— Ваш творческий вечер пройдет в театре 18 ноября. Это второй такой вечер, первый состоялся в прошлом году...

— Если быть точным, это было полтора года назад, в конце позапрошлого сезона.

— .... И назывался он — «Мой Гамлет».

— Да, совершенно верно.

— Что вы покажете, представите публике на этот раз?

— Я не знаю, насколько зритель будет удивлен, но это абсолютно новая программа. Скорее всего, это будет что-то новое для меня как для артиста. Немного затрону сложных для себя авторов, в частности, это Владимир Маяковский и современный писатель, наш современник Захар Прилепин. Я хочу прочитать маленький отрывок из его романа «Санькя»; это известный роман, он получил за него несколько наград. Пожалуй, это основные моменты. Конечно, еще будет Александр Сергеевич Пушкин. И у меня еще остался неиспользованный материал, который я готовил к вечеру памяти Владимира Высоцкого. В том году у нас было два концерта, посвященные Владимиру Семеновичу, и у меня осталось несколько песен, которые в концерте не исполнялись, их я также хочу исполнить на вечере.

— Насчет Высоцкого. Вы же поете, играете на гитаре?

— Да, есть немножко.

— Как часто в жизни вы исполняете Высоцкого?

— Скажу честно, мне всегда было интересно его творчество. Но чтобы исполнять его... Это началось, когда наш художник Кирилл Данилов предложил сделать концерт памяти Высоцкого. Мы стали подбирать материал, я выбрал несколько песен, которые мне ложились на душу. Я стал их разучивать и теперь стал исполнять. До этого я не пел Высоцкого под гитару, но очень любил и люблю.

— Вы упомянули Прилепина. Я знаю, что раньше, во всяком случае, несколько лет назад, вы писали рассказы. Продолжаете ли вы это делать сейчас?

— Все изменилось с момента нашей последней встречи.

— Давно это было.

— Давно это было, да, вот наконец-то мы снова встретились, есть о чем поговорить. Это были просто рассказики. Это был, по-моему, 2001 год, с той поры я из рассказов ничего не написал. Но, конечно, были стихи, я больше писал стихи. Большую часть моих последних стихов, в том числе и старых, я исполнял на прошлом вечере. Я позволил себе такую наглость, вышел перед зрителем со своими стихами. Возможно, что и на будущем вечере я что-то продемонстрирую. Если это будет к месту, если пойдет разговор. Потому что я планирую общение с публикой, если это как-то возникнет, то, возможно, почитаю что-то из своих стихов.

— Вам задавали какие-то неожиданные вопросы на прошлом творческом вечере?

— Пожалуй, нет. Вопросы были очень добрые, честные. Меня спрашивали, как я отношусь к Родине, как я отношусь к природе; о моей работе — спросили, как я готовлюсь к ролям. Было очень приятно, когда человек, приехавший из Болгарии, рассказал: «А мы в Болгарии смотрели русский канал и увидели вас в сериале». Было очень смешно... Я вспомнил, был неожиданный вопрос. Какая-то женщина из последнего ряда крикнула: «Алексей, не покидайте нас! Мы слышали, что вы уходите к Табакову». Я был удивлен, откуда поползли такие слухи; мы пошутили, повеселились по этому поводу. Была очень добродушная атмосфера, мне понравилось.

— Но вы не уходите к Табакову?

— Пока нет, пока я здесь, с вами.

— Вы волнуетесь перед творческим вечером — если сравнить тот первый, что был, и сейчас?

— Вы знаете, я испытываю некоторое волнение. Срабатывает эффект, подобный закону второго спектакля у театралов. Премьера проходит, у всех эйфория, все эмоционально выложились, и второй спектакль проходит уже немножко «на нервяке», уже немного вяловато, и все боятся, что что-то не сложится. У меня сейчас такая же ситуация, потому что первый вечер, на мой взгляд, прошел очень успешно, меня тепло приняли, и я сам был, можно сказать, в ударе. Я не помню сильного волнения, я был уверен в себе. А сейчас представляю сложную программу, и в то же время, кажется, что зритель будет еще больше от меня требовать. Потому что он меня уже видел, и сейчас будет более требовательным, более въедливым, мне так кажется. И конечно, я никогда не читал на публику прозу, этот момент тоже присутствует. Но, я думаю, мы справимся.

