3 февраля 2012 Елена Травина была уволена руководством Зеленоградского управления образования — её обвинили в принуждении подчиненных к участию в «антиоранжевом» митинге на Поклонной горе 4 февраля. Сама Елена Травина заявила, что источником давления на педагогов является вышестоящее руководство, а претензии к ней вызваны политическими причинами. Коллектив ДЮЦ «Каравелла» выступил против увольнения своего директора, история получила большой резонанс в СМИ, и после визита в Зеленоград главы Московского департамента образования Исаака Калины приказ об увольнении Елены Травиной был приостановлен. 10 февраля директора ДЮЦ «Каравеллы» восстановили в должности, однако, сразу после этого она ушла в двухнедельный отпуск, в ходе которого собирается решить вопрос о продолжении своей работы на посту директора.

«Я решила уйти, потому что такой директор опасен для „Каравеллы“...»

— Елена Александровна, в конце февраля стало известно, что вы после восстановления в должности директора ДЮЦ «Каравелла» и двухнедельного отпуска приняли решение все-таки уволиться. Теперь уже действительно по собственному желанию...

— Да, действительно, так оно и есть. Я приняла решение и написала заявление — уже не под давлением. Я сделала правильный и, на мой взгляд, единственный остававшийся для меня выбор.

— У вас был выбор уйти или остаться работать в системе? Ведь вы сразу после этой истории говорили, что у вас большие сомнения, следует ли вам оставаться.

— Смотря что называть работой. Если работой называть дело ради детей, ради педагогов в детско-юношеском центре «Каравелла» — это один аспект. А если работой называть головные боли и бессонные ночи по поводу того, что день грядущий тебе готовит, — какая проверка может быть у тебя завтра, какая подножка, — то это уже трудно назвать работой. Я не струсила, я просто приняла ответственность и поняла, что такой директор для «Каравеллы» гораздо опаснее и менее нужен. Потому что за директором стоит целый коллектив, образовательные программы, тысячи детей. И если штормит руководящий состав, если он подвергается бесконечным проверкам, то это не приносит пользы в первую очередь образовательному процессу. Поэтому как ответственный человек я заявляю — это единственный выбор, который есть у руководителя. И это нельзя назвать трусостью, это здравомыслие и верность делу. Я расцениваю это так.

— Вы уже разговаривали с коллективом, приняв такое решение, или вы просто приняли его и ушли?

— Процесс был достаточно долгим. За эти две недели моего вынужденного отпуска я тоже появлялась в коллективе по разным причинам и обстоятельствам — от разнообразных интервью, которые просили у меня СМИ, до необходимости решать какие-то кадровые вещи, пусть не формально на бумаге, но теоретически, консультировать по ним исполняющего обязанности. Поэтому встречи с коллективом были, моё настроение коллектив видел. Мало того, в коллективе разделяли его и понимали, что действительно лучше, если я спокойно приму такое решение. Мы расстались очень хорошо.

— На съемках программы Первого канала были те, кто вас поддерживал и очень хотел, чтобы вы вернулись...

— Молодежь вообще изначально максималисты...

— Они за вас боролись, вас отстаивали. Им было обидно, наверное?

— Да, согласна, здесь есть такая ситуация. Но я честно сказала: «Ребята, я вас защитить больше не могу. Я не смогу вас трудоустроить в дальнейшем, я не смогу стать гарантом для вас — для половины или трети коллектива...» Все равно, если в дальнейшем будут давить меня, то, соответственно, будут давить весь коллектив.

— К теме давления мы еще перейдем. Значит. разговоры с коллективом у вас были, а с начальством Управления образования вы свой окончательный уход как-то проговаривали?

— Нет, разговоры с начальством закончились тогда, когда меня восстановили и отправили в отпуск, скажем так. Потому что это было одним из условий, что ли, восстановления.

— Такой момент: вы говорите, что вас отправили, это был вынужденный отпуск. Именно так это звучало в Управлении?

— Понимаете, меня многие упрекают в субъективизме. Ну, и пусть упрекают — это действительно моя личная позиция, мои уши, мое мнение, и я вольна им распоряжаться: говорить его или нет, и говорить то, что я слышу. Будучи у начальника управления образования, когда я сама пришла к ней на прием, я сказала: «Анна Федоровна, я хотела бы восстановиться, так было бы правильнее». То есть, фактически, не Анна Федоровна меня звала, с ней у меня разговоров не было после того злополучного дня моего увольнения. Да, были попытки от Анны Федоровны мне позвонить, как-то связаться, но лично она этого не сделала — и я сама прозвонилась и пришла к ней на прием. Я попросилась восстановиться, на что я услышала: «А ты знаешь, что ты, оказывается, не очень хороший руководитель? Часть коллектива недовольна тем, как ты строила образовательную и кадровую политику!»

