Zelenograd.ru продолжает интервью из цикла "Засекреченный город". Сегодня у нас в студии сотрудники зеленоградского НИИ микроприборов, работавшие на предприятии с конца 1970 годов до середины 90-х — Владимир Платонов, Дмитрий Шпилев и Александр Новиков.

Послушать (1:16:57)

загрузить файл со звуком (54111 кб)

Работа НПО "Элас", уникальные разработки НИИМП 70 — 80-х годов.

— Добрый день.

— С Дмитрием и Александром мы уже встречались ранее в студии — как с участниками легендарной зеленоградской группы "Полигон". Сегодня же мы поговорим о предприятии, о его разработках, а также о том, что составляло жизнь, быт его сотрудников. Но сначала у меня вопрос. Честно говоря, мы не всегда встречаем понимание, когда приглашали людей, работавших на зеленоградских предприятиях в 70-80-е годы, на интервью — по какой-то причине не все хотят об этом говорить. Почему вы решились на интервью?

Д.Ш. — Эту тему начал известный зеленоградский журналист Всеволод Баронин. Я не во всем с ним согласен. О чем, кстати, писал в его "Живом Журнале", где он опубликовал часть того, изложил в интервью. Мне всегда казалось, что всё было не так плохо, как он описывал. Когда вы предложили мне прийти на интервью, я понял что можно рассказать много хорошего. Люди, которые работали на предприятиях давно, сейчас в серьезном возрасте, не всем легко прийти и что-то вспоминать, рассказывать. Подготовка к интервью — это тоже определенный этап. Чтобы интервью получилось более полноценным, я изучил много источников, в том числе, публикации в интернете и в изданиях зеленоградского краеведческого музея; встречался с людьми, которые много сделали для развития электроники, и в частности в НИИМП. У меня вся семья была связана с НИИМП, оба моих родителя, мой брат и я работали на этом предприятия.

В.П. — У меня то же самое, аналогично.

— О создании НИИ микроприборов в 1962 году написано немало, известна история и цели создания этого предприятия. Когда вы пришли на предприятие и чем конкретно занимались?

А.Н. — Первоначально я пришел на работу в НПО "Элас", в состав которого входил НИИМП, завод "Компонент", еще несколько других подразделений было. После окончания института я работал на заводе "Компонент" регулировщиком радиоаппаратуры. В 1984 году перешел в НИИ микроприборов, занимался уже управлением в экономике. В ту пору это было АСУ.

В.П. — Я пришел в 1979 году, если не считать трех лет практики. Сразу попал в недавно созданную молодую лабораторию, средний возраст был 33 года. В ней работало 30 человек. Это была огромная лаборатория со своей производственной линейкой, разработчиками, измерительной базой; проходил полный цикл производства. Я занимался производством, технологией, разработкой. К своему счастью, я понял весь цикл работ: как разрабатываются и создаются приборы, как закладывается конструктив, все технологические операции. Впоследствии пройденная здесь школа мне очень помогла, когда я в конце 90-х годов ушел в МИЭТ.

Д.Ш. — В середине 79-го я пришел на студенческую производственную практику. Как известно, все МИЭТовцы проходят практику на различных предприятиях. В то время было три дня практики и два дня учебы в неделю. Сначала я побыл в НИИМП в одном подразделении; через полгода, как раз в середине 79-го года, я перевелся на практику в отделение, где работал почти 15 лет. Это отделение занималось разработкой бортовых вычислительных устройств для космических аппаратов. Наша лаборатория специализировалась на теме под шифром "Свет". Мы разрабатывали и сопровождали вплоть до запуска оборудование для отображения информации на космической станции "Мир", которое представляло собой большой дисплейный комплекс.

— Вам было известно, какие темы были приоритетными для предприятия?

Д.Ш. — Со временем, конечно, узнали.

А.Н. — По мере поднятия по служебной лестнице.

В.П. — Простые инженеры, которые разрабатывали элементную базу, понятия не имели, для чего эта база. Впоследствии выяснялось, что для космических систем. Я, как элементщик, разрабатывал самые первые кирпичики.

А.Н. — Первые две недели на заводе я ходил, знакомился со всем, потом мне дали самостоятельное задание. Дали изделие, сказали, что нужно сделать так, чтоб оно работало. Назвали, какие должны быть выходные параметры, лепесток диаграммы направленности. Рабочую частоту мне шепнули на ухо под роспись в трех журналах в первом отделе за тремя закрытыми дверями. Позже, уже во время перестройки, когда завеса тайны начала приподниматься надо всем, что было не только в НИИМП, но и в России вообще, проводились даже детские экскурсии. Доктор наук Лошаков водил толпу школьников по огромному институтскому корпусу с огромными вычислительными комплексами серии ЕС и говорил: "Здесь работают, в том числе, и ваши родители. Вы все видели маленькие приемнички, мы их тут и делаем".

— Вы работали на своем узком участке, но были соображения относительно того, чем занимается институт в целом?

В.П. — Конечно были. Когда дают разработать схему, элементарное устройство, например СВЧ-переключатель, то прекрасно понимаешь, для чего он предназначен, потому что читаешь литературу для кандидатского минимума, для защиты диссертации. И неизбежно понимаешь, что эти переключатели СВЧ используются в АФАРах. АФАРы — это антенные фазированные решетки, в настоящее время используются для космической связи.

А.Н. — Дальней космической связи.