— Чтение прозы с артистической, актерской точки зрения, сложнее, чем чтение поэзии?

— Для меня да. Стихи легче, они легче запоминаются, там есть мелодика. Проза сложнее, там сложно держать перспективу, потому что текст идет нерифмованными длинными строками.

— О «Ведогонь-театре», его истории и актерах, которые были с момента его образования, когда он ещё не был профессиональным, — достаточно много написано и рассказано. Тем не менее, хочется напомнить о вашем пути в театре, вы в нём с самого начала.

— Да, сначала это был детский театральный центр «Ведогонь», театр вырос из него. В «Ведогонь-театре» я работаю уже около 16 лет. Я пришел в 1995 году. Еще учась в школе, я пришел в театральную студию, мы успешно показали свой спектакль. Худрук меня заметил, с подачи моих педагогов, которые тоже работали тогда в студии, в детском центре, посоветовали меня взять в труппу. Вот я пошел учиться, вернулся в театр и продолжаю служить здесь родному городу.

— Вы помните свой первый спектакль?

— Самый-самый первый?

— Да, самый первый.

— На большой сцене, так скажем. Да, я помню. Это был спектакль по пьесе Робера Тома «Парад-алле, бездельники!». Я играл там эпизодическую роль славянского метателя ножей Владимира.

— Это имя персонажа?

— Вообще, он был славянский маг, но его переделали в «славянского метателя ножей». Не могу сказать, что это была удачная роль, ввиду отсутствия опыта. Я все время что-то пытался найти, пытался себе придумать костюмы — то в джинсах выйду, то в каких-то брюках; пытался найти образ. Но мне было как-то неуютно. Тем более я вводился на роль, я не работал изначально на постановке, и я должен был выполнять схему другого артиста.

— Вы сейчас помните ваши ощущения после первой премьеры? Что вы чувствовали, что думали?

— Я не помню того, что касается «Парада-алле, бездельники!» Я помню первое ощущение от нашего выпускного спектакля в студии, мы ставили спектакль «Маленький принц». Мне казалось в то время, что я гениально сыграл, что у нас получился спектакль, нас приняли. Несмотря на то, что говорили — Экзюпери сложная тема. Это был восторг, я гордился собой.

— Вернемся в сегодняшний день. Недавняя премьера «Ведогонь-театра» — «Бесприданница», и ваша роль Паратова. До премьеры мы встречались в этой студии с художественным руководителем театра Павлом Викторовичем Курочкиным, актрисой Натальей Третьяк. Я спрашивала, в числе прочего, «висят» ли над ними уже воплощенные образы? Это, конечно, всем известный фильм «Жестокий романс», это известные постановки, которые были в московских театрах, и можно даже вспомнить старый фильм «Бесприданница». «Да, — был ответ — это неизбежно, зрители все равно будут сравнивать». Когда вы репетировали, когда играли, вы вспоминали, как Паратова играли раньше, другие актеры?

