Объективно никакой вины Рокоссовского в сдаче Волоколамска не было, это понимала и комиссия. Более того, 16-я армия две недели сдерживала врага, резко замедлив его продвижение, и тем выиграла время для создания новых оборонительных линий и подхода резервов, но объяснения командарма формально признали неудовлетворительными.

После этого из Ставки полетели телеграммы одна суровее другой: «Военный совет фронта персонально товарищей Рокоссовского и Лобачёва предупреждает и обязывает под угрозой предания суду военного трибунала удерживать район Истры», «Если район Клина будет отдан врагу, вы будете арестованы и преданы суду военного трибунала».

Недоверие Жукова в такой обстановке до глубины души возмутило Рокоссовского. Позже в его мемуарах появилась фраза о тех днях, вымаранная цензурой: «Вспоминаю один момент, когда после разговора по ВЧ с Жуковым я вынужден был ему заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы».

В ноябре немцы прорвались в район Льялово — Холмы — Клушино. Близился кульминационный момент их наступления. Основной удар фашистов был направлен против войск 16-й армии. В последние дни ноября враг наступал вдоль шоссе Каменка — Озерецкое, а также по Ленинградскому и Истринскому шоссе.

Из штаба фронта Рокоссовский получил грозный приказ Жукова: «Крюково — последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад — это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя…»

Крюково, однако, удержать не удалось — но это был последний успех врага. Немцы окончательно выдохлись, потеряв не менее половины личного состава и много техники. Рокоссовскому пришлось срочно эвакуировать свой штаб из Крюкова сначала в Льялово, затем в Сходню. Войска 16-й армии отошли, закрепились на рубеже: верховье реки Клязьмы — деревня Матушкино — восточная окраина Крюково — Дедовск.

Разведка доносила: немцы роют окопы, возводят заграждения, прячут танки в землю.

30 ноября Сталин утвердил план контрнаступления под Москвой: главный удар должна нанести левофланговая группировка войск Западного фронта, куда входила и 16-я армия Рокоссовского. Тем временем на помощь советским войскам пришёл «генерал мороз».

Немецкий военный историк Вернер Хаупт писал: «Ещё 30 ноября погода была благоприятной. 1 декабря началась метель. В следующие ночи столбик термометра упал до -34 градусов, днём температура была ниже 20 градусов мороза. Этим наступление было окончательно похоронено. С этого момента холод стал врагом страшнее русских…»

Заметим, что снабжение наших войск боеприпасами, продовольствием и тёплой одеждой, благодаря развитой железнодорожной сети, совершалось гораздо лучше, чем у немцев — тем приходилось везти грузы через Польшу и Белоруссию, где на железных дорогах партизаны пускали поезда под откос.

2 декабря Жуков докладывал Сталину: «Сегодня на всех участках фронта Рокоссовского противник вёл упорные атаки пехоты. Атаки поддерживались танками. Частями Рокоссовского все атаки отбиты. Завтра с утра начинаем контратаку дедовской группировки противника».

Утром 3 декабря части 16-й армии перешли в наступление, которое продолжалось и 4 декабря, при этом правый фланг оборонялся, а центр и левый фланг наступали на Крюково, нанося удар в стык группировок противника.

С 1 по 5 декабря на 16-ю армию обрушивались непрерывные ожесточённые атаки четырёх танковых дивизий противника — не менее 300 танков на фронте в 30-40 км. И хотя у Рокоссовского по данным на 20 ноября было всего 86 танков, немцам не удалось прорвать наши позиции.

Бои за Крюково продолжались до 7 декабря. Одновременно войска 16-й армии отвоёвывали Льялово, Никольское, Матушкино, Рождествено.

В том, что немецкое наступление на Москву окончательно остановилось, была немалая заслуга 16-й армии. В труде советского Генштаба «Битва за Москву», изданном в 1943 году, есть лестный для Рокоссовского вывод: «16-я армия, сдерживавшая основной удар северной группировки немцев, несмотря на широкий вначале фронт и разобщенность своих частей, в результате твёрдого руководства командования и храбрости личного состава показала образцы упорства, искусства и мужества в боях».

В ночь на 8 декабря враг стал отступать. Рокоссовский вспоминал: «К 8 декабря в результате почти трёхдневного боя, доходившего часто до рукопашных схваток, сопротивление противника было сломлено. Оставив Крюково и ряд других окрестных селений, немцы бежали на запад, бросая оружие и технику. В бою за Крюково наши части захватили около 60 танков, 120 автомобилей, много оружия, боеприпасов и другого военного имущества. В селе Каменка враг бросил два 300-миллиметровых орудия, предназначавшихся для обстрела Москвы. Перешли в наступление и главные силы армии на истринском направлении».