В.П. — Напрямую, конечно, никто не говорил. Будем делать элементы для антенных фазированных решеток, замечательно. По ходу разбираешься, и становится понятно, что же институт делает.

А.Н. — Не всегда знали, на какой объект будет ставиться, но было понимание, что это часть определенного крупного изделия.

— Первые серьезные разработки предприятия, получившие широкое применение, это радиомаяки "Соната", аппаратура "Сириус".

Д.Ш. — Это было задолго до нас, приблизительно в 1967 году. Была интересная разработка "Сирена", с которой начиналась военная тематика предприятия. Это система предупреждения летчика об облучении самолета станциями ракетного наведения. Она прославила НИИМП. Такие системы существовали и раньше, но они весили сто килограммов. НИИМП создал за небольшой срок аналогичную систему, которая весила 7 килограммов; она тут же получила большое распространение в нашей военной авиации.

— Дмитрий, вы занимались, среди прочего, бортовыми мини-ЭВМ семейства "Салют" для космических аппаратов. Расскажите об этих разработках.

Д.Ш. — Этим занимались соседние отделы нашего отделения, а у нас были немного другие вещи. В нашу систему тоже входила ЭВМ "Салют". Эти ЭВМ начали разрабатывать в качестве бортовых компьютеров в начале 70-х годов. Первые запуски произошли в районе 74-го года. Как гласят источники, в этом направлении мы чуть ли не на четыре года опережали американцев. У них бортовые компьютеры на космических аппаратах начали появляться примерно в 1978 году. Эти бортовые вычислители должны были обладать, во-первых, очень большой надежностью, а во-вторых, определенными габаритно-весовыми параметрами. Было целое семейство ЭВМ "Салют", которые используются до сих пор. Раньше в конструкциях применяли корпусные микросхемы. Но пришли к тому, что нужно герметизировать не так, как обычно. Стали использовать бескорпусные микросхемы, устанавливаемые на специальные многослойные печатные платы на основе полиимида. Все это вставлялось в корпус, который уже герметизировался.

В.П. — Герметизировали не каждую микросхему, а именно корпус. Это позволяло улучшить габаритно-весовые характеристики.

Д.Ш. — С точки зрения надежности эти системы были многоканальные. Первоначально были двухканальные системы, в которых определялось, какой канал работает, а в каком происходят ошибки. Уже к концу 70-х — началу 80-х годов перешли на трехканальный принцип с мажорированием. Могу вкратце рассказать.

В.П. — Тайну не разглашай :).

Д.Ш. — В общих чертах это так. Три абсолютно идентичных канала работают параллельно, но в каких-то важных узлах устройства, как правило, на выходе важнейших регистров, информация со всех трех каналов сравнивается на так называемых мажоритарных элементах. Если информация совпадает на всех трех каналах, то она проходит дальше без изменений. Если три ноля или три единички, то проходит, соответственно, ноль или единичка. А если в одном из каналов происходит сбой, то информация на нем будет отличаться. Какая информация пройдет дальше, выбиралось по большинству: если две единички и один ноль, то пройдет единичка, и наоборот. Это позволяло многократно, на порядки увеличить надежность системы.

— Вы упомянули, что мы на четыре года опережали Америку в этих разработках. Откуда вы об этом узнали?

Д.Ш. — Это я уже сейчас изучал источники, воспоминания наших известных людей, записки о Зеленограде в целом.

А.Н. — Я могу немного добавить, откуда мы могли кое-что знать. На предприятии действовал жесткий режим секретности, что вполне объяснимо, так как работали на таком направлении. Несмотря на это, не реже одного раза в год мы и наши коллеги встречались с высшим руководством объединения. Из их официальных слов и в частных беседах мы кое-что узнавали. В частности, опережаем или отстаем от Запада.

— Западные разработки могли быть доступны?

В.П. — Имеются в виду общие системы. Нам, проектировавшим элементы, было гораздо проще: переключатели, фазовращатели, отдельные схемы сами по себе не секретны.

А.Н. — Которые использовались в системах.

В.П. — Мы получали иностранные журналы на английском языке и смотрели, что разработали американцы, что разрабатываем мы, какие у них параметры, а какие у нас. Через год-два мы разработали новую конструкцию, совершенно другую технологию, и видим, что в течение 1985-88 годов наши переключатели превосходят американские. Правда, потом они сделали еще лучше, а наша технология уже была выработана полностью, и мы не смогли делать лучше. Но в течение двух-трех лет мы опережали американцев в простой элементной базе.

А.Н. — К сожалению, сейчас это уже не так.

— Всеволод Баронин рассказывал, что в НИИТМ в 80-е годы копировали западные изделия. Существовала ли подобная практика в НИИМП?

А.Н. — Во-первых, то предприятие разрабатывало и производило оборудование для нужд электронной промышленности. Непосредственного отношения к электронике его предприятие не имело. Во-вторых, Сева говорил о производстве оборудования для технологических процессов, а НИИМП на основе технологических решений создавало конкретные аппараты. "Элас" и расшифровывается как электронное аппаратостроение. С использованием гибридных технологий, микроминиатюризации создавалась радиоэлектронная аппаратура различного назначения и применения. Мы не могли копировать что-либо. Я уж не говорю о том, что АФАР — это чисто российская разработка.