— Об этом мы уже тогда говорили — наличие недовольных это, в принципе, неудивительно для руководителя, который пять месяцев назад появился в учреждении.

— Это абсолютно нормально — всем не угодишь, все люди разные. Мне было сказано: «Раз ты принимаешь решение восстанавливаться — хорошо, но у тебя будет два пути: либо ты идешь в отпуск, либо мы выходим в коллектив и начинаем разборку». Предложение про отпуск было озвучено именно начальником управления образования. Хотя я не побоялась и разборок, и на самом деле надо сказать, что я была восстановлена в пятницу, это был мой рабочий день, и в пятницу вместе со мной помощник начальника управления образования приехал в детско-юношеский центр «Каравелла». У меня было ощущение, что мне не дадут шага ступить без контроля, куда бы я ни пошла — со мной либо на звонке, либо в личном присутствии были «управленцы». Такой странный контроль. Действительно, тогда собрали часть коллектива, попытались поднять вопросы, почему уволено столько людей. Но провокация не удалась — коллектив еще раз однозначно подтвердил, что у нас все нормально, мы хотим работать, что никто никого ехать на митинг не принуждал. И самый первый и главный, в общем-то, вопрос у коллектива был: «Елена Александровна, так вы у нас останетесь, или вы принимаете решение уйти?» Собственно, дальнейшая встреча при помощнике начальника управления была посвящена спокойному обсуждению дальнейшей судьбы коллектива.

— Что вы тогда ответили коллективу? Что еще не решили — уходить или нет?

— Нет, я скорее сказала: «Нет, ребят, поймите всё правильно». Вот и всё. Ведь в этой ситуации много лицемерия, где-то лжи или просто желания уйти от прямых ответов на сложные вопросы. Это не мной придумано, это вся система такая — иной раз мы не можем говорить того, что думаем и хотим сказать громко, мы все ищем компромиссы. К сожалению, это так. И тем хуже, что речь идет об учителях, которые учат детей и воспитывают личность, которая подразумевает свободу — свободу выбора, свободу слова. А сами этой свободой не обладают. Во всей этой ситуации я, может быть, не изжила из себя раба даже до конца. Это самое трудное для человека, особенно воспитывавшегося в советские времена. Четвертое поколение учителей, не зря я об этом говорила, это все-таки показатель. Эти все форматы, границы, что можно, что нужно говорить — это где-то в семье, это уже заложено на генетике.

— Именно в советской системе все так сложилось?

— Не знаю, я не могу глубоко анализировать. Я же не гуру и не истина в последней инстанции. Я что вижу, то пытаюсь подвергнуть сомнению либо согласиться, либо просто имею свое мнение. Мне кажется, это очень важно учителю, именно сейчас — воспользовавшись такой сложной ситуацией, переменной ситуацией, — научиться говорить себе правду. А потом попытаться эту правду говорить своим коллегам и своим детям. Правду о том, как учитель видит положение дел. Ведь лицемерить нельзя. Если ты, например, учитель литературы, ты на образах и героях учишь свободной мысли и свободному выбору — а сам так не поступаешь?

Ведь эта ситуация с митингом — она была не только у нас здесь, в Зеленограде, в Москве. По всей России так было, были тысячи обращений, в основном анонимные. Мне писали разные люди, учителя, с кем-то я когда-то знакомилась или была вместе: «Вы безумная молодец, вы очень смелый человек, у нас у всех происходит то же самое, но мы все молчим». Мотивы разные...

Давление на учителей — от проверок до увольнений без объяснения причин

— Чего все-таки можно бояться в системе образования? Потому что о страхе говорили многие, на том же эфире «Первого канала» молодые педагоги, которые вас поддерживали, говорили: «Мне просто страшно работать дальше в этой системе». Это какой-то личный страх несвободы?

