В весёлой и дружной компании, окружавшей Михаила Булгакова на даче москвичей Понсовых, была Екатерина Зволинская, в замужестве Понсова (об этом подробно рассказано в первой и второй частях цикла про зеленоградские места Булгакова). Она, по словам писателя Сергея Фёдорова, приходилась племянницей Вячеславу Александровичу Зволинскому, жившему в собственном доме несколько в стороне от деревни Баранцево. Вероятно, через неё Булгаков и свёл знакомство с этим семейством.

Другой версией знакомства Булгакова со Зволинскими поделилась с «Зеленоград.ру» праправнучка Вячеслава Александровича Ирина Новикова. По её словам, усадьба Зволинских была местом, куда приезжали и где поддерживали близкое знакомство люди определенного круга — дореволюционная творческая интеллигенция: художники, поэты, музыканты, артисты, которые стремились встречаться, общаться, обмениваться мнениями. В то время принято было устраивать званые вечера, домашние концерты, приглашать на них гостей и соседей. Подобные традиции общения сохранялись и в первые годы после революции. В этот дружеский круг, по мнению Ирины Новиковой, естественным образом оказались вовлечены и супруги Булгаковы.

Сейчас можно лишь гадать, что именно привлекло Булгакова — личности хозяев дома или хранившаяся там необычайно богатая для сельской местности библиотека, а может, и то и другое сразу. Но факт остаётся фактом. Как рассказал «Зеленоград.ру» правнук Вячеслава Зволинского Иван Василенко, однажды в дом его прадеда пожаловал сам маститый писатель с супругой Любовью Белозёрской, в компании ещё двух-трёх дачных друзей.

Прежде чем рассказать о визите Булгакова, познакомимся поближе с обитателями дома Зволинских, который до революции считался имением — то есть помещичьей усадьбой: в ней был дом и 18 десятин земли, обрабатывать которую помогали два наёмных работника. Правда, в советское время земли осталось значительно меньше, всего восемь десятин, но хозяйство по-прежнему было крепкое, справное.

Дом принадлежал супруге Вячеслава Александровича — Изабелле Александровне Зволинской, урождённой Шмидт. Это было её приданное. По семейному преданию дед её и основатель имения, Вильгельм Шмидт, был прибалтийским немцем и прибыл в Россию в середине 19 века «с котомкой за плечами», не имея ни связей, ни денег. Однако благодаря уму и воле он преуспел в строительстве Николаевской железной дороги, дослужился до чина действительного статского советника и сделался управляющим Ярославской железной дороги.

В награду за безупречную службу ему пожаловали земли, которые он сам мог выбрать. Вильгельм Шмидт предпочёл лесистый участок недалеко от железнодорожной станции Крюково. Здесь он поставил большой дом, перешёл в православие, крестившись с именем Василий, и зажил помещиком.

Его сын и наследник Александр Васильевич Шмидт сумел так организовать хозяйство, что имение стало приносить большой доход. Он был доцентом Ярославского юридического факультета, профессором, человеком светским, и как сам шутил, выпил за свою жизнь небольшое озеро шампанского. В своё время он женился на польке Ванде Рупневской, происходившей из интеллигентного лютеранского семейства. В семье Шмидтов родилось четыре дочери: Ванда, София, Александра и Изабелла, считавшаяся самой красивой из сестёр. Помимо главного усадебного дома, Александр Шмидт выстроил ещё три — для своих дочерей, и за каждой из них дал десять тысяч золотых рублей приданого.

В начале 1900-х Изабелла Шмидт отправилась в Москву, где окончила женские высшие математические курсы. Там она познакомилась с Вячеславом Александровичем Зволинским, молодым человеком из обедневшего дворянского рода.

Семейная история Вячеслава Зволинского была непростой. Когда его будущие родители — Александр Павлович Зволинский и Екатерина Петровна — надумали сочетаться браком, семья жениха воспротивилась. Жених был дворянских кровей, происходил из семьи генерал-лейтенанта кавалерии, а невеста — из крестьян. Неудивительно, что родные жениха были против такого неравного брака. Но Александр Павлович настоял на своём и женился на Екатерине. Со временем доброта, ум и сила воли, присущие этой простой женщине, вызвали уважение у родителей мужа. В этом браке родилось четверо сыновей. Вячеслав, родившийся в 1880 году, был самым младшим.

