В конце 16 века село Льялово, что в верховьях Клязьмы, было княжеской вотчиной и называлось по имени хозяев — князей Стародубских-Льяловских, потомков Всеволода Большое Гнездо. Прозвище Льяло, давшее название селу, носил родоначальник ветви Льяловских князей Константин Стародубский. У этого слова несколько значений — носик рукомойника, форма для отливки, желоб, водосток и так далее. Все так или иначе связаны с глаголом «лить».

По древним — ещё языческим — поверьям нецерковное имя должно было оберегать князя от нечистой силы. «Это прозвище — символ любви к своему ребёнку, — считал зеленоградский краевед Игорь Быстров. — Наше утверждение станет понятнее, если мы учтём, что шестой сын князя, Семён, получил прозвище Белая Гузица („гузица“ — „гузка“, уменьшительная форма от слова „гузно“), а самого младшего сына, Ивана, прозвали Овчя („ягнёнок“, уменьшительная форма от слова „овца“)».

От князей Льяловских, род которых угас в 16 веке, через Ромодановских, Белосельских-Белозерских, Козицких в усадьбе Льялово отразилась вся русская старина. Здесь жили патриархальной усадебной жизнью: сеяли хлеб, охотились, молились богу в деревянных церквах, сменявших одна другую. В 1820-х годах неоднократно бывали декабристы Сергей Волконский и Сергей Трубецкой — отдыхали в усадьбе у родственников.

При Екатерине Козицкой в 1800 году в Льялове на месте деревянной построили кирпичную церковь Рождества Пресвятой Богородицы в виде ротонды с отдельно стоящей колокольней, соединенной стеклянной галереей. В 1862 году галерею заменили нынешней кирпичной трапезной — деньги на это дала генерал-майорша Анна Митрина, она хоть и жила в соседнем сельце Никольском, но была прихожанкой льяловской церкви. Храм отличался особым для тех мест богатым убранством, а главной его святыней считалась икона княгини Ольги, якобы написанная в Греции при жизни княгини.

Храм сохранился до наших дней, и сегодня является самой старой постройкой современного Льялова.

В конце 19 века на место разорившихся дворян заступили купцы. Последним владельцем Льялова был владелец Богородско-Глуховской мануфактуры Николай Морозов. При нём и появилось усадьба Морозовка.

В руки купцов Льялово перешло ещё до того, как имение купил Морозов. Сначала князь Константин Белосельский-Белозерский, человек очень богатый, но обремененный непомерными долгами, в 1890 году продал своё имение купцу Андрею Денисову, имевшему несколько соседних дворянских усадеб и угодий. Помимо Льялова туда входили соседние деревни Клушино и Ржавки, а также территория современного посёлка Менделеево — общая площадь имения составляла 2500 га.

К тому времени в Льялове было 32 двора и проживало около двухсот человек. Новый хозяин «прославился» тем, что начал в усадебном парке масштабные лесозаготовки: он безжалостно вырубил весь старый парк, не пожалел ни берёзовую рощу, ни даже липовые аллеи — неизменное украшение русских усадеб.

При Денисове имение пришло в упадок. И вот это весьма уже разорённое барское гнездо в 1906 году купил у Денисова за 94 тысячи рублей Николай Морозов — «текстильный король», внучатый племянник известного заводчика Саввы Морозова. Купил с тем, чтоб превратить имение в свою летнюю резиденцию. Он задумал в Льялове грандиозное переустройство.

Николай Давидович Морозов был купцом в пятом поколении, он происходил из разветвленной, чрезвычайно богатой староообрядческой купеческой династии Морозовых — владельцев текстильной империи, состоявшей из четырёх основных компаний: Никольской, Богородско-Глуховской, «Викула Морозов с сыновьями» и Тверской мануфактуры бумажных изделий.

Родился Николай в 1873 году в семье купца первой гильдии Давида Абрамовича (Ивановича) Морозова, совладельца «Товарищества Тверской мануфактуры».

Кроме Николая в семье подрастали младший брат Иван и сестра Ольга. Учиться мальчиков отдали в только что основанное представителями разных ветвей клана Морозовых (в том числе и их отцом) Александровское коммерческое училище. По преподаванию точных и естественных наук это заведение было одним из передовых в Москве на рубеже 19-20 веков. В отличие от других училищ, здесь изучали химию и физику в соединении с основами технологии, чтоб затем применять эти знания в промышленных производствах. Здесь будущие коммерсанты не только учились, но и завязывали близкие знакомства, со временем перераставшие в деловое сотрудничество.