В.П. — Вся разработка, прогресс, возможности что-то сделать основываются на технологии, а технологии в свою очередь основываются на оборудовании. Мы можем сделать только то, что позволяет сделать оборудование. Если пытались копировать оборудование, то получалось так себе. Говорю как технолог.

А.Н. — Его никто и не покупал.

В.П. — Мы не могли копировать идеи в принципе, мы вынуждены были работать на нашем оборудовании, которое гораздо хуже американского.

А.Н. — Хотя покупали американское, германское, итальянское, японское оборудование.

В.П. — В основном работали на нашем стареньком оборудовании. Приходилось применять сложные инженерные, технологические идеи. Но мы не копировали.

А.Н. — Создавали разработки за счет использования других принципов. Я может не очень понятно сказал. Когда задумывался Научный центр, говорили, что элементная база — это "Микрон" и "Ангстрем", материалы — "Элма", НИИТМ — оборудование, а "Элас" — вершина всего этого. "Элас" разрабатывал аппаратуру на основе того, что производили "Микрон" и "Ангстрем".

— АФАР — это система для передачи информации со спутников?

А.Н. — Это активная фазированная антенная решетка.

В.П. — В последнее время ставят исключительно АФАРы. Это плоская антенна, в отличие от спутниковых тарелок, вращающихся РЛСов, которые ставили раньше. Сейчас используют исключительно плоские панели.

А.Н. — Она не крутится, а сканирует луч электронным сканированием, без механических поворотов.

В.П. — В отличие от радиолокаторов, которые имели один мощнейший источник излучения, они имели множество небольших источников излучения, которые расположены мозаикой по всей поверхности. Каждый излучает немножко в своей фазе, а потом формируется единый луч из множества небольших излучателей, которыми можно управлять с помощью ЭВМ. И не вращая эту плоскость, можно...

А.Н. — Луч сканируется практически на 180 градусов.

В.П. — ...сканировать луч. АФАРы не везде, но, тем не менее, используются.

— Расскажите, пожалуйста, о других уникальных разработках НИИМП 70-х и 80-х годов.

А.Н. — Я уже говорил, что периодически мы встречались с высшим руководством, а оно иной раз привозило еще более крупных величин. В частности, в 81 году приезжал генерал-полковник Максимов, командующий космическими войсками в СССР. В ту пору между СССР и Румынией были политические разногласия. Когда полетел первый румынский космонавт, политическое разногласие было во многом снято. Помню окончание его четкой фразы: "... При этом не надо забывать, что на тех кораблях стоял ваш "Сургут".

Д.Ш. — В то время была очень интересная разработка — сканирование земной поверхности. Сергей Николаевич Николаенко, один из главных разработчиков...

А.Н. — Один из столпов.

Д.Ш. — ...подробно рассказал о том, чего удалось достичь. Запуск был в 83-м году. Сканирование земной поверхности существовало еще в 70-е годы, но у нас это делалось крайне медленно по сравнению с американцами. Выглядело это следующим образом. Запускался спутник с запасом фотопленки на 10 дней и со специальной фотокамерой. Когда пленка заканчивалась, его приходилось спускать на землю и запускать новый спутник. Если нужно было как можно быстрее получить фотографии интересующего объекта, то пленка упаковывалась автоматически в отдельную капсулу. Со спутника спускался аппарат, который приземлялся непонятно куда, непонятно на каком витке. Разница между двумя витками составляет около 2000 километров. Этот спускаемый аппарат имел радиомаяк, но на вылавливание его с помощью вертолетов могло уйти несколько дней. Потом могло оказаться, что сняли не то или плохо видно. Остро стояла задача очень быстро, почти мгновенно передавать отснятые данные в командный пункт. Сделали систему на основе фотографирования на ПЗС-матрицу, разработанную в НИИМП еще в 70-х годах. Сейчас этот принцип применяется в цифровых фотоаппаратах. Информация передавалась на ретрансляционный спутник, а со спутника — на Землю, на наш командный пункт на том же витке. Фотографии такого уровня сейчас можно посмотреть на гугловских картах.

— Помню, постоянно возникали слухи о выбросах с зеленоградских предприятий. Какие могли быть выбросы?

В.П. — Исключительно химия.

Д.Ш. — Не радиоактивные выбросы. Травители, яды.

В.П. — В технологии используется много ядовитых, сильно токсичных веществ. На предприятии, которое выращивало монокристаллы, есть и моносилан, и мышьяк. У них могли быть запросто выбросы.

А.Н. — Нынешнее правительство Москвы больше заразы вносит на дорогах.

— НИИМП в этом смысле было безопасно?

А.Н. — Самое чистое производство.

В.П. — Как максимум, никелевые соли. И больше вообще ничего.

А.Н. — Самыми вредными были "Ангстрем" и "Элма".

Д.Ш. — Если вы обратите внимание, за "Ангстремом" стоят высокие трубы, видно, что оттуда что-то испаряется.

А.Н. — Да там вода испаряется.

— Это же градирня.

В.П. — Да, там пар, идет охлаждение воды.

— Сейчас представители зеленоградских властей часто высказывают такое мнение: если бы не случилась перестройка, мы могли бы обойти Запад или приблизиться к нему. В середине 80-х все развалили, мы отстали, и теперь должны возрождаться из руин. Вы разделяете это мнение?

А.Н. — На сто процентов.

В.П. — Я работаю тридцать с лишним лет и как специалист могу сказать: если бы перестройка не случилась, мы бы все равно не догнали Запад.

