| загрузить файл со звуком (28746 кб) |
— Если дизайн чипов подразумевает под собой некое творчество, то самое важное в любом творчестве — люди. Разработчики чипов, дизайнеры на «Микроне» — что это за люди, откуда они берутся? Кто их воспитывает, выращивает?
— Мы стараемся подбирать себе лучшие кадры, которые только может нам предоставить российская и не только действительность. Во-первых, мы опираемся на тот костяк опытных разработчиков, которые работают в этой индустрии уже многие десятилетия. Во-вторых, мы используем молодые кадры. Здесь у нас большие связи с Московским Институтом Электронной Техники. Сейчас мы достаточно сильно омолодили свой кадровый состав — у нас работает очень много молодых талантливых ребят. Большинство — выпускники МИЭТа. Есть и сотрудники, которые, уже работая на «Микроне», прошли стажировку в иностранных компаниях, в частности, у нашего технологического партнёра [французской компании STMicroelectronics]. Есть ряд сотрудников, у которых за плечами опыт работы в ведущих иностранных компаниях микроэлектронной индустрии — в американских, европейских. Так что кадровый потенциал у нас очень мощный, разносторонний. Много очень перспективных молодых ребят, что особо радует.
— Вот есть студент МИЭТа, который учится на эту специальность. Как можно сказать подходит он или нет? Какие у него должны быть черты характера, качества души, по которым можно определить — «да, из него получится хороший дизайнер»?
— Это скорее не качества, а, прежде всего, желание. Научить можно практически любого человека. Но если нет желания, то хорошо и творчески — как сейчас говорят «креативно» — он это делать не будет. Поэтому человек должен сам для себя решить хочет ли он связать свою судьбу с микроэлектроникой, разработкой, проектированием. Это фантастически удивительный мир, в котором можно реализовывать себя каждый день, находя что-то новое, выигрывая сражения не с другим человеком, а с материальным миром. Это очень жёсткий мир, его законы нарушать нельзя, с ним нельзя «договориться».
— Дизайнер заставляет мир прогнуться под потребности заказчика, можно так сказать?
— Да. Если тебе нравится эта жизнь, если это твоё, то люди остаются в индустрии раз и навсегда. Но сказать заранее, всё-таки, нельзя. Нет таких специфических особенностей человеческого характера, которые были бы свойственны разработчикам интегральных схем, но не свойственны разработчику самолётов. Инженерная практика, с точки зрения человеческих качеств, если отвлечься от знаний и навыков, всегда требует некоторой скрупулёзности, дотошности. Ну и ответственности за то, что ты делаешь. Потому, что за тобой проверять уже, как правило, никто не будет — все считают, что всё сделано как надо. Эта ответственность должна воспитываться с молодых лет, чтобы человек чувствовал, что это не только его труд. Особенно сейчас, когда над разработкой сложных современных изделий работают большие коллективы. Если ты не будешь скрупулёзен, дотошен, то ты подведёшь не только себя, а всех, в конечном счёте. Люди, которые хотят связать свою жизнь с разработкой схем должны себе представлять, что есть такое требование — склонность к скрупулёзности, аккуратность.
— Вы сказали, что есть старый костяк и есть молодое пополнение, например, из МИЭТа. Есть, наверное, люди, которые работали еще в микроэлектронной промышленности Советского Союза, но затем уехали за рубеж. Они сейчас возвращаются?
— Я сам много лет проработал за рубежом, и в Японии — профессором в университете, и в американских компаниях. Вернулся и совершенно не жалею об этом. Просто были сложные годы, сейчас их принято называть «лихие
Другое дело, что мобильность людей разная. Кто-то легко принимает такие решения и возвращается, а кто-то уже привык. Но я считаю, что возможности, которые открываются сегодня здесь для людей, кому интересно работать — очень большие. Долгие годы мы не имели возможности заниматься разработкой микроэлектронных изделий современного уровня, а сейчас она появилась. Да, у нас есть какие-то чисто методологические проблемы, которые надо преодолевать. Но это интересно, я так считаю. Это «вызовы». Или, как говорят американцы, challenge. Если ты любишь сhalleng-ы — вот тебе хороший, добротный сhallenge.
— Есть ли дефицит дизайнерских кадров? Я знаю, что в стране дизайн-центров не хватает. Говорят, на один большой фаб в мире приходится сотни дизайн-центров. У нас их, наверное, в несколько раз меньше. Это связано с тем, что они невостребованы на рынке или с нехваткой квалифицированных кадров?