— Я даже скажу больше. Работая над спектаклем, я пересмотрел все, что возможно было пересмотреть. Я искал видеозаписи; конечно, я посмотрел «Жестокий романс», великолепный фильм. Я считаю, что Михалков там идеально сыграл, это полное попадание в образ Паратова, на мой взгляд. По-моему, можно сказать, что Островский написал эту роль «с Михалкова». Но это так, шутка. Я пересмотрел много, старые фильмы, то, что было 70-х годов. Надо мной не довлело то, что зрители будут воспринимать меня не так, как наших корифеев. Это не мешало мне в работе над ролью, наоборот, помогало. Мне кажется, я пережил творческий этап, когда актерам не советуют при работе над ролью смотреть, как эту роль играют другие. «Это будет мешать тебе!» Мне это не мешает, потому что мне нужно посмотреть, как они это делают, и не делать так, как они, либо не повторять их же ошибок. Мне так легче найти что-то свое. Конечно, я понимаю, что зрители сравнивают. Я уже наслушался после премьеры, хоть она и была недавно, но уже многие говорят, сравнивают. От этого никуда не деться, увы, это нормально. Мне кажется, мой Паратов немного отличается от всех остальных.

— Чем?

— Мне хотелось показать другого человека. При всей его харизме; как его называет Лариса Дмитриевна, «идеал мужчины», — роскошный дворянин, можно сказать, рубаха-парень, который сорит деньгами, он смелый человек, в общем, во всех отношениях. Он открыт и простому народу, со всеми может найти общий язык, и при этом себе на уме, дорожит своей свободой, которая, мне кажется, для него превыше всего. Но все-таки мне не хотелось делать такого несколько неживого человека, мне хотелось наполнить его чувствами. В этом выборе, который он совершает, предавая свою любовь... Мне кажется, он все-таки любит Ларису, но делает другой выбор. Выбирает богатую невесту, потому что жить в бедности, рай в шалаше, лишь бы с любимым, — это не по нему, он должен жить широко, он должен жить свободно. Как цельный, сильный человек он понимает романтическое увлечение, но жизнь такова, что нужно делать более обдуманные поступки. В последней сцене прощания мне не хотелось, чтобы он цинично говорил: «Ну, все, теперь, девочка, поезжай домой, праздник закончился». В нем есть какая-то боль, которую он все-таки в себе подавил. Боль об этой утраченной любви. Мне просто не хотелось делать циника, сволочь, вот и все. Я не знаю, удалось ли это, — зрителю судить.

— Паратов, конечно, выражаясь школьным языком, — отрицательный персонаж. Но человеческое в нём действительно вы показали, это моё мнение.

Интересную вещь вы сказали — о том, что смотрели перед спектаклем другие постановки пьесы, киноверсии, и при этом все равно старались, внести что-то свое в роль. А могло ли в какой-то момент «выскочить» подражательство? Вы же запоминали тот или иной жест, который вам понравился, интонацию, движение.

— Не могу сказать, сложно судить, потому что я же себя не вижу, зрителю виднее. Где-то что-то промелькнуло такое, может, вроде прищура глаза. Мне хотелось — я совершенно не боялся этого — вставить в роль какой-то значительный жест. Если вы вспомните фильм «Жестокий романс», там много таких жестов у Паратова. Он довольно-таки «объемный» тип. Например, как он яблоко кулаком разбивает, как стреляет из пистолета, как он пьет на брудершафт целый стакан коньяка. Это все такие смачные моменты, они как раз подчеркивают брутальность этого человека, они работают на этот образ, они помогают. Мне кажется, что у нас в спектакле этого маловато. Может быть потому, что Павел Викторович хотел уйти от клише. Могу даже сказать, что я пробовал играть эту роль с усами. Павел Викторович сначала утвердил этот момент, я играл. Но потом вдруг они с художником решили, что в усах я очень глупо выгляжу, сразу какой-то такой купец получается.

— И с бородой или только с усами?

— С усами. Мне хотелось немножко «гусара добавить».

— Может быть, брутальным можно назвать и другого вашего героя, это Васька Пепел из премьеры прошлого сезона — «На дне». Хочу спросить вас, как спрашивала и других актеров, играющих в этом спектакле, — как вам далась эта роль, насколько сложно было репетировать Горького?