— Это разный страх. У молодежи, которая боится работать дальше в этой системе после того, как я все-таки ушла, — это один страх, страх того, что дальше будут зажимать, не давать творить, не давать говорить, свободно общаться с детьми. Это один страх. А страх педагогов, которые едут на митинг, на который по воле сердца они не поехали бы, но они боятся, например, за хорошего молодого директора — например, такое мне люди писали. Или из соображений «Что же на меня будут пальцем показывать? Мне дешевле съездить». Я, например, знаю мнение педагогов и руководителей, которые хотели бы, чтобы Путин победил на выборах в первом туре — почему? Потому что «дальше у нас каникулы, дальше у нас весна, я хочу в отпуск». Вы знаете, у всех разные мотивы. Вообще педагогика очень далека от политики.

— Она на самом деле далека сейчас, или все-таки педагогов используют — ваша оценка?

— Педагогов легко использовать, и вертикаль это, безусловно, понимает. Вообще административный ресурс чудовищен — тем, что, знаете, как малых детей берут и говорят: надо вот это сделать, и ничего вроде как не будет. А на самом деле эти люди крадут будущее моей страны, моих детей. Педагоги дезориентированы, они аполитичны, они ближе к священству, которое отделено от государства, потому что они работают с душами. Им важно вкладывать не в сегодняшнюю Россию, а в будущую. И очень важно, кто выйдет из-под влияния этого педагога — насколько это будет образованный, мыслящий, дальновидный человек, успешный в жизни. А что происходит сейчас, какие политические баталии — это нюанс. Безусловно, трудно отделить одно от другого. Так или иначе, это тоже политика, но политика будущего. Может быть, в связи с этим педагогам вообще не хочется в это...

— Им не хочется, но, тем не менее, они чувствуют давление или нет? Или это был один случай, разовый?

— Чувствуют давление, устали, иначе бы не писали мне. Даже если у меня в телефоне есть десять таких смс-ок, значит я уже не одна, правда? Кстати, нельзя забывать, что первое обращение в «Новую газету» было от завуча зеленоградской школы. Не от меня. Это можно увидеть в СМИ.

— Именно он говорил о том, что педагогов принуждают? Первое сообщение в «Новую газету» не вы написали?

— Не я. И таких случаев достаточно много, анонимных. Учителя тоже это чувствуют и устали. Неслучайно на Первом канале звучали эти речи — «Дайте учителям разговаривать с детьми!»

Знаете, после моей истории был же еще второй митинг. Моя подруга из Москвы, замдиректора школы, собиралась на него, потому что она и все замы должны были быть на этом митинге — причем это был её день рождения. Я не знаю, как у них в округе это разворачивалось — просили или рекомендовали, настоятельно или принудительно — не знаю, врать не буду. Но она собиралась туда ехать, конечно, в душе не поддерживая ничего происходящего. Мы с ней в приватной беседе все это выяснили. Но когда я ей звонила после этого митинга, по-моему, 23 февраля, часа в три — «Ну, как съездила? Расскажи свои впечатления» — «Ты знаешь, Лена, — сказала она мне, — в последний момент дали отбой». И говорит: «По-моему, это твоих рук дело!». И вот то, что хотя бы 23 февраля учителям, может быть, не всем, может, только ей и ее округу дали возможность праздновать так, как они считают нужным — это уже здорово, это хороший итог этой истории.

— Вы сказали, что ушли с поста директора в том числе потому, что побоялись проверок, препон в своей работе и так далее. Что это за проверки? Чем можно давить?

— Во-первых, начнем с того, что 278-я статья, которой меня шантажировали, — начальник Управления образования сказала, что «я тебя уволю по 278-й статье», — она действительно дает право начальнику уволить руководителя.

— По недоверию, там широкий спектр причин.

— Вы знаете, да, там без мотивации. Даже есть такие случаи, что когда в приказе есть мотивы увольнения — за то, то, то — этот приказ признают недействительным, директора восстанавливают. То есть, это абсурд! Тебя могут уволить совершенно без суда, следствия, причин, административных взысканий...

— Увольнение по статье это уже волчий билет в системе образования? Это оказывает влияние на будущее?

— Это в первую очередь оказывает влияние на самого человека. У меня есть такая история: после передачи на Первом канале мне позвонила директор из Ростовской области, мы с ней стали списываться — её уволили перед Новым годом по 278-й статье. При этом она 8 лет директор, имеет заслуги, выиграла «Лидер образования», ее школа получила грант как лучшая школа. И её уволили без мотивировки. Она учитель в четвертом поколении, её прапрадед учил детей в церковно-приходской школе, ее дед учил, отец учил, она учила. И вдруг перед Новым годом ей говорят: «Вы больше не работаете», — и выдают этот приказ.