Отца своего мальчик узнать не успел — тот умер через четыре месяца после его рождения. Екатерина Петровна осталась вдовой с маленькими детьми. Чтобы прокормить их, она работала заведующей женской Шавтеевской школой в Москве. Вдове и внукам чем мог помогал свёкор, умерший в 1891-м, когда Вячеслав был уже гимназистом. После гимназии он поступил в Московский Университет на факультет русской словесности и, окончив его в 1903-м, был зачислен вольноопределяющимся в 1-ю гренадёрскую артиллерийскую бригаду, расквартированную в Москве, а через год в чине прапорщика уволился в запас.

Но вне армейской службы оставался недолго. В 1904-м началась Русско-Японская война, и прапорщика Зволинского вновь призвали на действительную военную службу.

Между Японской и Первой мировой Зволинский успел послужить участковым страховым агентом в Ярославле и Твери, а также жениться в 1905 году на дочери профессора Александра Васильевича Шмидта — Изабелле. У невесты был собственный дом в Крюкове, так что обвенчались молодые неподалеку от усадьбы — в Знаменском храме села Голубое.

Вскоре после свадьбы супруги Зволинские на какое-то время уехали в Ярославль к родным мужа. Там родился их первенец — Никита, а ещё через два года второй сын — Матвей. К тому времени семейство уже перебралось на постоянное жительство в Крюково, в своё поместье в трёх километрах от железнодорожной станции.

Сыновья Зволинских получили прекрасное домашнее образование, их учили трём языкам. Со старшим сыном — Никитой, выказавшим большие способности, мать особо занималась математикой и музыкой. (Впоследствии Никита Вячеславович Зволинский стал известным учёным в области нелинейной механики грунтов, профессором геофизики, его труды имеют прикладное значение для повышения сейсмостойкости зданий и поиска полезных ископаемых).

В доме Шмидтов-Зволинских имелась богатая библиотека, принадлежавшая Изабелле Александровне. Помимо русских, французских и немецких романов, там было множество книг философско-мистического, эзотерического содержания: труды немецкого христианского мистика Якоба Бёме, средневекового немецкого теолога Майстера Экхорта, теософа Елены Блаватской и ее последовательницы Анни Безант и других.

Вячеслав Александрович приискал себе работу в Москве и стал преподавать русский язык в Высшем городском начальном училище им. Гоголя, а затем, незадолго до начала Первой мировой, перешёл в Уездную Земскую Управу, где заведовал отделом народного образования. Кроме того, будучи глубоко религиозным, Зволинский много лет исполнял должность церковного старосты храма Спаса Нерукотворного в Андреевке.

В гостях у Зволинских бывало множество интересных людей. Например, Ольга Книппер-Чехова, с которой дружила Изабелла.

К слову, в Крюково вдову Чехова влекли не только дружеские связи с семьёй Зволинских. Здесь, в санатории для нервных больных Е.Н. Рукавишниковой, располагавшемся рядом с деревней Баранцево, в память о её муже была устроена в 1909 году особая Чеховская комната «с бесплатным содержанием и комфортом» для нуждающихся литераторов и врачей. Ольга Леонардовна была в санатории на открытии этой комнаты — читала произведения мужа, о чём тогда же сообщала газета «Биржевые ведомости». А спустя семь лет, в 1917-м, в том же санатории провёл лето племянник её мужа, драматический актёр, театральный педагог, режиссёр Михаил Чехов, женатый на племяннице самой Книппер-Чеховой.

У Зволинских Ольга Леонардовна принимала участие в домашних музыкальных и званых вечерах. В теплые летние дни почтенные гости играли в крокет на лужайке перед домом, музицировали, обсуждали литературные новинки, художественные выставки, театральные премьеры.

В 1912 году, как сообщает писатель Сергей Фёдоров, в доме Шмидтов-Зволинских поселился племянник философа Владимира Соловьёва — Сергей Соловьёв, поэт, религиозный философ, троюродный брат Александра Блока и друг Андрея Белого, ставший прототипом главного героя его романа «Серебряный голубь». Втроём молодые люди образовали движение «младших символистов».

