| загрузить файл со звуком (32045 кб) |
— Ирина, когда анонсировали интервью, первый вопрос был: «А что, действительно есть такая служба?» Давайте напомним, что она собой представляет, чем вы занимаетесь.
— У службы много различных направлений, видов деятельности. Московской службе психологической помощи в 2013 году будет десять лет, а ее отдел — наш городской, зеленоградский — существует уже четыре года. Служба предоставляет помощь жителям нашего города в виде индивидуальных консультаций. Проблематика различная: личностные проблемы, различные состояния, помощь в депрессивных состояниях, помощь при каких-то фобических расстройствах, страхах, тревогах. Помимо индивидуальных консультаций, конечно же, есть и семейные.
Мы много работаем с семьями — не только «папа, мама и ребенок», но и, конечно, с парами. Проблематика тоже разная. Это и детско-родительские отношения, это и проблематика отношений в паре вообще, это и переживание развода.
Помимо таких проблем, мы также работаем и с другими: утраты, переживание горя, поиск работы, трудоустройство — как эффективнее адаптироваться в новых условиях, на новой работе. В общем, масса различных проблем.
Но консультирование — это только часть нашей работы, хоть и очень важная. Помимо этого, мы ведем большую работу по части реабилитации; у нас есть целый отдел, он тоже бесплатный, как и наши консультации. Там находятся разные приборы, созданы разные вспомогательные условия: сенсорная комната, массажные кресла, есть биофизический прибор, который позволяет человеку расслабиться или наоборот, собрать силы, мобилизовать свой организм. Этот отдел служит более эффективной работе нашей службы, потому что помогает устранить сильную усталость, помогает клиенту справиться с бессонницей, со стрессом, преодолеть, например, синдром эмоционального выгорания. Наши реабилитологи непосредственно сотрудничают с нашими психологами, это такая совместная работа, совместное ведение клиента.
Помимо этого есть работа с группами, различные тренинги: школа будущих мам, школа приемных родителей и многие другие; кино-клуб, который тоже помогает людям решить свои проблемы, только в групповой форме, в более, скажем так, безопасной обстановке.
На подобные формы работы, на группы, направляют наши психологи.
— Услуги бесплатны для любого обратившегося жителя Зеленограда или существуют какие-то льготные категории, как в других государственных службах?
— На сегодняшний день они бесплатны для всех, от самого маленького нашего клиента до самого пожилого.
— Кстати, есть ли какие-то возрастные ограничения?
— Нет. Единственное, что касается детско-родительских отношений, наша работа не посвящена целиком детской проблематике. Мы обязательно работаем и с детьми; самые маленькие наши участники еще находятся в утробе своей мамы; мы их считаем «нашими крошками». Говорим своим клиентам о том, что работаем с детками, но в формате семейных отношений, потому что часто проблематика ребенка целиком зависит от ситуации в семье и вытекает оттуда прямым образом.
— Какова верхняя возрастная планка?
— К нам обращалась, например, за помощью
— Каким образом жители вообще о вас узнают? Вы как-то даете знать о себе или люди сами вас находят?
— Мне кажется, происходит по-разному. Конечно, у нас проходила реклама по телевидению, по нашему зеленоградскому каналу, и в журналах, которые выходят в Зеленограде, упоминалось о нас. Очень многие узнают о нашем существовании по «сарафанному радио», от других клиентов. И эта аудитория сегодня очень велика. Люди, которые доверили нам какие-то свои проблемы и получили поддержку, реальную помощь, начинают рассказывать о нас своим знакомым, своим близким; так о нас узнает большая часть населения.
— Вы упомянули об индивидуальных консультациях. Есть ли определенный лимит таких встреч? Приходит клиент, общается с психологом, говорит: «Я хочу снова к вам прийти завтра»?
— Главная отсчетная точка — это проблемы клиента, в зависимости от этого и количество встреч. Например, пережить утрату за две-три встречи невозможно, это просто нереально. Это будет достаточно длительное сопровождение клиента, я думаю, от десяти и больше встреч.
А вообще, существует лимит, поскольку у нас достаточно много клиентов, и, конечно, они не могут прийти на следующий день. Обычно они ждут неделю, иногда десять дней. А бывают ситуации, когда клиент ждет следующей встречи гораздо дольше, иногда доходит до трех недель.
— Потому что есть очередь?
— В определенном смысле да. Летом получается легче, потому что пора отпусков и наплыв не такой сильный. А начиная с осени это определенная очередность. К нам записываются по телефону, через администратора.