— В советские времена подготовка разработчиков велась во многих университетах, институтах. Во многих случаях эти университеты и направления их педагогической деятельности остались, и кадры даже остались. Скорее это было связано с не востребованностью этих специальностей на рынке. Когда люди, выходя в жизнь в качестве разработчика, обнаруживали, что работать им негде. Одна из самых ёмких индустрий была программирование, IT-технологии. Люди, имея хорошее инженерное образование, уходили в эту сферу. Вспоминая прошлое, я могу сказать так. Кстати, многие из моих однокашников, которые уехали работать в США, уехали работать не в микроэлектронику, а в тогда быстроразвивающуюся область IT. Я не могу вспомнить никого из тех, с кем я учился когда-то, кто работал бы именно в электронике. Те, кто живут в Штатах, в основном, работают в IT. Многие выпускники, не видя себе применения, уходили в IT и другие более доходные и перспективные сферы бизнеса. Произошла такая ситуация, что какое-то время мы выпускали специалистов, а они, не будучи востребованными индустрией, уходили куда-то. Этот дефицит стал накапливаться. Сейчас мы достаточно мощно стартуем, пытаемся развиваться во всех направлениях, а подпитки теми ресурсами, которые были в своё время подготовлены, нет. Причем если посмотреть на кадровый состав и не только у нас на «Микроне», а вообще в индустрии, то достаточно большое количество зрелых уже людей и очень много молодых. Есть провал в середине, и он фиксируется во всём хайтеке.
Это печальный факт. Я в своё время, работая в Академии Наук, обратил внимание, что у нас в институте людей моего возраста двое. Мне было тогда тридцать с небольшим лет. Двое! Люди среднего возраста, очень креативного, когда уже наработаны большие знания и в то же время ты еще молод и энергичен, амбициозен... Этот слой был вымыт. Эта дыра уходит сейчас, мне уже побольше лет чем тогда, конечно. Но эта яма есть и будет еще сказываться. Но время идёт — всё зарастает.
— Вы сказали, что специалистов готовит МИЭТ. А вообще МИЭТ в состоянии сейчас подготовить специалистов для современного производства? Именно в силу технологического отставания тех же «лихих
— Всё-таки инжиниринг вещь более практическая, чем фундаментальная наука. Я лично сейчас сотрудничаю с МИЭТом. Конечно, приходится адаптировать к современным реалиям, к современной микроэлектронике те знания, наработки, курсы которые были когда-то созданы. Надо сказать, что МИЭТ тоже двигается очень быстро, видя потенциальный рынок для своих выпускников. А профессура видит рынок для приложения своих научных идей, разработок. МИЭТ тоже очень быстро прогрессирует, и начал прогрессировать не вчера.
Современное проектирование в значительной степени опирается на мощные современные средства автоматизации. Это достаточно дорогостоящие программные продукты. Стоимость одной лицензии исчисляется сотнями тысяч долларов в год.
Специалист должен обязательно уметь работать с этими инструментами. Если он не умеет работать с инструментами такого класса, то он не интересен рынку. На рынке САПРов — систем автоматизированного проектирования — есть три больших игрока. Все они работают в партнёрских отношениях с МИЭТом. Это Synopsys, Cadence Design Systems и Mentor Graphics. Все три больших игрока работают с МИЭТом, там совершенно замечательно поставлено это дело, я здесь не кривлю душой.
— Может получиться универсальный студент, который умеет работать во всех трёх системах?
— Было бы желательно. Это разнородные системы, и каждая компания имеет в своей продуктовой линейке сильный продукт и более слабые. Практически всегда при проектировании и западные, и наши компании используют набор продуктов разных фирм — микс. Я знаю лишь одну компанию, которая работает только с Cadence. Большая компания, я не буду её называть, чтобы не рекламировать. И то она всё равно немного использует продукты других компаний. В остальном, все работают на миксе. Что-от от Synopsys, что-то от Cadence, что-то от Mentor Graphics.