В 1911 году Сергей Соловьёв — уже известный поэт, автор нескольких сборников стихов — пережил серьёзное душевное расстройство и пытался покончить жизнь самоубийством. Для излечения поэта поместили сначала в лечебницу доктора Каннабиха (она была здесь же, в Крюково), а затем, уже практически выздоровев, он провёл весну и лето 1912 года в санатории Е.Н. Рукавишниковой.

По-видимому, поэт и позже пользовался гостеприимством семьи Зволинских, а также их замечательной библиотекой — он снимал комнату в Крюкове в 1920-х годах вплоть до 1929 года, как пишет его дочь. Здесь Соловьёв работал над «Воспоминаниями». Кроме того, в его творческом наследии 1925-1927 годов немало стихов с пометкой «Крюково» («О нет, не сбросить эти цепи!», «Сентябрь», «О, нет, не жди цветов весенних луга», «Уснуло всё. Безлиствен лес», «Киммерия», «Три Крымских сонета», «Холодный дом»).

В начале Первой мировой войны в 1914 году Вячеслава Александровича Зволинского вновь призвали на военную службу и отправили под Люблин на Западный фронт сражаться с немцами и австрийцами. За эти фронтовые годы он получил два ордена — святого Георгия 4-й степени и святого Станислава 3-й степени. В дни революции 1917-го Зволинский демобилизовался в чине поручика и поселился в своём поместье в Крюкове. Никакого участия в революционных событиях, по его собственным словам, сказанным позже на следствии, он не принимал.

Однако остаться не у дел не смог, и в 1918 году вступил в Красную армию — инструктором в первую советскую школу полковой артиллерии, что открылась в Москве на Арбатской улице. Так, инструктором, меняя места службы, Зволинский прослужил до осени 1921 года, а затем вернулся домой в Крюково и в следующие десять лет занимался хозяйством.

Вся семья упорно трудилась. Изабелла Александровна преподавала в школе немецкий язык, Вячеслав Александрович работал на земле, не покладая рук, обрабатывая четыре гектара пашни, полтора гектара покосов (в хозяйстве имелось четыре коровы и две лошади), да приусадебные земли, где был разбит огород. Сыновья пасли скот, помогали по хозяйству. В альманахе «Лучи Солнечногорья» №6 (2019) в статье Фёдорова «Инок Никита» приводится такой случай:

«В трудные послереволюционные годы отец посылал мальчиков в соседние деревни продавать молоко. Одеты они были соответственно духу времени, по-деревенски. На лошади везли бочку с молоком. В одной из деревень мальчикам предложили слишком низкую цену за молоко, думая, что имеют дело с двумя пастушками. „Пастушки“ решили посоветоваться и заговорили между собой по-французски, приведя мужиков в оцепенение. Сторговались».

Именно такую версию излагает в своём очерке «Зеркало, отражавшее Булгакова» Сергей Фёдоров. Попробуем разобраться, насколько она обоснована.

Итак, в один из летних дней 1926 года в дом Зволинских пожаловали гости — компания дачников из соседнего Кутузова, в числе которых был писатель Михаил Булгаков. Познакомились, огляделись: в зале добротная деревянная мебель, множество книг, фамильные портреты и пейзажи с видами усадьбы Шмидтов кисти художника Пупыкина, рояль, большой комод красного дерева с поворачивающимся зеркалом в массивной раме…

Хозяин дома — бывший офицер царской армии, прошедший три войны. Вероятно, автору «Белой гвардии» нашлось о чём потолковать с Вячеславом Александровичем, ведь его судьба во многом была такой же, как у персонажей «Дней Турбиных», мыслями о которых Булгаков жил в те месяцы. Как раз тогда, летом 1926-го, готовилась во МХАТе постановка этой пьесы, ещё не получившей своего названия. «Белая гвардия» — казалось слишком вызывающим, название «Перед концом», предложенное Станиславским, Булгаков категорически отверг. В августе 1926 года стороны сошлись на названии «Дни Турбиных».

Тот факт, что Зволинскому довелось послужить и в Красной армии, образовал любопытную перекличку с изменениями, какие Булгакову пришлось внести в финал пьесы. В частности штабс-капитана Мышлаевского заставили озвучить намерение порвать с белым движением, произнести «здравицу» Красной Армии и выразить готовность служить в ней: «Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество? А это отечество, когда бросили меня на позор?! И опять идти к этим светлостям?! Ну нет! Видали? (Показывает шиш.) Шиш!.. Что я, идиот, в самом деле? Нет, я, Виктор Мышлаевский, заявляю, что больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею. Я кончил!..»

