— Сегодня мы говорим о вашей работе, о работе архитектора в Зеленограде вообще и ее нюансах. Одна из актуальных тем — проект мемориальной доски, которая должна появиться на памятнике «Защитникам Москвы» около станции Крюково. Этим проектом занималось ваше архитектурное бюро. Что он собой представляет?

— Да, мы уже сделали этот проект, определились, предложили свои варианты. В принципе, заинтересованным людям и всем знакомым вроде бы нравится. Сначала о самом месте. Это место знаковое, считается культурным достоянием. Мы пришли, посмотрели; нужно было для себя определиться, что там можно делать, что нельзя, и что мы хотим в итоге. Понятно, что есть 500 имен — как это сделать? Там стоит памятник солдату. Общемировая архитектурная тенденция — максимально сохранять такие знаковые вещи, чтобы новоделом не изменить дух того времени. После войны, а это примерно 1953 год, страна была бедная, боль еще жива, и люди на небольшие деньги поставили этот памятник. И его нужно сохранить. Можно было, конечно, попытаться сделать что-то грандиозное, но нужно максимально оставить ту идею: стоит солдат, все скромно, нет ничего блестящего, дорогого. В то же время нужно увековечить список имен. Когда делаешь мемориал, первой, конечно, возникает идея поставить обелиски, как принято. Обелиски изобрели еще в Египте. А скверик маленький; если ставить что-то объемное, оно сразу «убивает» масштабом, занимает место, пропадает сам сквер, пропадает масштаб этого солдата, его нужно увеличивать, и по идее нужно менять памятник. Поэтому мы стали искать вариант, как максимально не изменить место и в то же время увековечить имена. Первое, что мне пришло в голову, один из вариантов, — сделать стеклянные стелы в воздухе, на которых будут в воздухе высечены имена, чтобы это было прозрачно. Вроде поэтично, и в то же время стекло прозрачно и визуально не занимает пространство, и вроде современно. Мы нарисовали этот вариант, он нравится. Единственное — немножко смущает элемент выставочности, что ли, когда такие стеклянные вещи. Может, если проработать, это можно было бы сделать, но их установка повлечет за собой земляные работы, строительство, а в этом месте копать землю уже является проблемой.

— Потому что памятник является культурным наследием?

— Да. Я приходил, изучал это место, фотографировал, тут же подошли люди, стали рассказывать, что видела мама, как шли танки. И это место раз шесть переходило из рук в руки, в этом месте столько погибших. Раньше же хоронили в бою, никто и не знает, может, кто-то и лежит. Проводить все эти работы проблемно. Мы отложили этот вариант и стали прорабатывать дальше. Появилась вторая идея. Там есть клумба, и на ее месте мы решили, ничего не меняя, не трогая ни одного камня брусчатки, сантиметр в сантиметр, сделать по периметру гранитные плиты под углом, и на них высечь имена. Получилось масштабно, по высоте это не превышает 50 сантиметров. Стоит солдат с поникшей головой перед своими погибшими братьями, и перед ним высечены имена. По сути, мы дополнили памятник.

— Фактически получается, что это будет не просто новая мемориальная доска, а реконструкция памятника? Он уже будет выглядеть иначе.

— Да. Мы практически ничего не трогали на месте существующей клумбы, даже сохранили ее, просто заняли метровую полосу по ее периметру гранитом с небольшим уклоном и высекли имена. Получился образ: стоит солдат с автоматом, с опущенной головой, прощается или склоняется перед погибшими товарищами. Мы высекли перед ним имена и, по сути, раскрыли идею этого памятника. Мы как раз положили перед ним на доске имена всех его однополчан, которые там погибли. Всем, кому мы показывали, в принципе понравилось.

— Второй вариант окончательный?

— Его еще будут рассматривать (к моменту публикации этот вариант утвержден — Ред.). Я надеюсь, что одобрят, потому что всем, кому показывали, очень нравится, всех это трогает, все с замиранием воспринимают.