В этом смысле МИЭТ — уникальная площадка, где есть все основные продукты этих производителей. У студентов есть возможность с этим работать. Преподавательский состав готовит специальные курсы, которые позволяют изучать проектирование интегральных схем с использованием конкретных промышленных, индустриальных продуктов, что важно. То есть, это не какие-то там теоретические размышления о том, как можно было бы всё это сделать. Нет — берёте проект, вот инструментарий — пожалуйста, приступайте. В этом смысле они очень хорошо подготовлены, с точки зрения владения системными средствами САПР. Всё, на самом деле, упирается в то, что в инжиниринге очень много зависит от личного опыта конкретного человека. Этому научить нельзя, он набирается, к сожалению, только с годами, с количеством удачно законченных проектов.
— Насколько я понимаю, все проекты собираются из неких кусочков, из кусочков старых проектов, можно использовать какие-то наработки...
— Я понимаю. То, что вы говорите, совершенно верно. Это немного по-другому называется в индустрии — это «re-use» предыдущего, накопленного богатства.
— Существует такая общая база знаний?
— Не только база знаний, но и база отдельных элементов, блоков. Это то, что принято называть IP-блоками. Это целая индустрия. В мире есть компании, которые живут тем, что разрабатывают и продают IP-блоки компаниям-разработчикам конечных изделий, схем, например. Для того, чтобы ваше знание было превращено в этот IP-блок, требуется достаточно большая работа. Но без учёта времени проектирования вы не будете конкурентоспособны. Важен «time to market» — как быстро вы выходите на рынок. Вы можете сделать отличную разработку за пять лет, но через пять лет она никому не будет нужна. Она нужна через год-два. И вот вы видите, что можете разработать какой-то блок сами, но тогда это займёт пять лет. Или вы можете купить готовое сертифицированное, проверенное решение у поставщиков IP и использовать в своём дизайне, сократив время разработки. Это практика, которой сейчас все пользуются. Весь мир теперь так устроен.
— Вы уже сказали, что рынок накладывает некие ограничения на работу дизайнера вообще. Как происходит рождение чипа? Сначала появляется какая-то идея, потребность заказчика. Затем она поступает в дизайн-центр, к дизайнеру. И что он делает дальше? Его фантазию ограничивает рынок, технология, начальство, деньги, время?
— Всё. Рождается всё ровно так, как вы сказали. За редким исключением, когда дизайнеры сами что-то придумали и начали реализовывать — это стартап. Это когда дизайнеры сами инициируют процесс разработки. Люди поработали в большой компании, узнали дефекты компании, не в том смысле, что она как-то плохо устроена, а что есть нишевой продукт, которым компания, например, не хочет заниматься, не видит перспективы, в силу, например, размера этой ниши или повышенной рискованности вложений. И зачастую люди уходят, создают маленькие стартапы, рождают этот проект. Знания о рынке к ним приходят после работы в предыдущей компании.
Дизайнеры внутри компаний — откуда они получают знания? Конечно, от маркетологов — от людей, которые исследуют рынки. Разговаривают со своими заказчиками, оптимально — поговорить еще с заказчиками вашего заказчика. Потому что ваш заказчик тоже может ошибаться. Вы сделали для него продукт, но если это не конечный продукт, а ваш заказчик ошибся и дальше развитие не пошло, то он перестанет у вас покупать. Всё на этом кончится. Поэтому только после большой работы маркетинга в дело вступают дизайнеры.
Обычно это люди уровня архитекторов, которые делают первичный анализ — возможна ли реализация этого проекта. Маркетологи могут вам наговорить что угодно, причём поставить перед вами несовместимые требования. Они хотят, чтобы был вот такой функционал, чтобы по цене было вот столько и чтобы на маленькой батарейке работало год. Вы начинаете всё складывать и говорите: «Нет, я могу сделать год, но он не будет показывать mpeg-файлы, потому что вычислительная сложность большая, потребление большое».
— Сначала идёт притирка требований.
— Да, потому что маркет говорит, «меньше, дешевле, дольше времени работы». Всё, что можете — отдайте. Но так не бывает — нужно найти компромисс. На следующем этапе эти «архитекторы» пытаются понять, что реально может быть достигнуто современной технологией, доступны ли эти технологические возможности. Потому, что не для каждой компании-разработчика доступно всё, что есть в мире. Есть технологии, которые используются только той компанией, которая ими владеет. Есть ли эта технология на рынке — своя или контрактная? Можно ли достичь и сколько примерно будет стоить процесс разработки? Только после этого executive stuff принимает решение, «маркет» говорит — «да», чип-дизайнеры говорят — «это можно сделать за разумные деньги». Будем принимать решение.