Николай учился на отлично и окончил училище в 1893 году с золотой медалью. В том же году туда поступил его брат Иван, завершивший обучение в 1900 году со степенью кандидата коммерции.

Чтобы лучше познакомиться с современной хлопчатобумажной промышленностью, Николай Морозов отправился в Англию — тогдашний мировой центр текстильного производства. Разбираясь в тонкостях отношений между промышленниками и рабочими, он даже вступил в английский профсоюз текстильных рабочих.

В Англии Морозов прожил не один год, детально изучил технологическую цепочку — от рынков сырья, через производство и биржевые операции к рынкам сбыта, и наконец вернулся в Россию, намереваясь употребить полученные знания в семейном бизнесе.

В Москве Николай Давидович женился на Елене Владимировне, урожденной Чибисовой из семьи «Тверских» Морозовых. Жених приходился невесте троюродным племянником. Детей у этой пары не было.

Семье Николая Морозова принадлежала крупнейшая в России Богородско-Глуховская текстильная мануфактура. С середины 19 века представители этой ветви рода Морозовых (их называли «Захаровичи» — потомки Захара Саввича Морозова) создавали грандиозное производство с прядильными, красильными, ниточными, отделочными и ткацкими фабриками, представлявшими собой средоточие новейших технологий. Выпускали здесь «бельевой и одёжный товар», и некоторые «артикулы» пользовались большой и заслуженной славой. По воспоминаниям Павла Рябушинского, «морозовский товар можно было брать с закрытыми глазами: самые подозрительные и недоверчивые восточные люди к этому привыкли».

Компания Глуховской мануфактуры имела свою торговлю в Санкт-Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, Екатеринбурге, а правление находилось в Москве — на Старой площади.

В конце 19 века при мануфактуре построили электростанцию, работающую на местном торфе, и многие фабричные цеха уже в 1880-х годах имели электрическое освещение и отапливались отработанным паром. К началу Первой мировой войны на мануфактуре работало до девяти тысяч человек, а прибыль составляла более 40%. При мануфактуре Морозовы построили клуб с библиотекой на пять тысяч томов, училище, родильный приют. Большинство зданий мануфактуры сохранилось до нашего времени.

«Николай Давидович был одной из самых примечательных фигур на московском торгово-промышленном горизонте, — рассказывал в своей книге „Москва купеческая“ предприниматель и сосед по имению Павел Бурышкин. — Он долгое время стоял во главе дела, принадлежавшего их семье, и поставил Богородицко-Глуховскую мануфактуру на большую высоту. Это была одна из лучших, по своему техническому оборудованию, фабрик во всей Европе».

По словам Бурышкина, Николай Давидович был довольно своеобразный человек, являвший сочетание старой старообрядческой косности и углубленной, западной, вернее английской, культуры. С Англией он сохранил тесную связь и считался англоманом. Вместе с Бурышкиным Николай Морозов принимал участие в работе Биржевого комитета. Он не любил занимать официально какие-либо должности, что не мешало ему, будучи рядовым выборным, решающим образом влиять на ход дел.

«Он был своего рода душою дела, к голосу его прислушивались и с мнением его считались, — продолжает Павел Афанасьевич. — Он вёл суровую борьбу против отдельных попыток всякого рода злоупотреблений и бесчестностей в торгово-промышленном обиходе: неплатежей, невыполнения обязательств по контрактам, нарушения данного слова и пр. В этих случаях он был беспощаден к правонарушителю и своей горячностью и страстностью всегда умел заставить большинство следовать за ним».

Купив Льялово, Николай Давидович задумал превратить имение в райский уголок и увенчать его виллой в английском вкусе. В 1900 году он побывал на Всемирной выставке в Париже, где ему приглянулся деревянный особняк в модном стиле ар-нуво с элементами стилизации под средневековый замок.