Мы сделали этот вариант. Чем он хорош? Мы практически не ведем земляных работ, снимаем вдоль клумбы 15 сантиметров грунта, кладем бетонную плиту, облицовываем ее гранитом. В то же время получилось традиционное решение в этой национальной зоне: на братской могиле на уровне земли лежат плиты с высеченными именами. Вроде все просто, но это надо было придумать. В принципе, я доволен этим вариантом. Посередине клумбы даже остаются цветы, и каску мы поставили на место. Сначала даже трудно понять, что что-то изменилось: как был скверик, так и остался; появились лишь высеченные на граните пятьсот имен.

— Все имена и фамилии уместились?

— Фамилии, звания, — все уместилось. Черный, серый гранит. Перед доской с именами идет горизонтальная гранитная доска сантиметров тридцать, на которую можно поставить свечку, возложить цветы. Наверное, будут приезжать родственники погибших, увидят фамилию деда — можно положить цветы, поставить свечку. Каждый человек может в этом месте не просто прийти, но и поклониться, что-то сделать.

— Мади Лупканович, ваш коллектив некогда был в составе «Зеленоградпроекта». В 2003 году вы отделились от известной зеленоградской проектной организации. Почему вы решили работать самостоятельно?

— Я приехал в Зеленоград в 1986 году, отработал в «Зеленоградпроекте», стал уже взрослым, захотелось работать самому. Мы благополучно отделились, без проблем, неболезненно. Нас уже все знали, и мы всех знали.

— Вас знали как комплексную бригаду в составе «Зеленоградпроекта»?

— Да, мы как работали бригадой, тем же коллективом и ушли.

— Вам захотелось попробовать свои силы?

— Хотелось давно. Когда умер наш шеф Игорь Александрович Покровский, мы тогда и уволились, и организовали бюро. Мне было уже 50 лет, был достаточный опыт работы. У всех архитекторов должна быть творческая самореализация, рано или поздно надо на это решиться.

— Немало новых зданий, которые были построены в последние года в Зеленограде, были спроектированы как раз вашим бюро. У горожан неоднозначное отношение, например, к зданию военкомата. Как вы работали над этим проектом? Почему именно такое цветовое решение?

— Это был практически наш первый проект, после того как мы отделились. Цветовое решение подсказывала сама ситуация. Рядом находилось здание теплоцентрали, оно тоже в цвете — алюминий, красный, синий, белые цвета, трубы. Почти все цвета рядом присутствовали, мы практически просто их использовали. А само здание мы сделали под цвета российского флага. Военное здание — вроде бы логично. Что интересно, всем военным это нравится, они говорили, что цвет их устраивает. Когда мы делали интерьер, хотели сделать двери уставного цвета, военком принес бумагу, письмо военного комиссара Москвы, в котором было написано, что запрещается в военкоматах использовать серый цвет. Это, видимо, пресыщенность, везде военная тематика.

— Один из недавних ваших проектов — поликлиника в 20 микрорайоне, строящаяся сейчас. Это типовое строение?

— Это индивидуальный проект. Единственно, там сложный участок для поликлиники, тесный. Обычно по технологии поликлиники делают двух-, трехэтажными, это связано с санитарными нормами. Здесь был затесненный участок, и заведомо было заложено, что здание должно быть семиэтажным. Не хватало земли. Мы сделали такую архитектуру. По функциональному составу это, скорее, даже не поликлиника, а медицинский центр. Там есть поликлинические отделы, отдел восстановительного лечения, пять рентгенкабинетов, администрация, центральная лаборатория по анализам крови.

— Это здание будет чем-то отличаться от привычных поликлиник, внутри?

— Да, конечно. Сейчас начинают облицовывать. Думаю, через месяц мы увидим ее объемное компактное решение; по планировке фасад решен спирально. Во внешней облицовке и внутри использованы алюминий и стекло. Здание с внутренним двором, великолепными подрамными лифтами. Я бы сказал, это будет современное, сложное, технологическое, техническое здание. Я думаю, сейчас это будет одно из самых современных зданий в Зеленограде.

— Еще одно интересное здание, которое строилось по вашему проекту, — школа для детей-инвалидов в Малино. Ее окна проектированы на восток. Чем было обусловлено это решение?

— Это санитарная норма. Учебные классы должны иметь восточную ориентацию. Разрешается делать и на юг, но тогда нужны солнцезащитные устройства. На запад практически запрещается, либо это нужно оговаривать. Это условие, которое желательно выполнить. Обычно его не выполняют, но мы поставили задачу выполнить практически все нормы. Санитарные нормы, которые существовали в Советском Союзе, замечательные, если их соблюдать.