— Кстати, по времени разработки. Допустим, если мы возьмём компьютерные процессоры, сколько человеко-часов требуется для разработки нового процессора у Intel?
— Вы имеете в виду — тысяч человеко-лет? Это меряется такими единицами.
— То есть, тысяча человек делает год?
— Нет, я сказал, что это меряется в тысячах человеко-лет. Сколько точно — неизвестно. Intel — очень закрытая компания и крайне не любит рассказывать о том, как и что она делает, сколько это стоит.
Тут надо только понимать следующее. У Intel есть разные процессоры, один от другого может отличаться немного... А есть ключевые изделия, которые перевернули всё. Это когда компания переходила на новую архитектуру, например, на Pentium — абсолютно новое изделие, с новой архитектурой, с новыми подходами — всё новое.
— Pentium разрабатывался тысячи человеко-лет?
— Да. Но это не так страшно, как вам может показаться. Возьмите популярный телефон iPhone. В нём стоит чип, в нём стоит девятиядерный процессор. Я не могу сказать, что все ядра разные, но многие из них отличаются друг от друга, там тоже большая работа. И серьёзные процессоры, серьёзные системы на кристаллах делают большие коллективы, это десятки человек всегда. Если что-то из разряда «супер» — это команда в несколько сотен, возможно, пятьсот человек, и они работают не один год над такими переломными в развитии изделиями. Практика показывает, что на разработку какого-то изделия требуется полтора — два с половиной года. При хорошей погоде — полтора года...
— Вы сказали, компания пятьсот человек, естественно, это опытные разработчики, нормальное финансирование. Но у того же «Микрона» такой большой команды нет. Что вы можете создать теми разработчиками, которые есть сейчас?
— Мы можем разрабатывать промышленные контроллеры, кристаллы для смарт-карт...
— Чип для ГЛОНАСС-приёмника можете сделать?
— Чип для ГЛОНАСС мы могли бы сделать в кооперации. Тут нужно понимать, что современная система на кристалле — это не просто чип. Это смесь железа, то есть, микроэлектронной схемы и встроенного программного обеспечения. Сейчас практически всегда это так. Вообще, само решение о том, какие функции передать в программное обеспечение, а какие реализовать на уровне железа — это отдельная история. Это отдельные люди разбираются, как лучше, как хуже. Можно сделать разные решения с разной стоимостью, отдавая приоритет либо мощному процессору, либо софту.
— Это уже маркетологи решают?
— Не только, хотя и они тоже. В зависимости от выбранного вами решения по разделению межу софтом и хардом будет разный размер кристалла, может быть, разная цена, потребительские свойства, понимаете? Вот в ГЛОНАСС есть специфическая математика, например. Лично я ею не владею, поэтому не понятно, как лучше реализовывать — софтом или железом. Если я не умею работать с этой математикой, значит надо скооперироваться с людьми, которые профессионально этим занимаются. Современный хайтек не очень любит дилетантизм.
— А сколько таких компаний, как Intel, которые делают всё сами, от идеи до массового производства?
— Их несколько всего. Причём у Intel есть одна интересна особенность — он ещё сам разрабатывает технологии. Многие компании, типа Qualcomm, используют контрактное производство, т.е. китайские, тайваньские фабрики для производства своих изделий, у них нет своих заводов. Intel всё в основном производит на своих заводах. То есть, ему нужно разрабатывать технологии, изделия, опережая всех остальных конкурентов.
— Как вы считаете, будущее за такими вертикально интегрированными компаниями, как Intel, у которых есть и разработка и производство, или за фаблесс-компаниями отдельно и производствами отдельно?
— Если бы вы меня спросили лет десять назад, когда тренд был совершенно очевидный, однонаправленный что ли, происходило разделение производства и разработки, появлялись фаундри и фаблесс-компании, это было просто бурное развитие фаблессных компаний, тогда бы я вам точно сказал. Сейчас я был бы немножко более сдержан в оценках, потому что эти процессы разделения, где-то дошли до своего логического завершения.
Более того, контрактное производство, в основном, в юго-восточной Азии, это создаёт дополнительные риски. Я имею ввиду не российскую экономику, а те экономики, которые ориентируются на это производство. Сейчас подрастают довольно интересные фаблесс-компании на Тайване, в Китае, и они планируют загрузить эти производственные мощности своими разработками. После этого, к сожалению, многим фаблесс-компаниям просто не будет места на массовом рынке. Сейчас говорят о том, что надо подумать, стоит ли всё это до конца переводить в Азию или, может быть, что-то оставить себе.