— Очередность зависит от остроты проблемы, с которой обращаются?
— Безусловно. Есть так называемые чрезвычайные ситуации, где мы принимаем вне очереди: какое-то происшествие, какой-то очень сильный стресс, если человек пережил какую-то травму сиюминутно — ДТП, например.
— Есть ли у вас какая-то связь с городскими службами? Вот вы сказали о ДТП: человек — будь он пострадавший или виновник — действительно чаще всего находится в шоком состоянии. Он может не знать о возможности воспользоваться услугами психолога прямо сейчас. Но если ему скажут об этом в том же ГИБДД, узнает.
— То, о чем вы говорите, наверное, было бы просто замечательно, это такая идеальная ситуация, к которой нужно стремиться. Есть ряд организаций, которые, безусловно, о нас знают: образовательные учреждения, медицинские. Но, наверное, все это нужно расширять, чтобы люди действительно имели представление, имели такие возможности. Думаю, еще не все организации имеют такую информацию.
— Существует ли какой-то «средний портрет» вашего клиента? Женщина или мужчина, определенный возраст, типичные проблемы.
— Нет, такого портрета у меня нет, потому что вся психологическая работа очень индивидуальна. Наверное, если так выделять, можно сказать, что это городской житель. Наверное, больший процент женщин. Хотя сейчас наблюдается приятная тенденция по сравнению с концом
— Вы видите положительную динамику на протяжении десяти лет, четырех лет?
— Это в целом связано с общей психологической культурой в нашей стране, она все-таки отличается от западной. Сейчас, в последнее десятилетие, на мой взгляд, она очень интенсивно развивается, в отличие от
— У людей психолог все меньше ассоциируется с психиатром?
— Да, это все-таки разные направления.
— И визит к психологу не расценивается как признание некой неполноценности, как это было раньше?
— Нет. Человек понимает, что проблематика разная, бывают и определенные пограничные состояния, где мы работаем плечом к плечу с нашим психотерапевтом. Но это может быть любой жизненный вопрос, и даже иногда сопровождение в какой-то трудной ситуации, где человек должен принять решение. Это его ответственность, но ему очень важно, чтобы в этот момент с ним рядом находился специалист, ему так легче. Легче вместе анализировать и рассуждать, понимать, что происходит, увидеть картину как бы извне, со стороны.
— Есть ли у вас статистика обращений людей разного возраста?
— Я сейчас не могу привести точные цифры, но интересно то, что еще лет пять-шесть назад нашим основным контингентом были достаточно зрелые люди, в том числе пожилые. В последние три-четыре года картина меняется коренным образом: у нас на приеме становится все больше молодых людей.
— У вас есть групповое занятие — дискуссионный киноклуб. Что именно там обсуждается?
— Это такой очень интересный способ разговора с нашими клиентами. Не секрет, что человеку не всегда легко открыться. Мы предлагаем при помощи героев конкретной ленты, с конкретной проблематикой, говоря об этих героях, перенести какие-то моменты на свою жизненную проблематику.
— «Как бы я поступил на месте героя»?
— Это не всегда так звучит — «что бы я сделал», но все равно параллели выстраиваются моментально, со своими взглядами, со своими проблемами, переживаниями, со своими потребностями. Получается, фильм — некая проекция, провоцирующая более личностный разговор. Но все-таки это очень безопасная обстановка: клиент сам выбирает, заходить дальше или нет, говорить только о героях или о каком-то своем опыте. Поэтому в этом смысле в кино-клубе очень безопасно и очень интересно.
— Тот же вопрос о тренинге «Управление эмоциями».
— Это более глубокий тренинг. Там идет эмоциональное переживание, и ведущие учат людей действительно управлять своей эмоциональной сферой жизни, проговаривают очень разные эмоции, и смотрят на них, может быть, более расширенно, с другой стороны, с другой позиции.
— Большой пласт вашей деятельности связан с будущими мамами. Если говорить о беременных женщинах, с какими их проблемами вы работаете?
— Вы знаете, женщины, которые к нам приходят, в основном, конечно, очень мотивированы. Они хотят использовать этот период не как болезнь, а как период большого личностного роста, и они заинтересованы в таких занятиях.
Помимо этого, часто обращаются женщины, у которых есть определенные страхи и тревоги. Страхи эти бывают разными, они касаются не только родов, но и врачей, отношения врачей к ним в момент родов; многие волнуются из-за послеродового периода: как будут развиваться отношения в семье дальше, что делать с деткой. Все это можно пережить в нашем клубе.