— Но это же новая норма? Далеко не во всех старых школах восточные окна, бывают и на запад.

— Да, это решали по ситуации, но должна быть восточная ориентация, это связано со здоровьем детей, со зрением. Это не то что обязательная, а рекомендуемая норма, но ее обычно нарушают.

— Как долго вы работали над этим проектом, хотелось ли сделать что-нибудь уникальное, нестандартное?

— Конечно, тема школы, все учились...

— И всё-таки школа для непростых детей.

— Даже если бы это была просто школа. Конечно, хотелось сделать ее оригинальной, необычной. Я как-то зашел в школу, где у меня учится сын, в 4 микрорайоне; поднялся на этаж и увидел, как там душно, в коридорах темно, окна не открываются, не проветривается. Господи, думаю, как же там дети проводят целый день, так же нельзя. Поэтому в этой школе мы, во-первых, поставили свет, чтобы не было «типовушности». Чтобы когда дети бегут по коридорам — везде менялся цвет, пространство; чтобы обязательно было много света. Когда покрашено одной краской, становится скучно, школа как казарма.

В этой школе мы сделали обязательным условием, чтобы открывались все окна. Мы их еще разбили на небольшие створки, чтобы дети могли сами открывать и сами регулировать поток воздуха. В типовых школах меняют окна, но они под два метра, однозначно их никто не откроет, их просто опасно открывать. Здесь мы сделали створки на уровне роста ребенка. Плюс мы заложили в окнах шумозащитные клапаны, они приоткрываются в щель. По идее как происходит: дети отучились, ушли, окна закрыты, и воздух как был в помещении, так и остается. Эти шумозащитные клапаны позволяют за ночь проветрить помещение. Мы поставили себе задачу: создать условия для здоровья детей. Думали даже не об архитектуре, а о создании условий: чтобы был хороший воздух, много света, чтобы пространство постоянно менялось. Поэтому центральный холл сделан в виде атриума, там пальма, как бы центральная площадь, а с него идут коридоры в классы — улочки, они все время меняются, и там, где они меняются, образуются небольшие площадки, площади, и с каждым поворотом меняется цвет. Вдруг на повороте появляется новый цвет, на всю высоту витраж, с витража открывается вид на дубы, которые там растут. Там росли дубы, мы так спроектировали, что их полностью охранили, и школа стоит между ними.

— Наверное, если бы так строили и обычные школы, учиться было намного веселее..

— Когда я учился в архитектурном, у нас был профессор Макаревич — это отец Андрея Макаревича, — и перед каждым проектом он читал лекцию. Например, если проект — школа, он читал лекцию про школу. Это было в советское время, примерно в1980-м. Он говорил, что школа — это и есть то место, где закладывается человек. Что мы хотим, если у нас дети учатся в таких школах?.. Что она может дать? Очень важно, чтобы там был свет, тогда и дети будут другие. Мы эту школу сделали, она стала показателем, задала общий уровень, к которому будут стремиться при ремонте других школ.

— В продолжение школьной темы: вы делаете проект кадетской школы, которую планируют строить в Зеленограде. Расскажите об этой работе.

— Мы сделали проект кадетской школы, он уже утвержден. Из-за кризиса он два года лежал на полке, за это время изменились нормы по энергоэффективности, и сейчас нам заказали её корректировку. Я надеюсь, что до Нового года мы выйдем из экспертизы, и в следующем году начнется строительство этой школы. Кадетская школа, я надеюсь, будет замечательная; проект у нас, я считаю, необычный. Там интересная форма, необычная школа, и состав ее интересен. Будет 25-метровый бассейн. Сначала получался коротким, но мы договорились с департаментом, что сделаем его уже, но длинным, чтобы дети могли плавать. Тир, спортивный зал. По составу получится полноценная великолепная школа. В наружной отделке она тоже интересна, мы использовали новый материал, который только появился в России, — райцинк, состав цинка с титаном; интересная облицовка. Я думаю, что и интерьеры интересные. Там будет блок спален на сорок человек.

— Это школа для мальчиков?