— В чем была причина?

— Нет причины. 278-я статья не объясняет ничего! И она мне звонит: «Елена Александровна, как бороться?» А я говорю: «Я не знаю, как бороться». Потому что это такая статья, она унижает человеческое достоинство. Понятие справедливости наш Трудовой кодекс этой 278-й статьёй просто убрал. И все руководители сейчас подвешены под этой статьей. Любой сменившийся начальник, который желает, например, работать с новым составом, может их уволить, и никакой, даже Конституционный суд — был такой прецедент в 2005 году — их не восстановит. Да, есть такая статья, и как они считают, она не ущемляет права человека.

— Это что-то новое, или всегда так было?

— Новая редакция Трудового кодекса 2002 года, тогда ввели эту статью, и вот... Что дальше говорить? А дальше рассказывать про СЭС или пожнадзор, или про контрольно-ревизионное управление?

— Это вы про проверки говорите?

— Проверки. Их огромное множество, может быть до ста в год на одно учреждение.

— Может быть — это как? Это кем-то регулируется? Могут назначить, могут не назначить?

— По-всякому. Может быть плановая, а может быть внеплановая, в зависимости от цели и задач. Понимаете, акцент у руководителя крайне смещен. Вот я — директор образовательного учреждения. По уму, как я это понимала, когда приходила к этому рулю, я должна нести ответственность перед детьми и родителями за жизнь, здоровье, сохранность детей, в первую очередь. Второе — за образовательный стандарт, который дает мое учреждение. За дальнейшую успешность — по идее я должна следить за тем, кто куда поступил, кто что закончил, кто кем стал, и в творческом смысле тоже. А я как директор несу ответственность перед легионом чиновников. Вот он, перекос! Я боюсь, что с утра придут и скажут: «Там поступила анонимка, мы пришли разбираться! А ну-ка, показывайте, где подписей не хватает, где закорючек...» — «Ребят, да вы посмотрите, какие у меня программы и проекты. Вы что-нибудь про них знаете? Что у нас открывается научное общество центра, планируется школа искусств, что у нас КВН пошел и работа с молодежью ведется помимо образовательных программ, которых у нас очень много, свыше ста. Вы что-нибудь про это знаете? Нет, не знаете». Такая эта однобокая ответственность.

Нет, вроде государство задумывается: как же, надо вводить в образовательных учреждениях управляющие советы, которые как раз и будут контролировать, что ты делаешь ради детей и родителей. Но эти управляющие советы в большинстве своем получаются карманными, и либо директор влияет на их работу абсолютно — и он должен это делать, потому что он несет за все ответственность, иначе всё, пропал! Либо члены этого управляющего совета приходят и говорят: «Слушай, мы тут положение разрабатывали, акты утверждали, их изучали...» Знаете ведь, что такое управляющий совет? В общем, это, грубо говоря, демократия пришла в школу. Гражданское общество и гражданская активность...

— Якобы пришла...

— Да, почему-то опять руками педагогов мы должны делать гражданское общество, руками школы, которую и так штормит — оставьте её вообще в покое!

— В ДЮЦы тоже пришли уже управляющие советы?

— Ну а как же? Управляющие советы должны быть созданы, они созданы и вроде даже работают. Но тут два перекоса: либо директор этим должен заниматься, чтобы не потерять контроль над ситуацией...

— Естественно, директор же ответственный, юридическое ответственное лицо.

— Конечно. Ответственность никто не разделяет. Почему-то функционал разделили, а отвечать все равно директору. Такой вот перекос. Или перекос в другую сторону: члены управляющего совета, которые часами проводят время в школе, помогают ей, потом приходят и спрашивают: «Слушайте, я на своей работе столько не работаю, сколько у вас. А кто мне это оплатит?» Вот еще какой может быть перекос. Вопросов тут больше, чем ответов. И как же можно с этим всем экспериментировать на школе? Школа — это дети. Нельзя экспериментировать на детях. Мы уже — вы знаете рейтинг — вылетели из первой сотни вузов, МГУ на 112 месте. О чем это говорит?