— Вы уже много говорили о том, что есть множество ограничений: размер, цена, энергопотребление и т.д. Все слышали о законе Мура, который говорит, что мы будем дальше расти, размеры будут уменьшаться, производительность расти... Понятно, что это не может быть до бесконечности. Когда и на чём мы остановимся?
— Понятно, что меньше, чем размер атома мы транзистор сделать не можем.
— Точно?
— Это будет что-то другое. Чтобы сделать транзистор требуется несколько атомных размеров. Совершенно понятно, где предел. Когда я был студентом — это был конец семидесятых годов — мне попался в руки журнал, и там была статья, которая называлась «О достижениях физических границ дальнейшей минитюаризации микроэлектроники». И там люди говорили, что всё — век микроэлектроники заканчивается, разве можем мы себе представить транзистор, у которого затвор будет меньше микрона — это чума! Примерно то же самое я читал в конце восьмидесятых годов — там уже было понятно, что с микроном мы разобрались, ушли гораздо дальше. Там свои ужасы возникали и так далее... Мне раз в десять лет обязательно попадаются на глаза статьи достаточно серьёзных людей о том, что закат микроэлектроники будет завтра. А он всё не наступает. Хотя есть совершенно понятные, очевидные пределы. Делались экспериментальные транзисторные структуры с длиной затвора порядка 10 нанометров. Сейчас самые топовые технологии — в районе 30.
— 22?
— Это еще вопрос. Это еще не массовая продукция, это пробы пера. Есть куда расти. Но тут надо понимать одну интересную вещь — достаточно долго закон Мура исполнялся так, что когда на смену одному технологическому поколению приходило следующее, оно, естественно, вытесняло полностью предыдущее. И так продолжалось я даже не могу сейчас сходу сказать до какого точно времени. Но то, что я наблюдал несколько лет назад, разговаривая с видными американскими специалистами, мы обсуждали тогда интересную вещь — одновременно на рынке присутствуют изделия нескольких технологических поколений. Причём многие из них были освоены как технологии массового производства того времени уже, дай бог памяти, больше десяти лет назад. И всё равно представляли собой массовое производство. Не происходит полного вытеснения новыми технологиями старых. Это связано с определёнными физическими процессами, которые свойственны нанометровым структурам. Не для всех применений нужен очень маленький канал, затвор.
— Мне кажется, это связано с экономикой, в первую очередь. Наверное, не имеет смысла билеты для метро делать по технологии 90 нанометров.
— Совершенно верно. Во-первых, чисто экономика. Во-вторых, транзисторы с маленькими размерами обладают рядом эффектов, проявляют некие свойства, не очень хорошие для многих применений. На них не очень хорошо делать аналоговые приборы, совершенно невозможно делать, условно скажем, высоковольтные приборы. Когда учат студентов говорят, что традиционная КМОПовская технология хороша тем, что в статическом режиме она не потребляет — только во время переключения. Когда размеры очень маленькие — 45 и дальше, 65 даже — то инверторы «текут». Он не переключается, а потребляет — это большая беда. И чем меньше мы делаем, тем эти процессы становятся более и более ощутимыми. А что такое потребляет? Высасывает батарейку моментально. А мы все любим, чтобы телефон работал долго, чтобы плейер играл долго, чтобы маленький нетбук работал долго. Мы хотим реже перезаряжать всё это.
— Получается, развитие для части продуктов уже остановилось, произошла дифференциация продуктов по технологиям?
— Во-первых, произошла дифференциация. Часть изделий производится по другой технологии. Часть изделий производится по новейшим технологиям. Процессоры и память для компьютеров, графические процессоры — они бегут всегда немного впереди. Там нет выбора — нам нужна производительность и мы готовы заплатить чем-то. Это развивалось и будет развиваться. Для каких-то применений мы говорим, что мы здесь не готовы платить много денег за разработку и производство этих схем, нам эти уникальные свойства не нужны. Во-вторых, мы знаем, как спроектировать в предыдущих поколениях, с точки зрения потребителя всё будет точно так же, только дешевле.
Тем не менее, я вижу, как старые технологии уходят. Находятся приёмы, продукты диффундируют, они всё равно текут в сторону уменьшения. Просто есть продукты, которые идут на гребне первой волны внедрения новых технологий, а есть те, которые идут сзади. Но всё равно тренд известен.