А.Н. — Не догнали бы, но не отстали бы настолько.

А.Н. — Это что касается электроники. Если говорить относительно жизни вообще, то бизнеса у нас нет. Если есть бюджетная дотация, бизнес будет на плаву. Не будет дотаций — не будет бизнеса, как бы к этому ни относилась зеленоградская власть. На последней встрече с предпринимателями по поводу торговли Смирнов сказал: "Да, был хороший магазин „Александр-СМ". Что я могу поделать, если сетевики не дают ему работать?". Открыли магазин "Реал", где продукты на уровне "Пятерочки", это самый низкий уровень. Более-менее неплохой магазин "Александр-СМ" почил.

— Да, это факт, но мы все-таки сейчас говорим о науке. Дмитрий, каково ваше мнение?

Д.Ш. — Если говорить о бытовой электронике, ширпотребе, то мы никогда не приближались к Западу в этой области. А с точки зрения электроники, которая ориентирована на космос и оборону, мы шли практически вровень. Очень тяжело догонять те десять лет, когда все развалилось и были прекращены многие перспективные работы. Если бы не было перестройки и лозунга "Давайте делать кастрюли вместо спутников", у нас, по крайней мере, не увеличивалось бы отставание. Приведу конкретный пример, насчет сканирования земной поверхности. Опто-электронное сканирование имеет много минусов. В темноте, в ночное время или при большой облачности оно не работает. Мы уже выходили на новые разработки, когда с помощью АФАР можно было бы делать сканирование в любое время, ночью или при облаках. Картинка получается не цветная, а черно-белая, зато в реальном времени видны все передвижения. Эти темы у нас начинались в конце 80-х годов, но все рухнуло, и в начале 90-х мы не смогли их возобновить. У американцев сейчас есть такие системы, даже у Италии есть, хотя она не считается продвинутой в этом отношении страной.

В.П. — Мы за эти космические разработки заплатили такой ценой, что есть было нечего в стране. Они требуют огромных денег, вся страна работала на космос и на войну.

А.Н. — На войну было больше затрат.

В.П. — Поэтому ходили в серых пальто и в серых ботиночках.

А.Н. — И сейчас ходим в таких же...

В.П. — И страна просто рухнула.

А.Н. — Вместо того чтобы попытаться сохранить потенциал Зеленограда, доверили все Вексельбергу с его "Сколково", который ни в чем кроме как в яйцах Фаберже не разбирается. Я более чем уверен, что, по крайней мере, в инновационные разработках не разбирается. Чубайс руководит нанотехнологиями — это вообще... Наш президент с его самой инновационной инновационностью согласился с министром здравоохранения, когда тот сказал, что самая инновационная инновационность — это интернет.

Комсомол, КВН, работа на ПОКе, режим на предприятии, зеленоградские свалки.

— НИИМП располагался в первой "клюшке" или ещё в каких-то зданиях?

Д.Ш. — Было много зданий. Мы называли первую "клюшку" — корпус "Б".

А.Н. — Это первая "клюшка" Зеленограда.

Д.Ш. — У нас все здания производственного назначения назывались по буквам. Не знаю, сохранилась ли сейчас такая нумерация. Здесь размещалось несколько подразделений разработчиков, технологи, где работал Владимир, я тоже работал в этом здании (в одном из подразделений разработчиков). На месте, где находится ваша редакция, располагался машинный зал.

А.Н. — Тайны витают.

Д.Ш. — Еще здесь располагалась вся администрация — дирекция, бухгалтерия, партком, профком, комитет комсомола.

А.Н. — Плановый отдел, касса...

Д.Ш. — Это у нас называлась "южная зона". Была еще "северная зона". Корпуса именовались "П", "Г" и "Д".

А.Н. — Плюс потом еще корпус "И".

Д.Ш. — Это уже около завода "Компонент".

А.Н. — ...который тоже входил.

В.П. — Помимо нас входил еще солнечногорский...

А.Н. — Нет, солнечногорский электромеханический завод сначала входил, потом вышел. Еще входил завод "Микроприбор", ГМП в Конаково.

В.П. — Завод "Ярославль".

Д.Ш. — Строящийся.

— Говорят, что так называемые технические этажи в "клюшке" — где сейчас сплошные офисы — раньше были именно техническими.

Д.Ш. — Некоторые этажи были заняты исключительно вентиляционными сооружениями.

А.Н. — Один всего.

Д.Ш. — Да, наверно это только третий этаж. А на пятом, втором...

А.Н. — Технические коммуникации.

Д.Ш. — ...были комнаты, у которых высота потолка была меньше, чем на основных этажах.

В.П. — На больших этажах находилось технологическое оборудование, которое требует подвода воды, коммуникации, воздуха, поэтому часть этажей были заняты коммуникациями.

— Как решался вопрос проветривания? В "клюшке" есть вентиляция, но окна не открываются.

А.Н. — Они открывались.

Д.Ш. — Я очень позавидовал, когда увидел, что на пятом техническом этаже есть возможность открывать форточки. Я сидел на пятом основном, в том конце, который выходит на городской пруд, — у нас никогда окна не открывались. Но когда однажды сломалась вентиляция, нас тут же отпустили с 11-ти часов, пока ее не починили.