Кроме того, у нас в этом клубе несколько раз были достаточно юные участницы, и они тоже могли получить поддержку. В этой форме занятий никто никого не оценивает, никого ни за что не осуждает; все посвящено моменту, который переживает женщина, какого бы возраста она ни была, вторая это беременность, первая или третья.
— Насколько сложно работать с женщинами, которые ждут ребенка? У беременных меняется психика...
— Вы знаете, работать с ними просто прекрасно. Они замечательные, очаровательные, очень проникновенные, чувственные. Наверное, это определенные наши шаблоны, про изменения психики. Эмоциональный фон изменчив, но он и достаточно стабилен в своей изменчивости, если так можно сказать. Середина беременности, второй триместр как раз очень хорош для решения вопросов, которые их интересуют.
— Это типичные, похожие проблемы?
— Есть типичные, есть схожие. Например, многих женщин волнует проблема веса, проблема того, что тянет на сладенькое и так тяжело преодолеть это; проблема, что да как с ребенком после того, как я его родила; что делать во время родов.
Сами роды — это миг по сравнению с жизнью человека, и есть множество очень важных вопросов «до» и «после»: например, зачем мне этот ребенок, для чего; что происходит в семье с рождением ребенка, как изменяются роли; какие личностные качества мне могут помочь быть гибкой и успешной мамой; как развивается детка и что у него важного закладывается именно в первые месяцы жизни; как за ним ухаживать; как формировать границы с другими членами семьи, и прочие моменты.
— «Как ухаживать за ребенком» — казалось бы, вопрос не к психологу. Это хорошо бы узнать на этапе женской консультации или, в конце концов, от своей мамы. С этим всё-таки идет к психологу?
— Очень часто не объясняют, а бывает мамы не помнят, в чем и признаются своим взрослым дочкам. Кто-то, наоборот, рассказывает, но взрослая дочь хочет послушать человека нейтрального, специалиста в этом вопросе, а не маму (хотя и ее уважительно выслушивает).
По поводу ухода — мне кажется, это смежные вещи. С одной стороны, их можно отнести к каким-то чисто физическим вещам, с другой, очень много психологических акцентов. Даже когда мы вроде бы физически ухаживаем за ребенком, купаем детку, одеваем его — мы общаемся с ним. Эти вещи являются очень и очень запрашиваемыми, очень актуальными для женщин.
— Продолжает ли работать ваша школа приемных родителей?
— Да. В школе приемных родителей работают высокие профессионалы: психологи, более трех лет посвятившие деятельности по работе с семьями, желающими усыновить детей. И программа очень глубокая, очень интересная, и важна она, наверное, тем, что очень практична: не только поговорить, не только показать видеозаписи, какие-то лекционные части, но ценна она тем, что многие вещи можно пережить. В упражнениях родители сталкиваются с реальностью, а не с иллюзиями, которые они приносят с собой, и говорят: «Ну надо же! Вот так, оказывается?» Для них это становится очень неожиданным.
— Вы работаете с родителями, которые уже взяли ребенка из детского дома, приюта, или только собираются?
— Которые собираются. Недавно вышел закон, в котором говорится, что при усыновлении обязательно должен быть сертификат такой школы. По окончании мы выдаем такие сертификаты, и уже на основании него родители могут решать вопрос. Почему школа нужна перед тем, как усыновить или принять в семью ребенка? Потому что она как раз и открывает глаза на многие проблемы, которые предстоят родителям, дает возможность поразмышлять, не торопиться, принимая решение, побыть с этим.
— Сколько продолжаются такие занятия?
— Они идут два месяца с небольшим; в наш цикл входит 11 еженедельных встреч.
— Интересен результат «на выходе»: к какому решению чаще всего приходят ваши клиенты — брать ребенка или не брать?
— Иногда притормаживают и дают себе время на размышление.
— И это, наверное, хорошо, потому что известны случаи, когда забирают детей, а потом возвращают их обратно, не могут справиться.
— Представляете, каково ребенку в такой ситуации? Поэтому здесь очень важно встретиться с реальностью, со своими ресурсами, и внешними, и внутренними, и поразмышлять об этом.
— Если говорить об индивидуальных консультациях. Предположу — а вы меня поправите, если ошибаюсь, — что чаще всего приходят решать проблемы с противоположным полом. Любовные переживания, разводы и так далее.