— Мне было и сложно репетировать, и легко. Дело в том, что режиссер этого спектакля Александр Кузин — я с ним работаю уже второй раз — настолько хорошо представляет себе все, что он хочет поставить, что он хочет сделать на сцене, настолько все точно объясняет, что, казалось бы, — выучи слова и иди сразу играй. Мне кажется, он по возможности придерживается именно такой практики. Он дает такую схему, очень живую, очень человечную, и можно сразу играть. Сложно было — сложно и интересно, — потому что этот герой, этот тип человека на меня не похож. Это очень характерный персонаж, это вор, щипач, это, можно сказать, «аристократ» криминального мира. В то же время, он влюблен, и любовь является для него спасительной нитью, за которую он цепляется. Он хочет вырваться из этих клешней, уйти с этого дна, этого образа жизни. Было сложно именно найти эти воровские краски.

— Как вы искали эти краски? Поделитесь, пожалуйста, профессиональными секретами — их же надо было откуда-то взять.

— Тут нет ничего профессионального. Мне кажется, я просто позволил себе... я просто доверился режиссеру и пытался выполнять ту пластику, которую он просил. Тем более он так все построил, что уже сам человек «вылеплялся» из этого. Но могу сказать. Подготовительный период мы начали перед отпуском, разобрали всю пьесу, у нас был «застольный» период, очень подробный. И летом, в отпуске, так получилось, что мне удалось пообщаться с некоторыми криминальными элементами. Я попал к настоящим ворам, которые меня обчистили. То есть сначала они меня обчистили, а потом я их нашел. Мне нужна была одна вещь, которая была дорога мне как память, и я их нашел. Вычислил, вспомнил, куда мы ходили, где мы были, какой подъезд...

— Сами нашли?

— Да. Я просил вернуть эту вещь, но эти люди никогда не идут на отступной. Они «играли» на том, что я ошибся, где-то потерял.

Также у меня получилось пообщаться с человеком, который работал надзирателем в тюрьме. Помню, это было на День города. Мы стояли, он стрельнул сигарету, пошел дождь, мы как-то разговорились. Меня интересовала тема татуировок, мне хотелось играть татуированного Пепла. Он сидел два раза в тюрьме. И я думал — какие у него могут быть татуировки? Не «не забудь мать родную», не какие-то купола — нет, не это. Хотелось его как-то разукрасить. И возникали такие случайные связи. Я пообщался; конечно, это и жутко оказалось, но наверное, в чем-то и полезно. Потом режиссер сказал: «Леша, ты сыграй просто, и не надо тебе никаких татуировок, все без них будет понятно. Если ты будешь точно играть, выполнять все задачи, тебе и так поверят». И могу сказать, что один человек, мой знакомый, который волею судеб сидел, сказал, что да.

— Убедительно?

— Я его убедил. Опять же я не хвалюсь, просто говорю, что это произошло, и это было действительно приятно, что все-таки что-то получилось. Это такой отзыв, который помогает мне верить в то, что я делаю, в то, что я на правильном пути.

— Актеру, как принято считать, всегда нужно «из чего-то» делать свой образ. Вы сказали, что у вас нет ничего общего с Васькой Пеплом. Но ведь от чего-то же нужно оттолкнуться, найти какую-то общую точку со своим персонажем. Или наоборот, интереснее играть героя, с которым нет ничего общего?

— Могу сказать, что я во многом, мне кажется, нахожу точки соприкосновения, и даже, наверное, я больше иду от самого себя. Я просто придерживаюсь такого принципа: как говорил Михаил Чехов, важно то, что мы фантазируем, важно то, что мы себе придумали. И за этим интересно наблюдать. Сыграть вот эту свою фантазию, свое представление так, чтобы люди поверили — «ах»! И сказали бы не «как в жизни», а — «это жизнь». Для меня жизнь создается больше из сфер созерцания, говоря словами древнегреческого философа. Это мое представление об этом. В моих персонажах меня достаточно присутствует. Я не могу сказать, что я полностью абстрагируюсь и становлюсь другим человеком. Где-то и моя боль, и моя радость, и злость в них присутствуют. Мне важно найти в этом персонаже что-то человеческое, чтобы к нему не относились однозначно, чтобы возникало сопереживание.

