— Александр Борисович, что вы исполните на концерте в Зеленограде?
— У меня в последнее время сложился репертуар подобного выступления. Это произошло в связи с тем, что ранее — до телевизионной программы «Голос» — у меня была своя собственная определенная аудитория, и я работал свои несколько концертов в месяц, исключительно рассчитывая на эту аудиторию. В связи с телепроектом произошло следующее: в зал приходят много людей, которые не очень знакомы с тем, что я делал до того. Они приходят, исходя из телевизионного восприятия того меня, который был на программе «Голос». Посему мне приходится делать концерт более, скажем так, разносторонним.
Если раньше я мог позволить себе совершенно новую программу, и это было рассчитано на ту публику, которая за мной следит много лет, то сейчас приходится учитывать, что люди, которые приходят в зал, иногда даже не очень хорошо понимают, что будет за концерт. Поэтому мне приходится как-то более разнообразно себя показывать — не только с стилистическом смысле, но и в жанровом тоже. Приходится петь классику, которую я какое-то время не пел; приходится петь романсы, неаполитанские вещи, старые песни 70-80-х годов. И, естественно, новые.
Поэтому программа получается стилистически достаточно пестрая. Я ее себе придумал и вот уже несколько месяцев «катаю». Причем не только в Зеленограде, но и по всем остальным городам, в том числе, в США и Канаде я сейчас эту программу показываю. У меня впечатление, что это удачный эксперимент, поскольку люди на это довольно активно реагируют. А зачем менять то, что удачно проходит? Вот это я, собственно, и буду показывать в Зеленограде.
— Вы поете на разных площадках — российских, зарубежных. Где вам комфортнее выступать?
— Я не могу на этот вопрос ответить определенно, поскольку каждый раз это какая-то новость. Единственное, что я точно понимаю, — как это ни странно, в российских городах мне было комфортнее, чем, например, на Западе, в США или Канаде. Хотя концерт, который у меня был в Чикаго, собрал очень подготовленную аудиторию — почти ничего не нужно было мне из себя выдавливать нового. Но в российских городах намного лучше, на мой взгляд. Потому что люди, которые приходят, более, что ли, социально подготовлены. Те вещи, которые я делаю сегодня, находят прямой отклик, поскольку мы живем в тех условиях, о которых я иногда пою. А для западной публики многие проблемы, которые сегодня есть у нас, о которых я пою и говорю, далеки.
— Проект «Голос» стал самым, наверное, обсуждаемым и рейтинговым в прошлом году. В чем, на ваш взгляд, его феномен? Нам все время говорится о том, что главное для телезрителя — это шоу. Но здесь на первый план вышли вокальные данные.
— Я думаю, что вот это «главное — шоу» — это такая попытка скрыться за общепринятыми нормативами. Давайте мы покажем скандал или что-то очень цветистое, и тогда публика, дескать, будет нашей. На самом деле, я все время против этого протестовал и говорил, что на первом месте должна быть, если хотите, честность проекта. Чтобы зрители почувствовали эту честность, — а она всегда чувствуется, даже сквозь экран. Люди видят, что жюри не ангажировано, не ангажирована публика, которая сидит и «прямо» реагирует. Нет всяких хитростей с монтажом, а идет прямой эфир, например, как в последних трех программах. В режиме прямого эфира делается съемка, а потом чуть чистится и показывается. Мне кажется, зритель вот эту откровенную и честную работу принял, и она на него произвела впечатление много большее, чем всякие дерганья ногами и приколы. Наш зритель как-то зря расценивается руководством телевизионных каналов как дурак, он у нас далеко не такой.
И лишний раз это подтвердила схема, которую мы предложили на программе «Голос». Зрители, как оказалось, скорее находятся в том поле, о котором я говорил, чем в том, о котором обычно говорят телевизионщики. Люди любят честную работу — когда оркестр играет живьем, исполнители работают живьем, какие бы они ни были, со всеми своими проблемами и, возможно, вокальными недостатками. Это как раз, мне кажется, и завело публику. Вот и все. Вы знаете, я лишний раз могу сам себе поставить плюсик, потому что говорю об этом последние 15 лет, если не больше.
— К вопросу о тех, кто не знает ваше творчество и ориентируется на программу «Голос»: планируете ли вы переиздать ваши старые альбомы, 80-90-х годов, в хорошем качестве?
— Они переиздаются регулярно и продаются. Просто когда тираж заканчивается, мне приходится его добавлять, только и всего. У меня проблем нет в силу такой приличной хитрости, которую я придумал где-то в середине
Если относиться к выпуску своих альбомов, как к выпечке пирожков с капустой, тогда и результат такой же. Выпустил пирожок с капустой, его съели и больше никто не хочет. А у меня так получается, что чем дороже, красивее выходит альбом, тем больше публики желает иметь его в виде компакт-диска у себя на полке, а не тупо скачивать из интернета. И поэтому, думаю, что я один из очень немногих, у кого сейчас реально покупают компакт-диски. Ведь интерес публики к покупке компакт-дисков вообще сильно упал в связи с возможностью скачивания из интернета чего угодно. Меня это не коснулось, слава богу. В свою очередь, продажа дисков официальным образом приводит к тому, что люди активнее идут на концерт, то есть расположены к тому, чтобы тебя увидеть — все это «завязано». Не могу сказать, что это какой-то серьезный финансовый подвиг или финансовый успех, но штаны это поддерживает, скажем так.