— По-разному. Да, много и таких запросов. Мне кажется, очень серьезная, важная и актуальная проблема — отношения людей, но бывает, что человек приходит в процессе поиска партнера, ему важно найти пару, он этого хочет. Или человек выходит на такую жизненную линию, когда он готов искать себе другого партнера.
— Как вы работаете в случае семейных проблем — отдельно с родителями и ребенком или со всеми вместе?
— Это достаточно гибкая система, она зависит от того контекста, в котором учился психолог, от психологической школы, которую он предпочитает. Есть технологии, которые позволяют специалисту разделять, и он это охотно делает. Где-то нужно на один раз разделить родителей и ребенка, а я, например, принимаю целиком, всех вместе.
— Есть ли типичные семейные проблемы, с которыми обращаются наиболее часто?
— Да, такие проблемы есть. Приходят родители, говорят: «Посмотрите, как мой сын (дочь) плохо себя ведет! Помогите, сделайте с ним что-то!» И тут первая отправная точка — разговор о том, что не с ним что-то сделать, а поменять отношение к детке, принять ребенка, посмотреть на что-то другое. Причем посмотреть системно: что такого происходит в семье, что именно вызывает такое поведение ребенка.
— Это чаще происходит в семьях, где дети-подростки?
— Нет, я бы так не сказала. С подростками тоже много обращений к нам, но есть и запросы по детям-дошкольникам, и по начальной школе; разные возрастные категории.
— Расскажите о сотрудниках зеленоградского отдела службы психологической помощи: каков их опыт, возраст, сколько человек у вас работает?
— Отдел богат профессионалами, большая часть наших специалистов — это опытные психологи, которые не просто имеют базовое психологическое образование; они давно уже совершенствуются в какой-то своей стезе, в своей области. Это люди с большим опытом и практикой психологической работы.
Наверное, не бывает такого, чтобы в отделе собрались только очень опытные люди — ведь откуда-то им надо браться, этим опытным работникам. Нужно растить и молодых специалистов. И в этом смысле отдел в предоставил молодым специалистам такую практическую возможность. На мой взгляд, сегодня мы растим очень достойную смену; молодые психологи владеют широким спектром возможностей, а самое ценное то, что люди, имеющие живое отношение к профессии, очень азартны в обучении, стремятся дальше совершенствоваться и расти. Поэтому в отделе, конечно, нет людей, которые бы оказались в какой-то растерянности или совершенно не имеют опыта; такого нет.
— Как оценивается эффективность их работы? В любой профессии есть критерии, по которым можно оценить, хорошо работает человек, не очень справляется или вообще плохо.
— Обычно это происходит по отзывам наших клиентов — как, что, помогло, или, как человек оценивает эту работу, что изменилось в его жизни и насколько. Иногда сам клиент показывает ощущения от результата работы в каких-то условных мерах, процентах.
— Для этого нужно иметь обратную связь с клиентами.
— Да, она есть. Также показателем может быть запись к конкретному специалисту, приход к нему, возвращение к нему. Хотя я не скажу, что это стопроцентный способ, потому что масса людей в сложной ситуации, при тех же фобических расстройствах, когда есть панические атаки, прибегают в ужасе. И когда психолог им хотя бы чуть-чуть помогает, и их ситуация сдвигается, они уже не испытывают таких сложных ощущений, иногда с легкостью убегают, потому что жизнь хороша и все наладилось. Да, бывают и такие моменты: человеку хорошо, и он уже и не приходит, все состоялось.
Поэтому это такая, с одной стороны, оценка, а с другой стороны, к ней тоже нужно подходить не в буквальном смысле, как к четкому математическому ответу.
— Ваши клиенты могут выбирать специалиста?
— Да, конечно.
— Могут ли они сменить психолога, если что-то не складывается?
— По нашим правилам — один раз человек может его сменить. Объясню, почему один: иногда могут начаться капризы — этот опять не понравился, хочу другого, не хочу к мужчине, хочу к женщине, не хочу к женщине, хочу к мужчине и так далее. Это, знаете, как зубной врач. Ну не чувствуешь, что ты с ним можешь быть на 100% откровенен, или тебе кажется, что у него другая динамика, и тебе это не подходит — он какой-то очень степенный или, наоборот, чересчур бойкий. Все мы люди, и поэтому существует правило: клиент один раз может сменить специалиста.
— У вас есть сотрудники — мужчины?
— Да, двое. Один у нас психолог, а другой — психотерапевт.