— Мы тоже думали, что только для мальчиков. В Москве была программа — в каждом округе построить по кадетской школе. Везде построили, кроме Зеленограда. Когда мы выясняли в Москве состав, оказалось, что там половина девочек. Говорят, девочки идут с удовольствием в кадетскую школу, вовсю занимаются. Для нас это тоже было неожиданно. Но девочки в России боевые.

— Интересно, кстати, насколько будет востребована кадетская школа в Зеленограде.

— Я думаю, она однозначно будет пользоваться успехом. Она имеет такой функциональный состав, какой трудно представить в обычной школе. Есть свой великолепный отдельный актовый зал, столовая. Не просто столовая, а полноценная — с полным набором: кухня, с запасом. В городе не так много хороших плавательных залов, а тут будет свой бассейн, свой отдельный спортивный зал, внизу тир, помещение для тренировок, танцевальный зал. В общем, я надеюсь, мы все сделаем, будет замечательная школа.

— Наверное, архитектору всегда хочется воплотить все, что он задумал. Случается ли разрыв между проектными планами и самим строительным процессом? Архитектор предполагает одно, заказчик ставит другие условия, и в конечном счете получается не то, что хотелось бы.

— Такая проблема действительно существует, но это городские заказы, и у нас с заказчиком замечательные отношения.

— Вы имеете в виду «Зинвест»?

— Да. Они нас всегда поддерживают, очень положительно относятся к нашим творческим изысканиям. Проблемы возникают при строительстве, когда появляются подрядчики, у которых возникает желание сэкономить, что-то заменить. В данном вопросе все зеленоградцы выступают единым фронтом, и мы благополучно требуем, заставляем, практически выполняем все, что заложили.

— То есть вот этого разрыва между проектом и воплощением нет?

— Постоянно включается префектура, строящуюся поликлинику сейчас постоянно, еженедельно посещает Олег Олегович. Мы пресекаем такие хотелки строителей.

— В части финансирования вы сразу ориентируетесь на определенную сумму? Например, хочется сделать что-то из дорогого стекла, но заранее понятно, что это дорого и нужно делать более скромный проект.

— Да, хороший вопрос. Я считаю, что здесь проблема существует. Это же бюджетный объект. Наши деньги — это проект и экспертиза. Экспертиза что-то снимает, что-то отрезает. Тут важно сделать проект так, чтобы не превысить эту никем не оговоренную сумму и материалы. Я думаю, что у нас уже есть определенный опыт, мы понимаем общую позицию. Кстати, нас всегда поддерживает Москомархитектура. На самом деле у людей общее желание — сделать лучше, как правило. Возникают нюансы по деньгам, но надо так закладывать, чтобы тебя приняли. Что-то нужно заложить дорогое, но объяснить, что это необходимо, а что-то действительно сделать дешевое. В итоге мы же сделали школу, там прекрасные материалы, в холле мы использовали мрамор — персидский, итальянский. Я думал, что не сделай мы центральный холл с зимним садом с мрамором, можно было положить керамику, но она выглядела бы совсем по-другому.

— Хотелось бы поговорить о зеленоградской архитектуре вообще, о планировке города и вашем к ней отношении. Ваше бюро занималось проектированием реконструкции 2 и 4 микрорайонов, новые дома, которые там построены, и в частности 240 корпус, где ЗАГС, — это все ваши проекты. Вы сказали, что приехали в Зеленоград в середине 1980-х, в 1986 году, то есть вы помните еще старую застройку.

— Да, пятиэтажную. Была хорошая застройка, симпатичная. Планировка старой части Зеленограда была сделана профессором Рожиным, он у нас еще преподавал в МАРХИ. Работа была сделана великолепно, она прекрасно отрисована, композиционно все продумано. Единственное, что эти пятиэтажки были грустные. Узкие проезды, страшненькие дома, но сам генплан был сделан великолепно; ребята, которые там работали, делали очень хорошо, без вопросов. То, что мы сейчас сделали, наверное, не очень хорошо.

— Почему вы так считаете?

— К сожалению, не было как таковой цельной реконструкции, какая должна быть. Использовали метод пионерских домов, когда нужно было снести и поставить один дом.

— Вы имеете в виду программу сноса пятиэтажек?