— Если говорить о ваших ролях в театре течение нескольких лет. Раньше были театральные амплуа — инженю, комик и так далее. А вы, наверное, «герой-любовник». Можно вспомнить ту же «Игру в замке». Вам нравится это амплуа? Я понимаю, что иногда выбирать не приходится.

— Зачастую не приходится выбирать, конечно.

— Вы себя в нем комфортно чувствуете?

— Уже немножко скучновато. И потом, в «Игре в замке» я не совсем герой-любовник.

— Я, конечно, говорю об условном амплуа.

— Знаете, меня больше интересует не количество ролей, а качество. Могу даже признаться, что роль Пепла для меня гораздо интереснее и серьезнее, чем роль Паратова. Все-таки Паратов остается «при своих», он какой был, такой в принципе и остался, только что-то разбередил у себя в душе. А для Пепла его положение, его любовь — жизненно важны. Он пытается вырваться и не вырывается, понимаете? Он пытается бороться, и его ломают. Его подставляют, он случайно убивает человека, все подстроено, и — все, теперь каторга. Человека загубили, среда его загубила. Это мне интересно. Насчет амплуа, конечно, мы сейчас не говорим, что вот это герой-любовник, этот простак, а этот трагик. Когда идет распределение ролей, мы уже примерно знаем, кто кого будет играть. У нас в коллективе уже есть люди, условно говоря, на своих местах. Хотя замечательное открытие для меня — Вячеслав Семеин. Как он сыграл Карандышева, я поражен! Я очень рад за Славку, потому что у него, конечно, были драматические роли, но это — центральная драматическая роль. Я бы даже сказал, для меня он центральный персонаж, потому что у него происходит такой слом — от счастливого влюбленного к человеку, который берет пистолет и идет убивать.

— Конечно, многое определяется фактурой, внешностью. Вячеслав Семеин сразу вызывает улыбку, он будто прирожденный комик — и тем не менее.

— Так же и у меня. Говорят: «Леша, тебе не надо играть Паратова, ты это и так сыграешь, тебе надо что-нибудь другое». А получается, что мы идем по накатанному. Есть артисты — мы на них и ставим.

— Что же, театральный процесс. Хотя вот, например, вашего героя в «Талантах и поклонниках» трудно назвать романтическим.

— Он там совсем не романтик. Я очень рад этой роли, хоть она и маленькая, но, мне кажется, там такого подлеца... Но опять же, не возгордись, Леха.

— Интереснее играть отрицательных персонажей?

— Мне кажется да, интереснее. Возможно, там есть и бесшабашность. Это люди во многом беспринципные, они могут себя и так повести, и этак извернуться. А прямой герой идет своей дорогой, он правильный, честный. Но если играть — я говорю именно как исполнитель, — это не то чтобы скучно, просто я уже играл такие роли, знаю, как их играть. Парадокс — зрители не очень хорошо воспринимают таких героев. Хороших людей они пожалеют, но нравится-то им Паратов. А не Карандышев, который, по сути, прав. Его уничтожили, его растоптали, ему говорят: «Ты ничтожество». А любят за другое. Потому что эти люди — честные, скажем так, которые придерживаются нравственных устоев, — они очень прямолинейны. Им можно сказать: «Вы наивны, вы еще жизни не знаете». Вот что обычно говорит зритель. «Вы поживите с мое, не так еще запоете». Поэтому, когда мне приходится играть такие роли, я настраиваюсь очень воинственно, пру, как локомотив, потому что для меня эта роль борца принципиальна, я люблю такие роли.

— Павел Викторович как-то «сдерживает» вас в этом смысле?