12 декабря 1941 года Совинформбюро передало сообщение «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы». Там, в частности, говорилось: «Войска генерала Рокоссовского, преследуя 5-ю, 10-ю и 11-ю танковые дивизии, дивизию „СС“ и 35-ю пехотную дивизию противника, заняли город Истру».

Слава командарма сумевшего отогнать фашистов от Москвы, катилась впереди него. В будущем у Рокоссовского было ещё много блестящих побед, но начало им положено в Крюкове. Недаром в беседе с журналистом «Красной Звезды» в тяжелейшем октябре 1941-го Константин Константинович говорил: «Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Советские войска обязательно будут в Берлине».

В Крюкове Рокоссовского ждала не только победа, но и большая фронтовая любовь. Семья Константина Константиновича в начале войны эвакуировалась из прифронтовой полосы и жила в Новосибирске у брата жены, об этом он узнал ещё до начала немецкого наступления на Москву. Но писем не получал и сильно тосковал по родным. В отчаянный час судьба послала ему встречу с женщиной очень похожей на ту, по которой он скучал. Звали фронтовую возлюбленную Галина Таланова. Она была военврачом 2-го ранга (что соответствует званию майор). В самом начале войны окончила медвуз и была направлена служить в 85-й походно-полевой госпиталь в армии Рокоссовского.

Позже Галина Васильевна вспоминала, как произошло их знакомство с будущим маршалом. Однажды в Крюково, где недолго размещался штаб Рокоссовского, привезли раненых. Таланова спешила к машинам. Навстречу ей шёл высокий красавец военный с генеральскими петлицами, но занятая мыслями о пациентах, она не обратила на встречного внимания. А он обратил — уж очень доктор была похожа на его жену Юлию — и внешностью — маленькая хрупкая, как «воробушек» в военной форме, и лёгкой, стремительной походкой. Константин Константинович окликнул её, спросил с улыбкой: «Что же это вы, товарищ офицер, не отдаёте честь?»

Их роман продлился до конца 1944 года, когда из-за перевода на 2-й Белорусский фронт Рокоссовский вынужден был расстаться с возлюбленной. Он называл любимую в письмах «незабвенной соловушкой» и сочинял для неё стихи. Это было глубокое, серьёзное чувство, но разрушать свою семью Константин Константинович не собирался, и Галина Васильевна это знала.

В январе 1945 года в городке Мензижец под Варшавой у Галины родилась дочь Надежда, Константин Константинович дал ей свою фамилию. Вместе с маленькой дочкой Таланова дошла до Берлина. С Рокоссовским они остались друзьями. Когда после войны в Галину Васильевну влюбился лётчик-испытатель Юлий Кудрявцев, Рокоссовский, который очень переживал, что Галина одинока, благословил их брак. В 1959 году он согласился на то, чтобы отчим удочерил Надежду. К сожалению, муж Галины прожил недолго, и больше она замуж не выходила. Константин Константинович иногда виделся с Надеждой, помогал ей и Галине, чем мог. Когда в 1968 году хоронили Рокоссовского, у гроба стояла его жена Юлия Петровна. А в группе фронтовых друзей – Галина Таланова.

В январе 1942 года штаб 16-й армии Рокоссовского перебросили под Сухиничи, где сидел «в котле» немецкий гарнизон. Под Сухиничами он получил первые с начала войны письма от жены, которые передал ему с оказией корреспондент «Правды».

"Милая Люлюсик! — писал он в ответном письме. — Наконец-то получил от тебя целую пачку писем. Сижу, перечитываю письма и переживаю медовый месяц. Никто мне тебя не заменит, и никого мне не надо. Не грусти, Люлю, бодрись и верь, что мы с тобой встретимся и опять заживём по-прежнему. Целую тебя, мой светлый луч, бесчисленное количество раз. Любящий тебя твой Костя. 17 февраля 1942 года".

Вскоре переменчивая военная фортуна едва не поставила крест на планах командарма. 8 марта 1942 года в Сухиничах шёл бой за окрестные деревни. Рокоссовский зашёл в избу начальника штаба подписать боевые приказы. В это время рядом разорвался снаряд, осколки изрешетили окно, один из них попал Константину Константиновичу в спину. Ранение оказалось тяжёлым, и Рокоссовского по распоряжению командующего фронтом эвакуировали на самолёте в Москву, в госпиталь при Тимирязевской академии. Все попытки врачей извлечь осколок оказались тщетными. Ухаживать за раненым приехали из Новосибирска жена и дочь. Как только он смог вставать, сразу перебрался из госпиталя домой и ждал, когда врачи разрешат ему вернуться на фронт. В конце мая выписался из госпиталя, недолечившись, и снова отправился на передовую.