Напомним, что Мышлаевский был артиллерист, как и Зволинский, тоже ушедший воевать в 1914-м. И что в 1918-м, когда Вячеслав Александрович пошёл служить в Красную армию, ему было 38 лет, как и герою Булгаковской пьесы. Но был ли Зволинский прообразом капитана? Известно, что в романе «Белая гвардия» у этого персонажа имелся вполне реальный прототип — сосед и приятель Булгаковых некто Николай Сынгаевский, возможно также, что прототипом был и друг семьи Булгаковых Пётр Бржезицкий, офицер-артиллерист. Однако в пьесе для развития образа писатель использовал и другие источники, в том числе литературные (например, поручика колчаковской армии Рагимова из романа Зубцова «Два мира»), заимствуя черточки у разных людей.

Возможно, некоторая общность судеб персонажа пьесы и Вячеслава Александровича — не более чем совпадение. Однако остается фактом, что изменения в образ штабс-капитана были внесены Булгаковым уже после визита в дом Зволинских, и не исключено, что под влиянием нового знакомства. Отметим также, что судьба Мышлаевского в Гражданскую войну была типичной. Не случайно после премьеры спектакля во МХАТе Булгаков получил письмо, подписанное «Виктор Викторович Мышлаевский» — столь близок оказался неизвестному автору этот персонаж.

Согласно семейным преданиям, которыми поделился с «Зеленоград.ру» правнук Вячеслава Зволинского Иван Василенко, Булгаков, оказавшись в гостях у его родных, «был не слишком общительным, мало участвовал в беседах, но очень много времени провёл в кабинете, где стояла богатая библиотека Изабеллы Александровны, унаследованная ею от отца профессора Шмидта, и на чердаке». На этот чердак Зволинские перенесли подальше от чужих глаз всю мистическую и религиозно-философскую литературу, а также старинные семейные бумаги.

В этих-то книгах, сложенных в сундуках, стоявших в чердачной пыли, и копался больше трёх часов Михаил Афанасьевич, пока его спутники вели светские беседы с хозяевами дома и прогуливались по живописным окрестностям.

По словам Василенко, гости провели в доме его прадеда целый день — с утра до вечера. И большую часть этого времени писатель уделил хозяйской библиотеке. За вечерним чаем, когда все собрались за столом, Булгаков поделился своими чердачными находками, представив хозяевам ценные документы в отношении их собственной родни, а также несколько заинтересовавших его книг, которые хотел бы прочесть и, с разрешения, Изабеллы Александровны, взял с собой.

Во второй половине 1980-х годов, во время перестройки, на короткое время внезапно раскрылся архив Булгакова. И тогда стало известно, что писатель приезжал в посёлок Крюково ещё раз — спустя десять лет после отдыха на даче у Понсовых. В полной описи всего сохранившегося архива, собранного и сбережённого его последней женой Еленой Сергеевной, под номером 50 значились «Труды Киевской духовной академии» за 1891 и 1907 годы.

По словам литературоведа и исследовательницы творчества Булгакова Лидии Яновской, «За комплектами этого периодического издания, прослышав, что они продаются где-то в дачном Крюково, Булгаков ездил зимою 1936 года — в славную поездку с друзьями, на санях… В этих „Трудах“ за 1891 год нашёл обстоятельное и добротное сочинение профессора Н.К.Маккавейского „Археология истории страданий Господа Иисуса Христа“ (Н.К.Маккавейский не только отлично знал источники, он ещё и посетил Палестину), сочинение, к которому Булгаков так часто обращался за справками в последние годы работы над романом „Мастер и Маргарита“ и которое, вероятно, было испещрено его пометами».

«Труды Киевской духовной академии» — российский научный журнал, ежемесячно выходивший в 1860—1917 годах и отлично известный Булгакову, поскольку его отец был преподавателем Киевской Духовной Академии. В этом издании кроме научно-богословских и историко-литературных сочинений много внимания уделялось истории церкви, религиозных течений и богословской мысли, в нём печатали труды известных учёных.