— Да, мы сносили по одному дому, программа не давала возможности сделать цельную застройку. Сейчас в третьем микрорайоне, когда стали сносить полмикрорайона, уже можно было прорисовывать и сразу решать квартал целиком. Это более эффектно. На месте первых домов мы делали снос и вставляли типовой дом, поэтому получилось не совсем удачно. Тем не менее, мы сделали какие-то индивидуальные дома — корпус 240, на углу 2-го микрорайона 17-этажную башню. Я считаю, это удачные современные дома, они действительно индивидуальные, не похожи на другие.

— Они, конечно, выделяются.

— Они отличаются по планировке. Когда человек заходит в подъезд, он видит, что его подъезд исключительный, индивидуальный. Можно говорить о качестве работ, но жилье есть жилье. Тем не менее, к нам приходила как-то женщина из корпуса 240, ей нужно было поправить балкон, она сказала, что такого дома больше нигде нет. Она была очень довольна. Хотя мы сделали этот дом коридорным, он идет зигзагом с углом, это всех устраивало. Но когда на этаже несколько квартир, не четыре, как в стандартных типовых домах, а квартир шесть-восемь, то эта схема позволяет организовать людям службу консьержа, меньше платить, легче сброситься, больше порядка.

— В каком объеме осуществляется контроль архитектором строителей? Пока строились жилые дома, например, тот же 240-й, ваши архитекторы приходили, смотрели, как идет процесс?

— Тогда мы еще были молодыми, я бы сказал так. Опыт появляется со временем. Строителей нужно уметь контролировать, это достаточно сложный момент — заставить их делать качественно. Я думаю, сейчас мы достигли того момента, когда мы действительно можем на них влиять, заставить, мы можем и заказчика «включать», и городские власти как-то организовывать. Первые объекты, конечно, контролировать было сложно. Тот период был немного другим, общее настроение общества было другим. Была такая позиция, что строители — главное, им нужно было построить объект, а все остальные им мешали. Надзорные органы не так влияли, сейчас они уже начинают проверять не только их, но и нас, чтобы мы следили. Сейчас ситуация несколько изменилась.

— То есть контролируется, какие стройматериалы применяются, как они расходуются?

— Да. В смете заложены одни материалы, а строители используют другие. Качество работ, называется, — сделали и сделали. А сейчас, особенно в этом году, московский «Архстройнадзор» стал более тщательно к этому относиться, реагировать. Сейчас наши замечания стали влиять, на них стали смотреть.

— Если говорить об индивидуальных домах — в Зеленограде есть «Флейта», корпус 360. Дом неоднозначный, каково ваше отношение к нему?

— Очень хорошее. Это первый индивидуальный дом не только в Зеленограде, но и во всей Москве. Надо же понимать время, когда он был сделан, — в период массового строительства, когда шли только пятиэтажки и типовые девятиэтажки. Сделали индивидуальный дом, и не просто дом, а галерейный, на «ногах». Сейчас его, к сожалению, застроили, безобразие, на самом деле. Он был опубликован во всех учебниках по архитектуре. Надо понимать, что для того времени это было событие. А сейчас взяли, перестроили, застроили его, внизу магазины. Это на совести тех, кто подписал. Этого нельзя было делать.

— Но ведь еще в советское время во «Флейте» были магазинчики.

— Были, но в местах, заложенных по проекту. А потом домом пустоты застеклили, заложили камнем, заняли помещение.

— У нас было интервью с архитектором «Флейты» Феликсом Ароновичем Новиковым. Он подробно рассказывал об этом проекте. Но вот эта галерейная система, несмотря на то, что это в свое время необычно и интересно, со временем сыграла злую шутку. Люди живут в очень странных квартирах с коридорной системой, фактически без окон на кухнях. Феликс Аронович сказал в том интервью одну удивившую меня вещь — подобные проекты делаются и сейчас, и не только в России, но и в Европе. Делаются коридорные, галерейные здания. С вашей точки зрения, это нормально?

— Нормально, конечно.

— А как быть с комфортом людей?

— По нашим нормам кухня может быть без окна.

— Это строительные нормы?

— Да, это строительная норма, можно сделать и без окна. Окно в принципе есть, оно выходит в коридор. У нас все было унифицировано, и мы все дома меряем, например, по серии П-46, это самая массовая серия в Зеленограде. Даже индивидуальные дома мы делаем на основе П-46, почти все делают. Там стандартная планировка, и кухня с окном. А дома могут быть в принципе разные. Если брать ценовой диапазон, то в коридорных домах квартиры получаются дешевле.