Вскоре после возвращения в 16-ю армию Рокоссовского назначили командующим Брянским фронтом. Отныне и до конца войны он командовал рядом фронтов: Брянским, Донским, Центральным, Белорусским, 1-м и 2-м Белорусским. В новой должности полководческий талант Рокоссовского раскрылся во всей полноте.

В бытность командующим Донским фронтом в сентябре 1942-го Рокоссовский принял участие разгроме фашистских войск под Сталинградом. Он часто бывал в окопах, на переднем крае, среди солдат и офицеров. «Если долго не бываешь в окопах, — говорил он, — то появляется ощущение, словно какая-то важная линия связи оборвалась, и какой-то очень ценной информации не хватает».

Когда войска противника оказались в «котле», по решению Сталина именно Рокоссовскому поручили расчленить и пленить вражескую группировку. В плен было взято более 91 тысячи человек, два десятка генералов и, впервые в истории, генерал-фельдмаршал — командующий 6-й германской армией Фридрих Паулюс. Константин Константинович до конца жизни хранил пистолет, который Паулюс передал ему как побежденный победителю.

Под Сталинградом войска под командованием Рокоссовского одержали крупнейшую победу с начала Великой Отечественной войны. За победу в Сталинградской битве Рокоссовский был удостоен ордена Суворова 1-й степени. После этого сражения Рокоссовский стал известен далеко за пределами СССР. Его фотографии печатались в американских, британских, французских газетах. Весной 1943 года его портрет появился на обложке американского журнала «Тайм».

Летом следующего 1944 года Рокоссовский, командуя 1-м Белорусским фронтом, блестяще проявил себя в операции «Багратион», в которой немецкой группе армий «Центр» было нанесено сокрушительное поражение в Белоруссии.

Когда эта операция обсуждалась в Ставке, Сталин отвергал предложение Рокоссовского нанести не один, а два главных удара по Бобруйской группировке противника. Он дважды предлагал Константину Константиновичу выйти и «хорошенько подумать». Однако командующий фронтом стоял на своем, и время показало, что он был прав. В бобруйских болотах войска Рокоссовского за первые пять дней окружили и уничтожили более пяти немецких дивизий. Ещё до окончания операции «Багратион» Рокоссовскому присвоили звание Маршала Советского Союза, а через месяц — звание Героя Советского Союза.

Константин Константинович не раз с горечью повторял, что в СССР его считают поляком, а в Польше — русским. Эта двойственность принесла ему множество неприятностей. Она стала одной из причин его ареста и обвинения в шпионаже. Национальность повлияла на то, что Рокоссовскому не дали в 1945 году взять Берлин. В ноябре 1944 года перед началом Висло-Одерской операции, Рокоссовского отстранили от нацеленного на Берлин фронта и перевели на должность командующего 2-м Белорусским фронтом.

«За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?» - спросил Рокоссовский у Сталина.

Тот заверил, что все три фронта (1-й Белорусский, 2-й Белорусский и 1-й Украинский) — главные, и успех будет зависеть от их тесного взаимодействия: «Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков…»

На самом деле причина перевода была в том, что брать немецкую столицу должен был представитель титульной национальности, и эта честь выпала коренному русскому — Жукову.

Опять-таки из-за национальности Рокоссовского отправили после войны в Польшу, заставив много лет заниматься не столько военными, сколько глубоко чуждыми маршалу политическими вопросами.

Как известно, командовать парадом Победы Сталин доверил Рокоссовскому, а принимал парад маршал Жуков. Это как бы ставило Константина Константиновича на второе место в советской военной иерархии после Жукова.

До парада Победы в жизни Рокоссовского произошли важные события. Во-первых, ему было присвоено звание дважды Героя Советского Союза, а во-вторых, управление 2-го Белорусского фронта преобразовали в управление Северной группы войск, размещённой на территории Польши. Рокоссовский стал её командующим. Его штаб находился в польском городе Легнице, где ему теперь предстояло жить. Незадолго до парада Победы он прилетел в Москву вместе с дочерью Ариадной, а жена осталась в Польше — обустраиваться на новом месте.

24 июня 1945 года Рокоссовский командовал историческим Парадом Победы в Москве. День выдался ненастный, во время парада шёл проливной дождь. Константин Константинович вымок, что называется, до нитки, и когда приехал домой, с него невозможно было снять насквозь промокший парадный мундир. Дочери пришлось взять ножницы и разрезать мундир по швам.

После войны Рокоссовский вернулся в Легниц, где четыре с лишним года пробыл во главе Северной группы войск. Обстановка в стране была далеко не простой. Не все дружески относились к Красной армии и к попыткам «советизировать» Польшу, установив однопартийную диктатуру Польской объединенной рабочей партии. Антикоммунистов загнали в подполье, а против банд, скрывавшихся в лесах, использовались советские войска. Рокоссовскому суровыми мерами удалось укрепить дисциплину в Северной группе войск и не вступать в конфликт с местным населением.