К сожалению, журналы, ради которых Булгаков предпринял поездку в Крюково, не сохранились в его архиве. Как объяснял Яновской официальный исследователь булгаковского архива В.И. Лосев, «лишние», не представляющие «архивной ценности» книги иногда «сбрасывают», дабы они не загромождали отдел рукописей; иначе говоря, передают в общие библиотечные хранилища, где они станут уже не книгами, помнившими прикосновение рук Михаила Булгакова, а просто — книгами…"

У кого именно в Крюкове купил Булгаков «Труды Киевской духовной академии» — неизвестно, была ли это семья Зволинских или какой-то другой источник, «Зеленоград.ру» установить не удалось.

Через год после того, как Булгаков в последний раз побывал в Крюкове, в сентябре 1937 года Вячеслава Александровича Зволинского арестовали. Формальной причиной послужил донос, по которому Зволинский якобы скосил траву для своих коров на не принадлежащем ему лугу (прежде этот луг был собственностью Шмидтов). В Крюковском сельсовете устроили показательное судилище с сомнительными свидетелями.

Однако настоящее обвинение ему предъявили позже: участие в подрывной деятельности в составе контрреволюционной группы из восьми человек. Если судить по вопросам, какие задавали Зволинскому на следствии, в сообщники его записали Дмитрия Романова, владельца одного из Крюковских кирпичных заводов, Лидию Лепёшкину, дочь настоятеля Андреевской церкви Иоанна Муравьева, бывшую замужем за местным помещиком, крюковского почтмейстера Николая Хомякова и жителя Андреевки Августа Янсона, бывшего помещика. Почти все они погибли в лагерях, а затем были реабилитированы. Зволинского осудили решением «тройки» по «политической» статье 58. п. 10 на восемь лет и отправили в Ивдельлаг на Урал.

Как вспоминала позднее внучка Вячеслава Александровича, Галина Матвеевна Зволинская: «Буся (Изабелла) туда ездила к нему, ей потом пришлось одной идти двадцать километров по лесной дороге, где водятся волки, до лагеря. А здесь и в Москве она обивала все пороги кабинетов начальников, чтобы спасти мужа. В семейных бумагах хранилось написанное фиолетовыми чернилами заявление Изабеллы Александровны в „ГУЛАГ“. Так и написано: „В ГУЛАГ“. Изабелла просила освободить её мужа из-за состояния здоровья, позволить ей осуществлять уход за ним. Ничего не помогало».

Сам Вячеслав Александрович тоже написал кассационную жалобу на постановление «тройки» УНКВД по Московской области. Для её рассмотрения в сентябре 1938 года Зволинского перевели на время в Таганскую тюрьму в Москве, а затем отправили обратно в Ивдельлаг. В лагере ему присвоили 2-ю (нерабочую) группу инвалидности. О том, как погиб Вячеслав Александрович, его семья узнала из письма солагерника.

По словам Галины Зволинской, в 1942 году Вячеславу Александровичу сообщили о скором освобождении: «Неделю он готовился к выходу из лагеря, со всеми прощался, завершал какие-то дела по работе со своими солагерниками, был очень весёлым. А в день освобождения, когда он с вещами пришёл в управление лагеря, ему сказали: „Извините, произошла ошибка“. Страшно закричал Вячеслав Александрович, и с этого времени он как бы немного свихнулся, так и не стал уже нормальным. Потом среди зэков отобрали большую партию больных, слабых, истощённых, старых. В эту партию попал и Вячеслав Александрович. Под конвоем их увели в лес. Вечером в лагерь вернулись одни конвоиры, и никого из заключённых, которых они увели, с ними уже не было. Все поняли, что их расстреляли в лесу».

Изабелла Александровна очень тяжело пережила смерть мужа. Получив известие из лагеря, она заперлась в своей комнате и несколько дней не выходила оттуда, переживая своё горе. Перед смертью в 1970 году она просила старшего сына положить в изголовье её гроба пиджак Вячеслава Александровича и пачку его писем к ней. Сын её просьбу исполнил.

«Зеленоград.ру» благодарит Ивана Петровича Василенко (Зволинского) и хранительницу семейного архива Зволинских Ирину Андреевну Новикову за помощь в подготовке этой статьи.