«Давайте не путать систему и образование — в образовании я родилась, а от системы отставлю себя сама»

— Я вот о чем хотела спросить: в Зеленограде ведь вы работали не только в «Каравелле» — мы с вами встречались, вы были директором «Следопыта». Расскажите еще раз кратко о вашем опыте работы в зеленоградском образовании.

— 2004 год — это школа МЖК, школа 1923. Что-то получилось, что-то не получилось, трудный первый директорский опыт. Далее ухожу в декрет в середине 2006 года, друг за другом у меня идут детки, мальчишки, погодочки.

— Вас как раз спрашивали у нас на форуме, почему вы так часто меняли место работы?

— Первый раз поменяла, потому что ушла в декрет, откровенно говоря. Далее вышла из декрета, и получилось так, по объективным причинам — очень сложная школа, очень сильный коллектив...

— Вы про школу 1923?

— Да, 1923 — там очень сильный педагогический коллектив, где очень трудно быть авторитетом, держать контроль, трудно помогать людям организовывать дело так, как надо, просто потому, что еще и недостаточно опыта, Ну и дети маленькие, и территориально я нахожусь очень далеко. Управление образования предложило мне уйти работать в центр дополнительного образования. Я сама музыкант. Вы знаете, для меня это было как откровение, центр дополнительного образования — это действительно мое. В детско-юношеском центре «Следопыт» я проработала примерно полтора года, год плюс с апреля по сентябрь.

— Почему вы оттуда перешли? Озвучьте это.

— Мне предложили повышение. Не секрет, что сейчас по всей Москве и Зеленограду идет ликвидация некоторых учреждений — маленькие прикрепляют к большим, сливают. Вы знаете, год назад была громкая история по закрытию и слиянию «школ здоровья». Реорганизация — это был основной мотив, по которому я ушла из «Следопыта» в «Каравеллу». Руководство решило, что территориально удобно «Следопыт» прикрепить к «Орленку», там очень опытный, сильный директор, который согласился на это. В общем-то, мне оставалось только принять предложение идти на повышение, скажем так. Потому что «Каравелла» — учреждение больше, там и детей больше, программ больше в три раза.

— Этот ДЮЦ работает на весь новый город.

— Да, у него три корпуса вместо одного и так далее. Огромный район Крюково, где этот центр — единственный. Фронт работы был большой. А в связи с тем, что за год я показала себя достаточно хорошо...

— Да, мне это тоже интересно — ведь, получается, та же самая образовательная система выделила вас, она вас хвалила и поощряла все эти годы, когда вы завоевывали звания на «Учителе года», когда вам давали места.

— Если брать систему целиком, то да. Безусловно, были успехи, начиная с красных дипломов педагогического училища, педагогического института, дальше защита диссертации со всеми проголосовавшими за присуждение кандидата педагогических наук, «Учитель года»... Я считаю, что это было очень серьезно — пройти район, округ, область, приехать в Москву, войти из 75 регионов в «пятнашку» сильнейших учителей, стать лауреатом этого конкурса. Кстати, тогда я была под другой фамилией — Смолина, кому интересно — зайдите, посмотрите, «Учитель года-2000», Смолина Елена Александровна. Далее был очень интересный опыт работы в сильной московской школе, после которой мне и предложили стать директором.

— Так и что же случилось с системой — либо с вами? Почему все так повернулось?

— Знаете, давайте не путать систему и образование. Меня нельзя отставить от образования, я в нем родилась, в семье педагогов. А от системы я себя сама отставлю вот этим выбором.

— Раньше в системе что-то было лучше, проще? Сейчас в связи с накалом выборов все изменилось, давление стало выше?

— Да. Во-первых, на мой взгляд, осталось очень мало профессионалов. Они просто умирают — профессура, мыслящие люди, яркие личности, на которых держалось образование, их крайне мало. Средние педагоги выходят в средние директора, затем выходят в средние управленцы. Задумайтесь только — в Зеленограде нет ни одной авторской яркой школы. Ну, вот Игорь Геннадьевич Агапов, может быть, мог бы претендовать. Но нет ничего близкого к Казарновскому, Ямбургу, Мильграму, которые есть в Москве, ни к Рачевскому. Я, как мама детей, которые через год-полтора пойдут в зеленоградскую школу, не знаю, куда я их поведу. Хотя теперь это все усугубилось еще электронной записью.

— Да, теперь уже не надо выбирать, куда вы их отдадите...