— Сдерживает. Конечно, я не то чтобы начинаю рвать и метать, и всех раскидывать. Есть же замысел спектакля. Но всегда, когда у меня есть какие-то перекосы, он мне говорит: «Ты сейчас упиваешься своими эмоциями, ты играй то, что надо. Играй события, а не какой-то свой настрой». Бывает, актера захлестывает, он начинает упиваться своими чувствами. Когда, допустим, Жадов в «Доходном месте» говорит: «Вы взяточники!» — и так далее. Но это же не главное, он же не на броневике стоит. Или он собирается жениться: «Дяденька, мне нужно место, я женюсь!». Здесь он пребывает в совершенно другом состоянии.

— У меня вопрос, который просила задать одна из постоянных зрительниц «Ведогонь-театра», узнав о будущем интервью. Интересный вопрос. Думали ли вы когда-нибудь о том, как складывается «жизнь» персонажа за пределами пьесы. Например, Адама из «Игры в замке»? То есть задумывались на тему — «а что будет с героями дальше»?

— Безусловно. Вы знаете, работая над ролью, размышляешь, откуда все началось. Мы же придумываем предысторию, для того чтобы разобраться, что это за люди, что за история с ними происходит. И думаешь о последствиях, конечно. Но для сценической постановки это не главное. Об этом не нужно думать, потому что театр — это здесь и сейчас. Что будет потом — это уже другая пьеса, так сказать, это уже другая серия.

Но все-таки я отвечу насчет Альберта Адама. Мне кажется, что в конце концов он все равно расстанется с этой «примой балериной». Потому что лично я не верю в то, что она — примадонна, певица, звезда — будет всю жизнь жить с этим молодым мальчиком, романтично настроенным. Мы сами видим по пьесе, что это женщина довольно-таки легкого поведения, которая пытается наладить свою жизнь. В общем, я не верю в семейное счастье этих двух людей. Мне так кажется. Он повзрослеет, и уже будет знать, каких женщин выбирать. Она нужна ему как муза, в данный момент.

— Вы уже снимались в сериалах, расскажите об этом. Как вам понравился процесс? Поступали ли предложения сняться в кино?

— Конечно, было, но большей частью я сам что-то ищу. В основном, это были сериалы. Я могу отметить две-три работы. Не знаю, насколько удачно это вышло, но мне понравился именно сам процесс работы с режиссером, общение. Это сериал «Адвокат», который давно уже вышел. Был телефильм Андрея Эшпая «Иван Грозный», многосерийный, по-моему, там 16 серий. Я играл князя, которому отрубили голову. Я не могу сказать, что у меня были большие роли, это все эпизоды. Это лето было для меня плодотворным, я снялся в трех сериалах, они уже должны выйти. Сейчас, по-моему, «Пятницкий» начинается, я снялся там в одной серии. Будут ещё сериалы, они выйдут к Новому году или после него.

— Как они называются?

— «Супруги» и «Следственный комитет».

— Так и называется — «Следственный комитет»?

— Да, это рабочее название, там про взяточников. Опять же — криминал, криминал, криминал. Это мы сейчас все очень любим, смотрим с упоением, даже не переключаем на рекламу. Собственно говоря, это герои нашего времени — убийцы, гламурные подонки и так далее.

— Как у вас происходит сам процесс попадания на съемки? Для этого же нужно себя предлагать; есть кастинги, актерские базы.

— Да, конечно. Сразу скажу, еще после института я долго ездил по этим кастингам. Потом стал отсеивать, разбираться, потому что понял, что в рекламу меня не берут. Все время звонят — «Приезжайте в рекламу». А там уже все люди выбраны. Фиктивные кастинги уже надоели, я на это не растрачиваюсь. С сериалами тоже уже получается выборочно. Вообще, я не стремлюсь сниматься в сериалах. Как получилось в первый раз: я приехал в агентство просто о себе заявить, заполнить анкету, дать фотографии. Получилось так, что мне сказали: «Иди сюда, вот тебе сценарий, почитай». Я почитал, одну роль, другую, прямо на камеру. Через пару дней звонят: «Вас утвердили на роль». Для меня такое вообще нечасто случается, чтобы — тебя утвердили и все. Так я попал в «Адвокат».