Плюс надо, конечно, заметить, что инженерное сообщество, чтобы преодолеть негативные физические явления, которые мы наблюдаем в нанометровых приборах, придумало много не самых замысловатых приёмов. Я всегда уважал людей, которые могут решить задачу изящными, простыми способами. Очень много изящных решений — честное слово. Я с большим уважением отношусь к людям, которые это придумали. Вместо того, чтобы насочинять бог знает что, они подумали и устранили какие-то причины, фундаментально лежащие в основе всего. Простенько, со вкусом и это работает, это воспроизводится многими компаниями, которые заняты разработкой. Это не секрет.
— Компания Plastic Logic, которая сейчас собирается строить в Зеленограде завод, делает гибкие дисплеи на основе некремниевой электроники, полимеров. Может быть, сюда будет микроэлектроника идти?
— Всё может быть. Если посмотреть ретроспективно в прошлое электроники, были лампы и одним из основных достоинств, показателей качества вакуумных приборов была чистота вакуума, пытались создать как можно более чистый вакуум... Среда, в которой обрабатывалась информация, был вакуум. После этого мир перешёл к приборам к информационной среде совершенно противоположного свойства — к полупроводникам, материалам, кристаллическим структурам. Вместо пустоты, в которой перемещаются электронные пучки, мы перешли к плотно упакованным решёткам. Что будет следующей средой?
Сначала мы пытаемся сделать вакуум всё чище и чище, а потом — бах! — и получаем твёрдое тело. Я думаю, и здесь будет какой-то очень качественный прорыв, что-то другое. Не обязательно, что мы вернёмся к вакууму или перейдём, например, к жидкости. Может это будут кристаллы. Но принципы построения систем обработки информации, а электроника — это, в основном, обработка какой-то информации, будут, наверное, другие. И чем быстрее мы дойдём до того физически понятного размера, где электроника, наверное, заканчивается, тем быстрее лучшие умы человечества озадачатся проблемой «Что же дальше?».
— Если вернуться к дизайну, непосредственно работа дизайнера не изменится? Ведь всё равно он будет пользоваться некими средствами проектирования. Собирать те же самые схемы, которые будут что-то делать. В принципе, будет всё то же самое. Это такая вечная работа?
— Да, совершенно верно. Вы хотели узнать, когда выпускники МИЭТа перестанут быть нужны? Отвечу — никогда. Это я могу вам точно сказать. Смотрите, вы правильно говорите, что сейчас самые передовые технологии — 20 с небольшим нанометров. Тем не менее, есть ряд компаний, которые основные доходы получают с технологий 0.6 микрона — 600 нанометров. Есть приложения в автомобильной, в высоковольтной электронике, где 28 нанометров не нужны, а 0.6 микрона — очень даже хорошо. Поэтому я говорю, что рынки есть всегда. Для всяких ниш, где удобно пользоваться не сверхновыми технологиями, а по разным причинам удобнее пользоваться старыми.
— Я вас всё пытаюсь столкнуть в какие-то абстрактные размышления о будущем, а вы меня всё в экономику, в рыночные ниши.
— Наверное, это уже практический взгляд человека средних, зрелых лет. Если говорить о перспективах, то развитие всегда очень плохо предсказуемо. Я приведу пример: в
— А Билл Гейтс сказал, что 640 килобайт хватит всем.
— Для всех и навсегда. А президент компании Digital Equipment Corporation — вторая после IBM компания, сказал: «Совершенно непонятно куда мы будем продавать персональные компьютеры». Люди, вовлечённые в индустрию, знающие её не по наслышке, принимающие в ней ответственейшие решения делают, как бы сейчас сказали, безответственные заявления. Делают заявления, которые оказываются не пророческими, а прямо противоположными тому, что случилось. Потому что предсказать будущее очень сложно.
— Предсказать будущее сложно, но дизайнеры будут нужны в любом случае.
— Всегда. И смена материального носителя или способа обработки информации, среды, она изменит что-то, но многие вещи останутся такими же.
— Спасибо, на этой оптимистической ноте мы закончим. У нас в гостях был Григорий Хренов, заместитель главного конструктора завода Микрон. Мы говорили о дизайне чипов, о творчестве, науке и рынке в этой работе.
Александр Эрлих