— Это совершенно противоречит, на мой взгляд, всему, чему только можно. Что такое электронная запись? Это упрощение системы. Но она не может заменить собой выбор мамой учреждения. Почему же это осталось единственной возможностью записи ребенка в школу? Только монитор и грубая формальная система. Нет, я хочу приехать к директору, я хочу пообщаться, узнать о программах развития учреждения, о той реальной совокупности качеств личности, которые на выходе подразумевает именно эта школа в отличие от другой — что они будут в моем ребенке развивать, прививать. Это же нормально. Но теперь у меня нет этого права. Еще и Зеленоград впереди планеты всей по этому абсурду. «Мы будем опробовать, если у нас все будет хорошо, то вся Москва переймет наш опыт». Ну да, давайте гордиться, что мы во всем первые. Но это на самом деле лже-первенство. Мы на детях опять тренируемся. Они что, подопытные кролики? И на мамах и семьях. А сколько у нас в Андреевке прописано людей, в Солнечногорске, в Солнечногорском районе или рядом? Что им теперь делать?

— Да, это известная проблема.

— Идти на подлог, по-другому никак. За деньги, не за деньги, за хорошие глаза просить адрес. «Можно мы зарегистрируем ребенка на ваш адрес, а потом скажем, что мы у вас квартиру снимаем? Вам же за это ничего не будет, а нам главное, чтобы ребенок попал в эту школу». Государство само заставляет людей искать выходы. Я не говорю, что я абсолютно права, это просто мое частное мнение — я, как мама, озабочена этой проблемой. Слава богу, что мы территориально как раз прикреплены к школе Игоря Геннадьевича Агапова, поэтому у меня есть надежда на то, что с этой яркой школа у нас всё сложится.

Планы на будущее: альтернативный профсоюз для учителей и школа искусств не в Зеленограде

— Я вот еще о чем хотела спросить. Профсоюз во всей этой истории сыграл большую роль — от него исходило предложение поехать на митинг, организация автобусов и так далее. Как сейчас профсоюз педагогов функционирует в системе образования? Что он из себя представляет, на какие деньги живет? Есть у него какое-то влияние или нет?

— Как и всё, наверное, профсоюз, которому сто с лишним лет, — у меня у самой есть медаль к столетию профсоюза, — абсолютно сросся с государством. Поэтому абсолютно не нонсенс, это нормально, что профсоюз поддерживает государева человека. Он не говорит, предлагая своим педагогам автобусы в этот сложный день: «Ну вот, педагоги, если вы хотите участвовать в политической жизни — вот вам автобусы, езжайте в Москву, а там решайте, на какой митинг идти». Нет, он предлагает однозначно: «Мы подготовим автобусы и поедем все на Поклонную гору. Мы так решили». Где решили? Кто решил? Такая очень интересная профсоюзная организация, которая... Чем она занята? Иногда она выдает материальную помощь тем, кто в ней нуждается — может выдать, например, в размере трех тысяч рублей. Далее, наверное, иногда она организует выезды руководящего состава, помогает.

— А взносы в профсоюз платят все педагоги?

— Конечно, члены профсоюза, которых 99,9%.

— Представители профсоюза есть в каждом учреждении, в школе, в ДЮЦе — везде?

— Да, в каждом своя профсоюзная ячейка. И я бы поняла, если бы профсоюз открыто, легитимно на своем собрании принял такое решение большинством голосов и делал это через свои структуры. Но когда на производственном совещании выходит профсоюз и от лица всех говорит об одной кандидатуре в президенты...

— Это понятно, что вертикаль власти, администрация была использована некорректно.

— Профсоюз сросся с государством и решает проблемы государства, чиновников. А когда встал вопрос о том, что увольняют директора, увольняют учителя — где этот профсоюз?

— Вы не пытались обратиться к профсоюзу? Вам там что-нибудь сказали? Или это в принципе нереально?

— Наш председатель профсоюза — Самохвалова Галина Николаевна, сколько я здесь работаю, столько она здесь, и всё у них хорошо, зачем же к ним обращаться? Разве она может сказать что-то против Анны Федоровны? Упаси господь! Они срослись, близнецы-братья, мы говорим «управление образования» — имеем в виду профсоюз, и обратная связь. Другое дело, сейчас возникают альтернативные профсоюзные ячейки. Есть, например, альтернативный профсоюз «Учитель», и я бы очень хотела, — и сейчас веду переговоры на эту тему с руководством этой организации, — чтобы организовала ячейку альтернативного профсоюза здесь, на базе Зеленограда. Как вы знаете, достаточно нескольких человек, это уже будет организация.