В.П. — У нас все было через систему центральной вентиляции, центральных кондиционеров. Технологические участки требовали обязательно кондиционирования и очистки воздуха, оттуда же воздух запускался в другие помещения. Зачастую не хватало, но как-то перебивались. Окна у нас не открывались.

— О "режимности" предприятия. Насколько строгим был контроль входа и выхода?

В.П. — Было очень строго. Были времена, когда время прихода проверяли специальные органы: отдел кадров, от предприятия "Народный контроль" от старшего поколения и "Комсомольский прожектор" от комсомола. Стояли на входе и проверяли, минута в минуту все закрывалось; отмечали, кто опоздал.

— Работа начиналась в девять утра?

В.П. — У нас в половину, по-разному.

Д.Ш. — Те, кто ездили в Зеленоград из области, могли в пределах часа изменить время прихода и ухода, в зависимости от электричек. В пропуске отмечалось, что человек приходит не в 8-30, а в 9. Иногда закрывали вахту минута в минуту и пускали только после занесения в специальный списочек, который отправляли в отдел кадров. У нас в отделении был Владимир Михайлович Коршунов, он занимался административно-хозяйственной деятельностью.

А.Н. — По столам и стульям.

Д.Ш. — И в том числе ловил опоздавших. Недостаточно было просто войти через проходную, нужно было еще добраться до пятого этажа. Лифты всегда переполнены. Мы тогда молодые были, я мог бегом взбежать на наш пятый этаж, который, считай, десятый. Открывается лифт, стоит товарищ Коршунов, демонстративно смотрит на часы и что-то записывает в свой список.

В.П. — У товарища Коршунова даже внешность была — ух!

— Какие меры принимались к опоздавшим?

Д.Ш. — Никаких, устный выговор.

А.Н. — Я знаю, что были случаи частичного снятия премии. Я считаю, правильно, если ты знаешь, когда твой сотрудник бывает на месте. В те времена электрички и автобусы ходили гораздо лучше, чем сейчас. Автобусы — каждые три-четыре минуты. Опоздать можно было только по собственному разгильдяйству.

— Предприятие секретное, оборонное — производился ли досмотр, не выносят ли чего сотрудники?

В.П. — На предприятие нельзя было пройти ни с чем, даже с сумочкой. Были камеры хранения внизу, куда можно поставить свою сумку и идти работать.

— Даже дамскую сумочку?

Д.Ш. — Женщины проходили, конечно.

В.П. — Портфель нельзя было пронести в принципе. Чтобы пронести папку, нужно было поставить в пропуск специальный штамп.

— Это касалось и начальства?

Д.Ш. — Конечно. Но у начальства всегда стояли штампики.

В.П. — Пропускная система была очень не для всех. Штампик "стрелочки" означал свободный вход и выход.

А.Н. — Но только в рабочее время. Рабочее время начиналось в 9:00 — штампик начинал работать в 10:00. Работаешь до шести, значит штампик перестает действовать в 17:00. С 10:00 до 17:00 можешь ходить.

В.П. — Штамп "часики" означал круглосуточный проход. Это более "сильная" печать. И штамп "папочка", с которым можно проносить папку. Папку могли досмотреть, но обычно не досматривали.

А.Н. — Досматривали.

В.П. — Я ходил с папкой без досмотра.

А.Н. — Еще был штамп "вездеход", с правом портфеля без права досмотра.

В.П. — Это для дирекции.

А.Н. — Не для дирекции, у меня был.

В.П. — За штампиками сильно охотились, потому что это была большая привилегия.

Д.Ш. — Женские сумки иногда тоже досматривали, хотя редко, конечно. Однажды моя мама купила продукты, которые продавались в столовой, пачку масла. Сумка была больше, чем обычно, было видно, что там что-то есть. Долго копались. Иногда у них бывали приступы бдительности.

А.Н. — Что касается выноса с предприятия — это институт, тут особо ничего не возьмешь. А на заводе немного по-другому, там и материалы, и съемные железяки.

В.П. — Здесь тоже были мастерские.

А.Н. — На заводе этого было больше по объему, можно было договориться с токарем.

— По поводу столовой — хорошая ли она была?

Д.Ш. — В южной зоне было три столовых, в самом НИИМП не было. Была хорошая столовая в Научном центре, наверху, там было две комплексных линии. После 88 года она стала хуже. Была столовая в переходе между НИИТТ и "Элмой", ее именовали элмовской столовой. Она была чуть дороже, но был хороший выбор, можно было набрать любых блюд, а не комплексные обеды. На "Ангстреме" была примитивная, плохонькая столовая, там никто из наших не питался.

А.Н. — На "северной зоне" столовая была, в здании "елочка". Там было три зала под столовую и один зал с большим-большим буфетом.

— Вспомнилось, как после 9 класса меня послали на пратику в качестве оператора ЭВМ на завод "Элион", это было в середине 80-х. Надо сказать, я увидела такую картину: мужская часть отдела, где я оказалась, играла на этих самых ЭВМ, женщины-сотрудницы обсуждали свои дела, показывали наряды, изредка работая. К чему я это — насколько в те годы, о которых мы говорим, на предприятии соблюдалась дисциплина — в прямом рабочем смысле? Насколько люди занимались своими прямыми обязанностями?