— Их делают из соображения экономии?

— Да. Когда индивидуальные планировки, люди более свободные. А когда клепают секционные дома, массово делают микрорайоны, называют их индивидуальными, это, скорее... как бы сказать? Люди находятся в плену своих представлений о типовом домостроении. Они повторяют то, в чем они живут. Живет он в П-46, и на основе его делает индивидуальный, только делает его в кирпиче и монолите. Это грустно. Дома должны быть разные, чтобы зашел в соседний подъезд, а он совсем другой, тогда интереснее. Мы платим такие деньги, а повторяем историю из фильма «Ирония судьбы или С легким паром». Сейчас много индивидуальных домов. А вы зайдите в таком доме из одного подъезда в другой — он точно такой же, вы не найдете различий. Это, к сожалению, грустно.

Когда в голливудских фильмах показывают жилые дома, там нет таких секций, как у нас: площадка и четыре квартиры. Там, как правило, человек поднимается по лестнице, идет по коридору к своей квартире. Даже богатые люди, как показывают в фильмах, живут в домах, где коридорная система, а дальше уже его огромная квартира. В этом ничего такого нет, это нормальная практика.

— Применительно к «Флейте» — в этом есть что-то гостиничное. Но архитектор смотрит на дом со своей точки зрения...

— Я бы сказал так. Все дома должны быть разными, тогда будет интереснее жить. Где-то должно быть одно, где-то другое. Чем больше они будут различаться, тем будет интереснее. Так же, как мы все разные, так и дома должны быть такими же.

— Сейчас возле префектуры достроили здание, раньше оно называлось «сервис-центр». Это не ваш проект?

— Нет, ну что вы.

— Как вам это здание нравится?

— Грустно. Мне не нравится. Даже когда трудно материально, архитектор не должен идти на поводу подрядчиков, заказчиков. Попросили — спроектировали повыше, она стала расти и разбухать.

— Композиция нарушилась?

— Да. Мне, в общем, наплевать на это здание, но обидно... как бы сказать. Есть здание префектуры, это место было нарисовано. Едешь по Центральному проспекту, А тут сбоку выглядывает здание такого же масштаба. Я думаю, что это ошибка архитекторов. Говорят, что вроде его не наши архитекторы делали.

—Что бы вы хотели спроектировать, построить в Зеленограде?

— Я бы хотел построить целый микрорайон. Дали бы мне микрорайончик... По идее, нельзя допускать, чтобы микрорайонную застройку делали люди, не имеющие опыта: раз — и сразу сделал. Это достаточно сложная вещь, там связаны и архитектура, и социальные, и планировочные аспекты. Сейчас, с высоты лет, — мне уже скоро 60 будет — мне было бы интересно сделать микрорайон. Я бы сейчас постарался сделать то, что я представляю, что я знаю. Постарался бы сделать микрорайон, чтобы было по-настоящему интересно там жить.

— Сейчас, говорят, 19-й на подходе.

— Там это все сложно.

— Градостроительный план уже есть.

— Эти бюджетные объекты всегда идут по каким-то государственным унитарным предприятиям. Система тупо распределяется, это должен делать ГУП, почему — непонятно. Это ошибка. А ГУП, я бы сказал, это «общество безответственности», к сожалению. Все думают, что ГУП — это надежная опора, а на самом деле это скорее безответственность.

— Почему, они формально относятся к работе?

— Да. Хорошо, когда в ГУПе есть личности, которые могут его вести. Допустим, когда мы делали в 1986 году новый микрорайон, рисовали дороги красной линией, опыта не было, что-то изображали. Я пошел тогда в НИИ Генплана, там был главный архитектор, он говорит: «Ну, что ж вы рисуете такие дороги? Должна же быть проезжая часть, потом дерево, тротуар, велодорожка...». Кажется, что все просто, а за этим стоит опыт. На самом деле это очень сложно.

— Как вы думаете, в Зеленограде уместно ставить памятники?