— Альтернативный профсоюз — звучит интересно.

— А почему нет? Да, это трудно, да, нужно разбираться, копаться в этих законах, подзаконных актах, в трудовом кодексе, в каждой ситуации разбираться...

— Вы имеете в виду организацию, которая будет именно заниматься прямой задачей профсоюза...

— Да, защищать учителей! Предлагать юридическую помощь, психологическую помощь, просто человеческую помощь, опять-таки связь с СМИ. Потому что учителя надо сейчас защищать. На него сейчас обществом возложена очень большая ответственность, а кроме денег, которые государство... И то тут целый вопрос, как мы интересно распределяем деньги — через свои же подряды, своих же ребят, которые будут осваивать эти деньги и поставлять свою продукцию в школы. Я никого не обвиняю, я просто это вижу. Когда эти «бегущие строки», электронные табло распространяют по всем школам в обязательном порядке — очень хорошая цена вопроса. А кому они нужны вместо элементарных вещей? А на элементарные вещи иной раз... Нет, сейчас денег выделяют достаточно много, но и осваивают их хорошо. Неслучайно самым коррумпированным признано наше управление образования — это уже не мои слова, тут есть кому за это держать ответственность. В образовании сейчас хорошие деньги. Но, например, с 1 сентября нам всем выделили... не нам, а школам, надо понимать, что дополнительное образование немножко отделено от школ. Выделили рабочие места, компьютеры для каждого учителя должны быть. Поставки идут медленно, но идут, молодцы. Но, на мой взгляд, без этих госзаданий, госзакупок, без тендеров на поставки, без распила бюджетных средств лучше было бы дать крупную сумму денег учителю в начале года. Сейчас нам дают суммы на методические пособия в размере 100 рублей ежемесячно. А вот дайте нам в начале года крупную сумму на оборудование нашего стола! Не надо говорить, что мы бессовестные — педагоги в большинстве своем как раз очень болеют за свое дело. Дайте нам эту сумму, мы сами ею распорядимся, сами купим себе ноутбук, будем им пользоваться, сами обеспечим грамотный, эффективный цифровой учебный процесс, если вам надо. Но почему же это надо делать централизованно, по обязаловке, закупать только конкретную марку? Вот оно всё, эта ложь и лицемерие везде! Учителям дайте эти деньги. И так во всем.

— Еще одна тема, которая у нас всплыла в вопросах от читателей. Уже достаточно обсуждали то, что педагогов посылали на митинг, это плохо, это делалось со стороны вертикали власти и административного ресурса. Было такое предположение — а не была ли эта ситуация создана искусственно со стороны оппозиции? Не было ли это надумано?

— К оппозиции видимо причисляют меня, в частности?

— Вас, вашего мужа — был вопрос о том, что он работает в лицее, основанном Ходорковским и поддерживаемый рядом оппозиционеров?

— Посудите сами, если бы я была в оппозиции в чистом виде... Хотя, вы знаете, единственный, кого я знаю в лицо из политических персон и с кем у меня была личная встреча — это Владимир Владимирович Путин. И только он один мне давал наставления в жизни! Это было в Кремле в 2000 году, я там была как молодой учитель. Смотрю, в перерыве с галерки — у нас образовательная доктрина принималась, — я высоко сижу, жалко, а там Владимир Владимирович с учителями беседует. И я как закричу: «Дайте дорогу учительствующей молодежи!» Я была молодая, ретивая, мне очень хотелось с ним встретиться лицом к лицу. И он меня услышал и сказал педагогам: «Дайте дорогу учительствующей молодежи». И я прошла, в коридоре люди расступились, я прошла к нему с программкой, он мне написал напутствие в жизнь, извинился за почерк. Это была удивительная встреча, она меня вдохновила и окрылила надолго. Вот, это к слову, что я оппозиционер. Дальше я просто жила и работала.

— То есть вы не оппозиционер?

— Я ни в какой партии не состою.

— Сейчас, кстати, не собираетесь? Вас спрашивают наши читатели.