А.Н. — С конца 70-х до середины 80-х годов в "Элас" было очень много заказов. Это были крупные темы, плавно переходящие одна в другую. "Сургут" переходил в "Сплав", "Сплав" переходил в "Серну", "Серна" — во что-то еще. Никто не мог просто сидеть. Представители разработчика приходили на завод и участвовали в регулировке аппаратуры. Дмитрий приезжал во второй цех, я работал в цехе изделий, работающих в СВЧ-диапазоне, к нам приходили люди из подразделений Николаенко, Кравченко. Когда я перешел в институт, на работу, которая призвана к управлению экономикой, то и там не "сидели". Генеральный директор Геннадий Яковлевич Гуськов при всей его внешней мягкости был жестким руководителем. Раз взялся за тему — будь добр исполняй. Я это знаю по себе, потому что был главным конструктором по двум темам. Когда я получил собственную тему, то первый год работал вообще без выходных. Спрос был большой, мы работали.

— Владимир, вы были начальником лаборатории. В лаборатории было строго с дисциплиной?

В.П. — Тут надо разделить периоды. До 87, 88, 89-го не было времени на праздные разговоры. Конечно, разговаривали, беседовали, делились мнениями. В целом, приходилось заниматься работой, было неприлично "сесть и открыть книжку".

— А уйти, например, в рабочее время в магазин?

В.П. — Просто уйти было невозможно. Если хочешь уйти полшестого, то нужно было спросить начальника. Уйти на 10 минут раньше можно было себе позволить раз в две недели. Работа была. Потом заказы постепенно ушли, деньги ушли. Народ начал просто высиживать свое время.

— Наверное, я застала такой период, когда уже нечего было делать.

А.Н. — Перестроечные времена.

В.П. — Здесь очень четко: есть работа — работаешь, нет работы — сидишь, что делать?

— Хотелось бы поговорить о том, что составляло общественную жизнь предприятия в 80-е годы. Об этом вы упоминали и в прошлом интервью, говорили о том, как помогало предприятия, комсомол тем же музыкальным группам. Была ещё работа на ПОКе, были ещё поездки "на картошку". Как часто вы этим занимались?

Д.Ш. — В 80-е годы регулярно, как только наступала осень. Привлекали, конечно, больше молодежь. Мне пришлось много поработать на ПОКе, обычно по вечерам. День выходной, но к пяти часам шли работать на ПОК. Как вагон разгрузят — так и отпускают. Могли работать до 11 вечера, а могли и до двух ночи. И так иногда чуть не целую неделю, а то и больше. И так фактически каждую осень.

— А овощи хорошие были? Если вспомнить овощные магазины 80-х — там продавалось не бог весть что.

Д.Ш. — Разные.

Д.Ш. — Обычно мешки с картошкой или луком, иногда арбузы были.

А.Н. — С картошкой это везло. Если на капусту попадешь, а она подмороженная, только оттаяла и с гнильцой, она не токмо что воняла, а прямо пахла.

Д.Ш. — Летом нас иногда набирали, человек тридцать, для работы в колхозе. Поработаешь в охотку, особенно если хорошая погода. Привлекали не только в подшефные колхозы, но и на хозяйственные работы в профилакторий в районе деревни Колтышево. Иногда набирали бригады на месяц или больше на работу в колхозе, обычно в Дмитровском районе. Году в 91-м я поехал в такую поездку, вместо обещанного месяца мы проработали все полтора.

А.Н. — Зато в Зеленоград приезжали овощи.

Д.Ш. — Зато здоровая физическая работа на свежем воздухе. Кстати, оплата была больше, чем у простого инженера.

— Можно было домой овощи привезти?

Д.Ш. — Да, нагружали кто чего хочет.

А.Н. — Но молодежь в основном этим не занималась.

— Молодежь занималась закупкой спиртного и распитием в колхозе?

А.Н. — Не особо.

Д.Ш. — Нет, у нас крайне редко это делали. Бывало, всем коллективом, но буквально один-два раза за весь месяц.

В.П. — Не было принято. Может, раз или два устраивали "день здоровья". Выехали на поле, подергали свеклу, вышли на берег Истры, посидели, уехали. А в остальные заезды: поработали — уехали.

— Были еще ДНД — добровольные народные дружины. Вы участвовали в них? Это было дело добровольное?

А.Н. — Все было добровольное, вы меня поняли, товарищи?

Д.Ш. — Кто не хотел, тот не участвовал.

— Это давало какие-то преимущества?

А.Н. — Никаких.

Д.Ш. — Отгулы были. У нас некоторые люди ходили и потом использовали эти отгулы. Меня никто не принуждал.

— Что входило в обязанности дружинника? Смотреть за общественным порядком?

В.П. — Иногда поручали разносить повестки по квартирам.

Д.Ш. — "Участковый приглашает такого-то на беседу". А так была обязанность ходить, смотреть.

А.Н. — Собеседование с дружинниками проводил участковый. Ему неохота было бегать по этажам. Бабушка пожаловалась на внука, что он шумит, плохо себя ведет, надо отнести ему повестку.

— Случалось ли, что к дружинникам подходили люди, просили помощи?

А.Н. — Никто не подходил.

Д.Ш. — Конечно, можно было шугануть ребятишек.

А.Н. — Если кто затаил злой умысел, то, увидев дружинников, подождет, пока мимо пройдут. А ходили не торопясь.

А.Н. — ДНД плавно закончилась с перестройкой.

— Как вы уже говорили, комсомольская организация вам помогала. Вы себя в целом комфортно чувствовали, не было проблем с комсомолом?