Теперь у Константина Константиновича было больше времени для семьи. В свободное время маршал возился в саду, охотился и рыбачил, играл в теннис и волейбол, ездил верхом, и много читал вечерами.

Так продолжалось до октября 1949 года, когда Рокоссовского вызвал к себе Сталин и сказал, что обстановка требует, чтобы Константин Константинович возглавил армию народной Польши, стал министром обороны и маршалом этой страны. Такое назначение позволяло Сталину исключить возможность развития событий в Польше по югославскому сценарию, обеспечив с помощью советских офицеров надёжный контроль над Войском польским. Кроме того, Рокоссовский сообщал Сталину о положении в польской партийно-государственной верхушке. На этом посту Константин Константинович оставался до 1956 года, после чего вернулся в СССР, где его назначили заместителем министра обороны — министром был Жуков.

Последние 12 лет жизни Константин Константинович провёл в СССР, дважды занимал пост заместителя министра обороны, в перерыве был командующим Закавказским военным округом.

В апреле 1962 года Рокоссовского отправили в почётную отставку — в группу генеральных инспекторов Министерства обороны. К тому времени из 14 маршалов Советского Союза, командовавших фронтами в годы Великой Отечественной войны, на действительной военной службе осталось лишь трое — армия менялась, поколение Рокоссовского уходило.

Теперь Константин Константинович жил размеренной жизнью пенсионера, проводил время с семьей и внуками, чаще бывал на природе и работал над мемуарами «Солдатский долг».

В эти годы он не раз бывал в Зеленограде. В декабре 1966 года присутствовал на церемонии перенесения праха Неизвестного солдата с 41-го километра Ленинградского шоссе в Александровский сад. В том же месяце выступал и на открытии памятника боевой машине «Танк Т-34».

О том, каков был Константин Константинович в частной жизни, вспоминала его дочь Ариадна: «Вся его жизнь была постоянной деятельностью, он не умел находиться в покое, не любил бездельников, считая праздность одним из самых больших пороков. Я часто думаю о том, что питало его неистребимую жизненную энергию. Прежде всего, природная увлеченность — он просто не умел ничего делать равнодушно, без этой самой увлеченности: играл ли он в шахматы с внуками, работал ли над военными трудами, пел или спорил с товарищами. И ещё, пожалуй, спорт, физические упражнения, без которых он не начинал день. Отец страстно любил природу, но не созерцательной любовью. Он мог часами бродить по лесу в поисках грибов, терпеливо объяснять нам лечебные свойства различных трав, ягод, обожал охоту и рыбалку, на которые брал меня с удовольствием, лишь бы у меня хватало терпения дождаться, когда начнётся клёв».

У маршала было больное сердце. Но умер он от рака. Сгорел за полгода. Константина Константиновича не стало 3 августа 1968 года. Урна с его прахом захоронена в Кремлёвской стене.

Идея создания в Зеленограде памятника Константину Рокоссовскому, чья 16-я армия, защищая Москву, сражалась на крюковском рубеже, принадлежала зеленоградским ветеранам. Они предложили установить бюст маршала в Парке 40-летия Победы. В декабре 2001 года, когда отмечалась 60-я годовщина битвы под Москвой, на месте будущего бюста установили памятный камень.

Над созданием памятника командарму трудился зеленоградский скульптор Евгений Морозов, архитектором проекта стал Вячеслав Кувырдин. Памятник выполнен частично за счёт пожертвований, сделанных жителями Зеленограда, и частично на средства из бюджета Москвы.

Бронзовый бюст командарма на высоком гранитном постаменте установили на перекрестье аллей в Парке 40-летия Победы. Открытие памятника состоялось 7 мая 2003 года. На церемонии присутствовали мэр Москвы Юрий Лужков и префект Зеленограда Анатолий Смирнов.

Бюст, установленный в Зеленограде, стал первым памятником маршалу Рокоссовскому, который открылся в Москве — но этот факт не был широко неизвестен. Когда 6 мая 2015 года на столичном бульваре Маршала Рокоссовского установили конную статую легендарного полководца, в прессе писали, что это первый московский памятник Рокоссовскому, что было, конечно, ошибкой.

В сегодняшней Польше маршала двух стран почти забыли — приглашенная на церемонию открытия памятника посол Польши Катажина Пелчиньская-Наленч не явилась. А вот россияне помнят и до сих пор питают чувство благодарности к одному из спасителей Москвы в 1941-м и победителей нацистской Германии в 1945-м.