— Нет, не собираюсь — если я и собираюсь, то в общественное волонтерское движение. Я педагог, я хочу работать с детьми. И... если предположить, что я сама могла спровоцировать эту историю, то, наверное, я бы засняла на видеокамеру или на диктофончик наше совещание в Управлении образования, правда? Что же так глупо подставляться? Я бы все это засняла, и не было бы никаких этих вопросов. Это что касается провокаций. Меня просто это всё возмутило! И даже не то, что митинг за Путина, не надо меня притягивать к политике — а то, что Халева Анна Федоровна, поддержав профсоюз, однозначно сказала: «Быть всем там, встретимся на Поклонной горе». Конечно, там были тысячи людей, но я знаю ситуации, когда людям нужно было там отметиться, попасться на глаза — «Вот, я здесь, я здесь, я в ваших рядах. Не трогайте меня ничем, я хочу заниматься делом! Поэтому я с вами, я в ваших рядах». Основной мотив — чтобы не трогали, потому что все настолько затюканы бумаготворчеством, сложными проверками, кучами ненужных вопросов. Затюканы! Поэтому «лучше с вами, чем против вас», это ж понятно. И мне не понравилась эта ситуация — ни гибкости, ни профессионализма. Вот так вычурно, грубо. Да, она десять раз сказала: «Приглашаем, приглашаем, встретимся на Поклонной горе, и вы должны мне или куратору объяснить причину своего отсутствия». Это мои слова, но если бы я была провокатор, я бы все записала, и сейчас у вас на столе была бы диктофонная запись. Я не собиралась... я вообще очень компромиссный человек, я до последнего старалась сохранить то, что я имею. Вот в чем беда.

— И давайте закончим наше интервью на вашем будущем — расскажите, чем вы собираетесь заниматься. Вопрос от нашего читателя: не собираетесь ли вы открыть платный образовательный центр? Или есть какие-то другие планы?

— Планов мы уже немножечко коснулись — может быть, действительно, общественное волонтерское движение. По поводу центра — есть такая мысль.

— В образовании что вы теперь придумали?

— Я не мыслю себя без образования. Но не в Зеленограде, это же понятно — с чиновниками Зеленограда я не хочу больше сталкиваться. Не потому что я не могу им в глаза смотреть, отводить придется, или мне сказать нечего. Нет, совершенно не боюсь, но раз профессионализм здесь не нужен, значит, я пойду куда-то рядом. Может быть, Солнечногорск, или та же Андреевка, или Звенигород, где я живу и радуюсь этому.

У меня есть замысел частной альтернативной школы искусств, причем он зиждется на таком понятии, как синкретика. Это очень важно, поскольку недостаток общего образования в нашей школе — это, на мой взгляд, перекос в естественные науки, пусть поверхностный, но все-таки, и уход от искусства. А искусство очень органично для каждого человека, очень свойственно, и если человек идет в этом направлении, то опять-таки важна неоднобокость. Я в свое время, в детские годы, окончила школу искусств на двух отделениях — хореография и музыка, а после школы искусств я поступила в духовно-певческую гимназию для девушек. То есть, мне родители дали образование по трем направлениям: вокал, хореография, музыка. Все это в синтезе мне так или иначе очень пригодилось в жизни. И вот, понимаете, сейчас у меня сложная ситуация в жизни, а я хореограф, и это меня держит! Я сейчас поступила на курсы повышения квалификации, и не абы куда, а в Московскую государственную академию хореографии. Это лучшее, на мой взгляд, что есть в Москве по хореографическому искусству — ГИТИС и МГАХ. И меня туда приняли, я каждый день туда езжу, занимаюсь, смотрю на будущих балерин, будущее Большого театра, и это невероятное удовольствие от красоты! Безусловно, мне это нужно не просто так, для меня любимой, а для того чтобы потом мой багаж знаний нести детям. Очень хочется, чтобы детям были переданы в синтезе — и музыка, фортепиано в частности, и академический вокал (я приверженец академического вокала), и хореография. Вот, собственно, чем я хотела бы заниматься. Экспериментальную группу я беру уже на следующий год и попытаюсь параллельно обучать её трем видам искусства углубленно. На самом деле дети — это очень пластилиновые существа, из которых можно лепить что-то, и они пойдут за собой, если тебе есть что им предложить.

— Хорошо. Нам остается пожелать вам удачи в осуществлении ваших планов. Я думаю, они достаточно грандиозны. Жаль, что это будет осуществлено не в Зеленограде. Так или иначе, удачи вам. Спасибо.

Спасибо огромное.

Елена Панасенко