Д.Ш. — Мне довелось быть комсомольцем в школе, армии, институте — МИЭТе, и в НИИМП. Свой комсомольский срок я закончил в армии лейтенантом. В школе и армии у меня было недоумение, зачем нужна эта организация, я не видел от нее никакой пользы.

А.Н. — Все в приказном порядке.

Д.Ш. — Платили взносы, а больше ничего не было. В МИЭТе было немного лучше. Сначала я был учеником физматшколы для школьников 9-10 классов, это здорово помогало поступлению в вуз. Потом я там преподавал два года. В МИЭТе устраивали интересные привозные концерты. В 78-м приезжала группа "Високосное лето", в институте проводили КВНы. В МИЭТе было две студии: киностудия "Рафинад", где активное участие принимал Владимир Платонов, и театральная студия "Факир" — "Факультет имени Райкина". Фактически все курировалось комсомолом, поэтому польза от него была. А уж когда дело дошло до НИИМП, я увидел, какая это может быть неформальная хорошая организация.

А.Н. — Нам повезло. Алексей Михальченков всегда говорил, что в НИИМП самая неформальная обстановка. Но всегда заканчивал: "Не надо этим гордиться".

— Была и другая сторона — комсомольские собрания, на которые надо было ходить. Случалось ли кого-то осуждать за антиобщественное, антикомсомольское поведение?

А.Н. — Случалось.

— Оно того стоило, или такие вопросы вообще не обсуждались?

А.Н. — Тогда так было принято.

В.П. — Мы все всё прекрасно понимали. Я был членом комитета комсомола.

А.Н. — А я был председателем комиссии по разбору персональных дел, главный по "полевым судам".

В.П. — Например, было такое дело: девушка окрестила своего ребенка. Это считалось совершенно недопустимым, вплоть до исключения из состава комсомола. Мы все понимаем, что это ерунда. Но персональное дело должно быть рассмотрено и доложено наверх, в райком. Перед заседанием комитета комсомола один из членов выходит к этой девушке и инструктирует: "Говори, что ничего не знаешь, что бабушка тайно окрестила твоего ребенка. Поняла, что говорить?" — "Поняла". Заходит, рассказывает перед комитетом, как ее научили: "Ничего не знаю, бабушка тайно окрестила". Все понятно — выговор. С занесением или без занесения? Решили, что без. И все.

А.Н. — Как правило, было с занесением.

В.П. — Мы понимали, что нужно формально отчитаться. Знали, как нужно сделать чинно-благородно, так, чтобы никого не обидеть, тихо-мирно разойтись.

А.Н. — Бывали и серьезные вещи, например, воровство.

В.П. — Ну это другой разговор, конечно.

— Что еще считалось серьёзным проступков, который надо разобрать?

А.Н. — Нарушение общественного порядка в городе. В милицию попал — сразу на разбор.

За это могли лишить 13-й зарплаты, квартальных премиальных, если они есть, или ежемесячной премии. Могли перенести отпуск на зимнее время. И в кругу товарищей добить.

— Водился ли у вас самиздат, читали ли запрещенную тогда литературу?

А.Н. — Все читали.

Д.Ш. — Подавляющее большинство.

В.П. — У нас к этому спокойно относились. Ну читали и читали, ради бога. В 77-м, когда я учился на четвертом курсе в МИЭТе, у одной девушки нашли в общежитии "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. Ее вызвали.

Д.Ш. — Хотя это была не запрещенная вещь, запрещен был только "Архипелаг ГУЛАГ".

В.П. — Тем не менее. Мы думали, что исключат. Но не исключили, с ней поговорили, она книжку спрятала, этим дело закончилось. Мы не видели суровых наказаний.

А.Н. — Были негласные запрет. Например, Стругацкие. Вроде ничего запрещенного и не было, с компьютеров распечатывали. Например "Сказка о тройке-2", которую ты мне подарил.

Д.Ш. — Или, например "Мастер и Маргарита" Булгакова — вроде и не запрещенный роман, но "нерекомендованный", купить его было невозможно.

— Он был полулегальный вплоть до года 85-го.

В.П. — Его тоже печатали, читали.

— Рассказывали сотрудники друг другу политические анекдоты?

А.Н. — Это всегда было, и сейчас есть.

В.П. — Анекдоты рассказывали всегда.

— Сейчас уже неинтересно. Нет новых политических анекдотов, всё какие-то "перепевки" старых.

В.П. — Не про кого.

Д.Ш. — Рассказывали, причем довольно свободно, не оглядывались на первый отдел, не было таких мыслей.

— В конце 70-х вы могли рассказать анекдот про Брежнева в курилке?

А.Н. — Скажем так: этим двум да, а если ходит кто-то в синем халате — ну черт его знает... Отойдем в сторонку и расскажем.

— Сотрудники НИИМП принимали участие в зеленоградском КВНе.

А.Н. — Как правило, мы были чемпионами.

— Где происходили игры КВН в те годы? Какие еще были команды?

В.П. — Началось с того, что нам было скучно просто сидеть на работе, а потом идти домой. Мы так не могли. Подумали, что надо как-то развлекаться.

А.Н. — Не только тестостерон вырабатывался.

В.П. — Подумали, что вот раньше КВН был, а сейчас нет, а дело хорошее — давайте что-нибудь такое сделаем.