— Поясните между работой психолога и психоаналитика. Это сейчас все более распространено, люди пользуются услугами психоаналитиков при решении каких-то сложных психологических проблем.
— И психолог, и психоаналитик, в принципе, одно и то же, «масло масляное». Психолог может быть из психоаналитической школы, но настоящих психоаналитиков на самом деле в Москве очень-очень мало — тех, которые работают непосредственно в этом классическом подходе.
Мне кажется, в последнее время даже стало как-то некорректно: часто психолог, изучив психоанализ или пройдя какую-то клиническую школу, заявляет: «Я — психоаналитик!», а потом добавляет: «Но я с кушеткой не работаю, я работаю по-иному». Думаю, это сложный этический момент, и законодательно он сложный на уровне всей России, и есть какие-то частные моменты. Должна быть, наверное, четко прописанная законодательная база, которая сегодня еще окончательно не сформирована.
— Бытует такое мнение: когда клиент платит деньги, работа идет успешнее. Потому что это совместная работа, и соответственно, будет большая отдача от клиента. Когда это делается бесплатно, эффективность может быть меньше.
— Это правда. Дело в том, что это такая давнишняя сложившееся практика: клиент всегда свою работу подстегивал оплатой этих услуг, и это освобождало от чувства «я что-то должен». То есть, все мерялось действительно так: ты можешь не прийти на эту встречу, но ты за нее заплатил, и делай что хочешь. Это подстегивает, это помогает работе, но даже на западных примерах можно сказать, что у них есть службы, которые оказывают бесплатную помощь. Потому что не все категории населения имеют возможность платить за такого рода услуги, они достаточно дорогие.
Поэтому, с одной стороны, есть такая возможность, с другой — да, в ней есть свои плюсы и минусы.
— Вы упомянули о различных школах психологии. Любой человек, наверное, вспомнит Фрейда или Юнга, но, насколько я понимаю, существует множество психологических школ. Есть ли какие-то классические психологические школы, методики, по которым учатся будущие психологи?
— Дело в том, что сегодняшняя современная психология, которая работает в динамических подходах, аналитических, системных, все-таки больше нацелена на небольшой срок работы с клиентом. Есть разные направления, но в частности наш отдел, наша служба нацелена на краткосрочную терапию.
Краткосрочная терапия подразумевает, что мы с клиентом, в отличие от психоанализа, в работе не несколько лет; для нас это непозволительная роскошь. Краткосрочная работа, подразумевает от пяти до двадцати встреч. Краткосрочной стратегической терапии у нас многие обучаются, причем у иностранных специалистов. Системный семейный подход очень хорошо срабатывает, гештальт-терапия, телесно ориентированная терапия, и в ней есть разные направления: и танцевальная терапия, и непосредственно телесная терапия, упражнения на дыхание, это арт-терапия, работа с психологическими ассоциативными картами. Наверное, сегодня это такой букет, сформированный из различных школ, дающий психологу инструмент, чтобы достаточно быстро и эффективно влиять на запрос, с которым пришел человек. Не ища длительно причину его проблемы, которая уходит корнями в детство, в травму, а решая сегодняшнюю проблему, исходя из той точки зрения, что не все так грустно и потеряно, можно и в сегодняшней жизни изменять что-то, продвигаться в своем личностном росте, совершенствоваться и решать те проблемы, которые есть. Это позволяет краткосрочная терапия.
— Бывает, что человек находится в пограничном состоянии. Где граница между еще нерешенной психологической проблемой и уже болезнью?
— Это очень серьезный вопрос, глобальный и очень важный. Мы работаем с пограничными состояниями, и иногда с патологическими состояниями, в которых возможно сопровождение психолога. Но здесь очень важно дифференцировать, диагностировать, понимать, с кем ты имеешь дело, потому что в каждом отдельном случае есть свои способы влияния. Специалист четко должен понимать: здесь ты бессилен или можешь эффективно помочь? Или сначала медикаментозное лечение, а потом уже вступаешь ты, или это можно делать параллельно? В случае нашей службы на помощь приходят психотерапевты, которые и разделяют, и помогают в качестве некоего консилиума, проводимого нами, определить, какое вмешательство здесь будет максимально эффективным и полезным для клиента.
— Вы можете, понимая, что без медикаментозного лечения уже не обойтись, направить клиента, например, в психоневрологический диспансер?