— Да, конечно. Это малая форма, она украшает, даже не то чтобы украшает, — жизнь становится богаче, сложнее. Я бы сказал, это переходный масштаб между зданиями, между нами. Это то, что мы видим на уровне глаз, когда мы гуляем, где мы должны постоять, присесть, встретиться. Я считаю, в Зеленограде не хватает таких мест.

Это необязательно должен быть традиционный памятник — например, Пушкин стоит. Это могут быть абстрактные вещи. В то же время должны быть и традиционные скульптуры. Должно быть многообразие, тогда будет интереснее.

— У архитекторов распространено копирование, «делание по образцу»?

— Да, конечно, особенно это связано с жилыми домами. Здесь имеет место экономическая составляющая, это выгодно.

— Вы брали когда-либо при проектировании за образец уже существующее здание, проект?

— Нет, я не брал. Мы всегда что-то выдумывали. Но, к сожалению, большинство занимаются копированием. Действительно можно было бы взять какой-нибудь интересный проект. Грустно, когда за основу берут типовой проект, облицовывают кирпичом, а потом говорят, что это индивидуальное здание.

— Какие из современных архитекторов вам нравятся?

— Многие. Все известные в мире архитекторы интересны.

— А, например, Норманн Фостер, и его здания в Лондоне?

— И он хорош, и Кохас, и Заха Хадид интересные. И голландцы есть интересные. Мы были в Амстердаме, там голландцы сделали новый микрорайон, это группа OMA, молодые ребята. Такой потрясающий микрорайон! Мы были с супругой, она чуть не плакала, что можно так сделать здорово для людей. Понимаете, когда делаешь памятник погибшим воинам, уже возникает такое чувство. А здесь видишь район, сделанный для людей, и чувство аналогичное.

— Что мешает строить такие районы у нас?

— Я думаю, что, скорее всего, общество должно иметь возможность проявить волю, выразить свое желание видеть что-то подобное. В свое время, на заре советской власти, наш великий архитектор Мельников построил классные здания в Москве, все шедевры современной архитектуры, от которых практически идет современная мировая архитектура. Он строил по заказу профсоюза какого-то завода. Профсоюз выбирал проект Мельникова, и это были уникальные проекты в монолите. Они хотели, чтобы сделал Мельников, и он делал. И это требовали рабочие. Представляете, это было волеизъявление народа. Сейчас, к сожалению, такое трудно представить.

— Какие у вас сейчас задумки, планы?

— Ну, что-то интересное появится. Сейчас мы сделаем кадетскую школу, нам самим интересно видеть, как она будет построена. Дальше... Пока кризис, ничего особенного нет. Мы начали делать 619-й корпус в шестом микрорайоне, на месте снесенных корпусов 621, 620, 619. Там же Черное озеро, дом мы попытались сделать — избитая тема — как парус. Парус многие пытались сделать; в Дубае пытались сделать отель в форме паруса. В районе метро «Полежаевская» «Моспроект-2» сделал жилой дом, тоже что-то типа паруса. В Красногорске есть одна удивительная коммерческая проектная контора, они просто скопировали парус в маленьком масштабе и наставили их там. Безумие какое-то. Мы попытались изобразить свой парус, он будет с пристройкой, со спортзалом — 18 на 36. Почему парус? Потому что Черное озеро, люди там отдыхают, можно было попытаться сделать дом в образе.

— Должны ли вы учитывать парковочные места для жителей в новых проектах жилых домов? Есть ли определенные нормы?

— Да. В этом доме у нас как раз подземная двухэтажная парковка, она обеспечивает практически каждую квартиру. На одну квартиру одно машиноместо.

Мне бы еще хотелось сделать дома. Я сам живу в кирпичном доме, корпус 458, мы его сами проектировали, у нас в подъезде на этаже шесть квартир. Когда по шесть квартир на площадке, людям легче организоваться, сбрасываться на консьержа, и дешевле содержать. Когда есть консьерж, когда подъезд более-менее нестандартный, то интереснее. Он чистый, приятный. В этом доме мы хотели объединить две секции, и сделать один подъезд на две секции. Но сделать подъезд красивый, с зеленью, зеркалами. За счет того, что они объединены, чтобы людям в подъезде, бабушкам, можно было просто зимой посидеть, попить чайку, чтобы была какая-то социальная жизнь, и в то же время дом находился под охраной. Я надеюсь, что мы сделаем этот проект.

Юлия Кравченко