А.Н. — Это после МИЭТа, там был "Факультет имени Райкина" и "Рафинад".

В.П. — Да, все шло оттуда. Наша команда вышла из МИЭТа, где мы занимались творчеством: я, например, кино занимался, кто-то театром. Хотели продолжить это дело. Первую игру организовали между НИИМП и заводом "Компонент", в зале совещаний в "клюшке" — он небольшой, но его было достаточно. Всем понравилось, потом мы решили сделать встречу с "Ангстремом".

А.Н. — Тем более, что выпускник МИЭТа Алексей Грицай пошел на "Ангстрем".

В.П. — Договорились с ним, что каждый соберет свою команду, сыграли.

А.Н. — Это было в 1979 году.

В.П. — Играли уже на "Микроне", там был довольно большой зал. Всем понравилось.

А.Н. — Потом — выпускники МИЭТа против студентов МИЭТа.

В.П. — Последний турнир, где играли все зеленоградские предприятия — и "Зеленоградстрой" и "Теплоцентраль"...

А.Н. — И даже УВД.

В.П. — Был турнир по олимпийской системе на убывание.

А.Н. — После 83-го года.

В.П. — На "Микроне" шли предварительные игры. А последняя финальная игра проходила в ДК, в большом зале, вмещавшем больше тысячи человек.

А.Н. — Билетов было не достать.

— Я спрашивала нынешних КВНщиков в интервью о шутках, связанных с Зеленоградом, местных, так сказать. Оказалось, их придумать сложно. А увас такие были, в 70-80-х?

А.Н. — Помню обалденную шутку. В то время Зеленоградом правил райком партии, несмотря на то, что был еще исполнительный комитет. Партия рулила всем. Меняли как-то трубы парового отопления по всему Центральному проспекту. Вытащили их из-под земли, года два или три они были над дорогой, а чтобы переходить через них, установили деревянные мостки. У нас была шутка: "Строится зеленоградское метро, в настоящее время проходит испытание горячей водой и паром". Еще одна шутка: "Два орла летят над Зеленоградом и видят трубопроводы. "Гляди, что это они там тянут?" — "Пивопровод в МИЭТ ведут" — "Что-то они тя-янут..."

— НИИМП стабильно выигрывал в КВН?

А.Н. — Один раз проиграли МИЭТу.

В.П. — Это было в самом начале. Потом мы организовали свою команду, и она была лучшая. Так получилось, что у нас собралась наиболее сильная команда.

Д.Ш. — Был еще один фактор, благодаря которому мы побеждали чаще других. У нас была единственная "фирма" в Зеленограде, где существовала выездная школа комсомольского актива.

А.Н. — Лидеры комсомола НИИМП и завода раз в год с четверга по воскресенье выезжали на свою базу отдыха в Конаково.

Д.Ш. — Собиралось человек 90.

А.Н. — Разбивались на три группы, именовавшихся отрядами: южной зоны (корпус "Б", где мы сейчас сидим), корпуса ПГД и заводской. Каждый день нужно было что-то делать. Помимо комических эстафет, выражаясь казенным языком, общеполезных работ, обучения, которое чаще носило формальный характер, нужно было что-то придумать каждый раз — к завтраку, обеду, ужину.

В.П. — Каждый вечер проходил полноценный концерт. Таким образом мы нарабатывали номера, сценки, шутки, и к турниру КВН у нас уже все было готово.

— Среди участников должны были быть активные, артистичные люди?

В.П. — Конечно, без них никак.

А.Н. — Людям было скучно.

В.П. — Тем более, когда ещё нет семьи.

А.Н. — У меня была.

— От семьи оторваться было сложно?

А.Н. — Можно, иной раз насовсем.

— Говорят, в 70-х на зеленоградских свалках можно было найти много интересного. Это правда?

Д.Ш. — Правда.

А.Н. — Дима у нас старший по свалкам.

Д.Ш. — Во второй половине 70-х годов я очень увлекался радиолюбительством. В официальных магазинах, например, в "Пионере" на улице Горького, в магазине радиодеталей на Шаболовской был убогий выбор. Всегда чего-то не хватало. Я обошел все свалки основных предприятий — "Элиона", "Микрона", "Компонента", и, конечно, "Ангстрема" с "Элмой". Опытным путем выяснил, что с этой точки зрения лучше "Ангстрема" и "Элмы" ничего нет. Выкидывали разные материалы, например, листовой алюминий для конструкций. Можно было найти и готовые корпуса от приборов, вполне приличного вида, не помятые, покрашенные. На "Элме" я находил иногда чуть ли не целые емкости с хлорным железом, которое использовалось для травления печатных плат. И сами печатные платы, заготовки, то есть фольгированный текстолит, можно было найти и односторонний, и двусторонний, причем довольно больших размеров. Интересовали крепежные изделия, болтики, гаечки, которых тоже не было в магазинах, и радиодетали по мелочи — электролитические конденсаторы. Летом, раз в неделю, я садился на велосипед, подъезжал к ангстремовской свалке, потом ехал на "Элму", набивал полную сумку.

Д.Ш. — Самое смешное, что мне никто ни разу не сказал — а что ты здесь делаешь? Люди открывают задние ворота, вывозят оттуда контейнер с очередным барахлом, я при них копаюсь, откручиваю болтики-гаечки — никто ничего не говорит. В начале 80-х годов эту территорию огородили забором.

Юлия Кравченко