— Это делает только психотерапевт — рекомендует. Направить мы не можем, но порекомендовать — да, конечно, и объяснить человеку, что в данный момент более правильно и эффективно для него, потому что иногда такие вещи, что тут говорить, пугают. И при правильном разъяснении, почему это важно сейчас, и как это повлияет — да, направляем клиента в какое-то уже смежное подразделение: в поликлинику или в диспансер.
— Где-то в середине
— Да, это так.
— Как вы считаете, это привело к понижению их квалификации, если до этого вообще существовал какой-то уровень в профессии? Поясню свой вопрос: я вижу сейчас в обществе некоторое недоверие к психологам, то ли оттого, что их много, то ли действительно есть причины не особо им доверять.
— Мне кажется, вы затронули очень важный вопрос сегодняшнего времени. Да, психологов стало очень много, потому что во многих высших учебных учреждениях стали множиться такие факультеты. Возник вопрос, насколько высока их подготовка. Потому что эта профессия, подразумевает — жизнь, в которой нужно постоянно учиться. Даже если ты много чего знаешь и умеешь, ты всю жизнь учишься.
В эту учёбу у специалистов входят супервизии, то есть постоянные разборы случаев с более опытным коллегой. Это подразумевает, что человек получает базовое образование, но потом он все-таки продолжает развивать, как это организовано на Западе, какой-то свой метод, свою школу, то есть задумывается, кем он будет — «я буду работать с детьми», «уйду в системный подход», «арт-терапия меня захватывает», и здесь я ас, я чувствую, что через это могу выйти к человеку.
Мне кажется, подрыв доверия к специалистам — это проблема не только психологов, это проблема любых специальностей. Например, врачей, когда мы не доверяем и думаем, что им бы только выписать справку или лишь бы деньги собрать. Здесь, наверное, вопрос в том, что если ты идешь в профессию, должен стремиться к какому-то росту и постоянно работать над собой, иначе ты просто не сможешь работать с людьми, потому что возникает опасность — вместо помощи клиенту встретиться с собственной проблемой. Конечно, клиент это чувствует, ощущает, и тогда тебе очень трудно находиться в этой профессии.
— Это действительно касается не только психологов.
— Мода ведь может пройти, правда? Мода прошла, а мы остались. И что делать?
— Вопрос ведь в том, что того же врача можно поймать на некомпетентности; сложно, но можно. А с психологом все сложнее. Меня однажды удивило и несколько расстроило общение с школьным психологом. Это была молодая девушка; она пришла на родительское собрание, в общих чертах рассказала о том, чем занимается. Это было на уровне общения с неразумными детьми. Чувство было: «Почему со мной разговаривают, как с дурачком?»
— «Меня не уважают, меня не понимают»?
— Это выглядело, будто человек недавно прочитал какую-то брошюру по популярной психологии. Все же это был разговор с родителями, некоторые сидели с недоумевающими лицами — «зачем нам рассказывают, что дважды два — четыре?». С моей точки зрения, это говорит о некомпетентности психолога, но как это доказать.
— Вы сказали, что школьный психолог молодая девушка; может быть, она начинает, и это очень чувствуется: приходит, дрожа, но не выдавая себя, не говоря об этом напрямую, что «ребята, сейчас я буду волноваться». Она учится. Учится быть в своей профессии, в своей шкурке. Она что-то прочитала, и все, что смогла, может быть — это выдать этот текст, не ссылаясь на то, что было важно вам.
— Напомните, как к вам попасть, как вас найти.
— Мы находимся по адресу: улица Летчика Полагушина, корпус 418. Вход с торца здания; пройти его трудно, там есть и вывеска, и красивые пластиковые двери. К нам можно записаться на прием по телефону
— Электронной записи у вас нет?
— Пока нет.
— Что бы вы посоветовали тем, кто по какой-то причине пока не идет к психологу, хоть и хочет решить определенные проблемы?
— Я бы не стала настаивать: «Иди-иди!», потому что человек должен приходить с мотивацией. Здорово, если бы так было, потому что это уже 50% успеха работы. Он должен иметь желание рассказать или что-то разузнать для себя.
Если вы к нам придете, то увидите, что у нас очень красиво. Люди спрашивают: «Неужели это все бесплатно?..» Также я хочу сказать, что все, что в нашем отделе происходит, строго конфиденциально, и мы даем все гарантии, что информация за его стены не выходит. Дверь в комнату закрывается, и все, что происходит за дверью, — это дело консультанта и человека или семьи. Конфиденциальность также касается и групповых форм работы.
Юлия Кравченко