— В последние годы возрос интерес к виниловым пластинкам, нет ли планов переиздать альбомы на виниле?
— У меня свое мнение на этот счет. Есть любители воспроизведения аналогового, с виниловых пластинок, я к таким не отношусь. У меня довольно-таки неплохой слух, я неплохо могу ориентироваться в том, что называется звукозаписью. Я не понимаю, почему нужно слушать виниловую пластинку, которая после двух-трех прослушиваний начинает скрипеть и шипеть. Я не могу, и никогда этого не пойму.
— Что происходит с вашим театром, об открытии которого давно говорят. И поясните, пожалуйста, «Музыкальное московское театрально-концертное объединение под руководством Градского» и театр Градского — это одно и то же?
— Это одно и то же, потому что театр — это не более чем здание. А вот здание сейчас более или менее активно начали заканчивать. Говорят, что год, может быть, и театр откроется; так давно говорили, я всегда так тоже говорил, повторял... Ничего другого, кроме того, что повторить за руководством города — департаментом культуры, мэрией, — что они собираются в ближайший год закончить реконструкцию и открыть, я повторить не могу.
— Вашу оперу «Мастер и Маргарита», где вы выступили как композитор, автор, либретто и исполнитель, можно где-то увидеть? Планируете ли ставить её на сцене?
— Она продается в виде компакт-диска. Планов постановки нет, поскольку эту совершенно невозможно сделать. Творческий и, прежде всего, вокальный коллектив, который там собрался, совершенно нереально собрать на какой-то сцене. Просто невозможно собрать в одном спектакле такое количество известных актеров и музыкантов. Единственное, что можно было бы сделать, каким-то кино- или мультипликационным способом реализовать. Но я не представляю себе, как я могу сделать спектакль, где все эти артисты соберутся, а заменять их другими мне как-то совсем не по душе — больно они хороши в свои ролях.
— Почему их невозможно все-таки собрать?
— Финансовые обстоятельства и, попросту говоря, их занятость. Все же это люди очень востребованные. Работают в своих театрах. Собрать их на регулярной основе, да еще на репетиционный период нереально. Поэтом я и делал оперу с самого начала как звукозапись. Она регулярно продается в виде альбома, большого такого, книжного, с либретто, со всеми полагающимися атрибутами. Меня это вполне устраивает. Потому что часть публики ее скачивает, часть после скачивания хочет её приобрести и, опять же, поставить на полку. Так что я вполне доволен результатом.
— Как вы оцениваете современный отечественный эстрадный рынок? Есть ли у нас приличные саунд-компании?
— У нас чрезвычайно печальное состояние. Если говорить о музыкальном рынке остального мира, не обязательно западном — это может быть и Юго-Восточная Азия или Латинская Америка, — там устроено несколько иначе, на воспроизводство новых исполнителей. Если мы говорим о саунд-компаниях или, скажем, о пиаре, это все связано. Есть компании, которые занимаются записью, компании, которые занимаются раскруткой исполнителя, компании, которые занимаются «созданием» исполнителя (обучением, продюсированием и так далее), и все это находится в некой связи. Есть, допустим, Sony Production или BMG, которые делают исполнителей во всех ипостасях: запись, новая музыка, новые стихи, внешний вид, телевизионная, радийная раскрутка, создание компакт-дисков, организация туров, гастролей. Исполнитель находится, скажем так, под пристальным вниманием какого-то серьезного объединения. У нас же это все как-то разбросано. Есть исполнитель, а у него какой-то продюсер, директор. Дальше начинаются походы — искать самостоятельно авторов, что самое тяжелое. После этого издание, после этого, скажем, гастрольная программа какая-то и PR-раскрутка. Все это в таком нетрадиционном плане существует.
У нас больших компаний, которые занимались бы созданием исполнителя и его проталкиванием, в хорошем смысле слова, к зрителю, нет вообще как таковых. Посему перспективы неважные. Пока не будет того, о чем я сказал, мы будем находиться внутри своего российского мира. Может быть, кого-то это устроит.
— Как вы считаете, академическое музыкальное образование необходимо эстрадному исполнителю?
— Лучше, чтоб было, конечно. Если артист достаточно подготовлен хотя бы в вокальном отношении (интонация верная, голос есть), то при определенной работе он может петь в совершенно разных стилях. У нас ведь как происходит? Тебя готовят, как оперного или камерного вокалиста, и ты потом именно таким голосом и поешь. Надо просто готовить вокалиста так, чтобы он имел возможность трансформации.
— Как вы поддерживаете свой голос, если, конечно, что-то специально делаете?
— Никак не поддерживаю, просто стараюсь режимно как-то себя вести, правильно. Вот и все. А потом — кому как повезет, это чистая физиология. Один человек в 40 лет потерял все ноты, а другой в 60 не теряет.
— Думая сейчас о репертуаре, вы не сомневаетесь, что споете, как прежде, и арию Каварадосси, и романс Неморино?
— Как нефиг делать, извините за выражение. С голосом знаете, какая штука? Если ты в течение 40 лет привык к определенному режиму, и он настроен на сохранение твоих вокальных данных, а не на их трату налево и направо, то может быть хороший результат. И тогда, что Каварадосси, что рок-н-ролл — все получается. Но это, прежде всего, личные твои, человеческие возможности. Повезло? Повезло. Не повезло? Ну так не повезло. Все зависит от индивидуальных качеств.
Юлия Кравченко
фото с сайта afisha.ru