К Андрею Эшпаю я попал, можно сказать, по дружбе. Узнал, что у меня друг работает в этой картине, он в театре всем рассказал об этом, кроме меня. Я говорю: «Что такое? Почему ты мне не сказал, что идет сериал, что нужны мужики?» Он говорит: «Пришли фотографии». Я прислал по интернету фотографии. Он мне звонит: «Приезжай». Я говорю: «У меня ёлки». Он: «Дурак, что ли? Я тебе роль предлагаю, а ты говоришь — «ёлки». Это, кажется, был 2009-й, все болели тогда, сплошной грипп, в школах был карантин, и нам отменили ёлку. Я полетел туда, увиделся с режиссером. Он на меня хитрым глазом посмотрел: «Ну ладно, сойдет, бороду наклеим». Замечательный режиссер, мне понравилось с ним работать. Опять же повторюсь, это все знакомства. У меня есть друг Антон Батырев, который сейчас попал «в обойму», у него съемки идут — молодец. Он познакомил меня со своим кастинг-директором, она предложила мне то, это. И так я вроде подхожу, и тут еще и хорошее отношение.

— Правда ли, что сериалы снимаются сразу, то есть практически без дублей?

— Нет, неправда. Конечно, есть такие сериалы — я не буду их называть, — в которых за один день снимают целую серию. Вы, наверное, сами догадываетесь, что это за сериалы. Я снимался, например, в эпизоде в «Следственном комитете». Сцена идет от силы минуты две. Снимали меня одного, и это длилось около пяти часов. Дело в том, что это очень сложный процесс, особенно световой. Люди, которые уважают свой труд и хотят что-то сделать, очень досконально к этому относятся. Вообще, мне кажется, на площадке главный не актер, а именно оператор, световики, чтобы грим не потек, вот эти все вещи. Снимается общий план, потом меня снимают с лица, потом через плечо, отдельно снимают мои руки. Это может быть очень долгий процесс, конечно.

— Как вы себя чувствуете в этом процессе? Как вам понравилось сниматься?

— Мне понравилось. Все очень просто. Я-то человек с улицы, грубо говоря. Меня пригласили, у них своя компания, своя киногруппа, они друг друга знают, им легко. Я прихожу, вижу, что люди работают, и тоже включаюсь и начинаю работать. Там не думаешь, как к тебе отнесутся и тому подобное. Просто добросовестно работаешь.

Проблема разве что во времени. Процесс ожидания: перестановка света, или у меня в этот день две сцены — одна в девять утра, а вторая в девять вечера, — я до обеда отснялся и до девяти вечера мне некуда деться. Если я в Москве, надо какие-то дела придумывать. Но я же не знаю, как долго будет длиться съемочная смена. Она может за полчаса пройти, меня быстро отснимут, так тоже бывает, если все удачно. А может затянуться на несколько часов. Я не могу планировать. Поэтому сидишь там, либо книжку читаешь, либо вздремнешь где-нибудь на полу в уголке, пообщаешься.

— Если бы вам сейчас предложили крупную роль в фильме у известного режиссера, но пришлось бы пожертвовать театром, что бы вы выбрали? Или такая ситуация маловероятна, потому что всегда можно договориться?

— Это сложный вопрос. Я не знаю, как на него ответить. Я думаю, будет день — будет пища. Будем решать на месте. Но я придерживаюсь такого мнения, что театр для меня пока важнее. Но опять же, не зарекаюсь — что будет, то и будет.

— Спасибо вам за интересную беседу. Напомню, в студии был актер зеленоградского драматического «Ведогонь-театра» Алексей Ермаков. 18 ноября в театре состоится творческий вечер актера.

— Спасибо, всего доброго, приходите к нам в театр.

Юлия Кравченко