Существует легенда, будто Морозов купил этот дом за большие деньги и в разобранном виде его доставили в Льялово. Однако в действительности Морозов просто приобрел на выставке проектную документацию, сообщает краевед Игорь Быстров. Архитектурный проект английской виллы он показал зодчему Александру Кузнецову. Заметим, что относительно «парижского» следа этой постройки существуют и другие мнения.

«Ничего „парижского“ здесь нет, насчёт выставки — полная выдумка, — считает Сергей Ярцев, дед которого, Михаил Ярцев, был директором Дома отдыха „Морозовка“ в 1930-х годах. — Дом для Николая Давидовича Морозова проектировал русский, а позже советский архитектор Кузнецов Александр Васильевич».

Этот зодчий вошёл в историю как основатель отечественной промышленной архитектуры, а в первое десятилетие 20 века был известен как строитель текстильных фабрик. Кузнецов (тоже происходивший из старообрядцев) много строил для Морозовых. С Николаем Давидовичем у него были крепкие деловые связи. В частности, по проекту и под руководством Кузнецова в Богородско-Глуховской мануфактуре в 1903—1908 годах был построен большой комплекс зданий целиком из железобетона, в том числе Новоткацкая фабрика, ставшая после строительства одной из лучших в мире — и по архитектурному проекту, и по оснащенности.

Архитектор согласился воплотить «английскую фантазию» Морозова на льяловской земле — близкое знакомство обязывало, да и денег Морозов не жалел.

Кузнецов снёс все старые постройки в имении и в 1908—1909 годах построил новый усадебный комплекс, опираясь на купленную в Париже документацию и внося поправки во вкусе хозяина.

Получился фантастический дом-замок из дерева, камня, черепицы, с башнями, куполами, имитацией фахверка, отразивший модные мировые тенденции в области стилизаций модерна на средневековую тему. На вид — принципиально нездешний, скорее европейский. Такую архитектуру можно представить в Швейцарии, Англии или в Америке, где романо-готические стилизации были популярны в загородном строительстве на рубеже 19-20 веков.

По словам крупного исследователя русского модерна Марии Нащокиной, композиция усадебного дома была самой роскошной и архитектурно проработанной: «Составленный из множества объёмов, эркеров, башенок, балконов, террас, лестниц и переходов, этот дом был безусловным стилистическим уникумом московской архитектуры начала 20 века».

Интерьеры были отделаны ценными породами дерева и резьбой, украшены бронзовыми люстрами, коллекцией картин. В доме хранилось собрание книг и нот, музыкальные инструменты. В 1915 году интерьеры дома оценили в Северном Страховом обществе в 66750 рублей, сообщает исследователь Елена Савинова в труде «Сельские усадьбы московских предпринимателей конца 19-начала 20 века».

На хозяйственном дворе к северу от главного дома Кузнецов построил в 1910—1911 годах кирпичный конный двор в стиле модерн с декоративным кирпичным гребнем, сарай для сельскохозяйственных орудий, оранжерею, водонапорную башню и дом садовника. Там была организована молочная ферма и обширное огородное хозяйство.

Усадебный комплекс окружала каменная ограда с воротами, за которыми начиналась главная аллея. У ворот стоял домик привратника.

Некоторые из этих построек — бывшую конюшню, водонапорную башню, превращенную в ресторан русской кухни, оранжерею и каменную ограду с привратницкой можно увидеть и сегодня.

Особой гордостью усадьбы стал роскошный пейзажный парк с несколькими водоёмами, разбитый в 1908 году на живописных террасах Клязьмы и превращенный в настоящее произведение искусства. Для его создания Морозов привлёк одного из крупнейших специалистов-ботаников того времени — единственного в России доктора садоводства Роберта Эдуардовича Регеля, сына директора Санкт-Петербургского ботанического сада Эдуарда Августа Регеля.

Сам Роберт Эдуардович бывал в усадьбе считанные разы, и его роль состоит, конечно, не в том, что он лично сажал редкие растения — он создал концепцию усадебного парка, подобрал породы деревьев и кустарников, в том числе редкие для Подмосковья виды, а также те, которые никогда не росли в здешних краях.

Согласно замыслу Регеля, территория парка делилась на четыре части: верхнюю, нижнюю, оранжерейную и фруктовый сад. Верхний парк занимал две террасы и склон холма. Сейчас в его центре стоит современное здание парк-отеля «Морозовка», а раньше стоял главный усадебный дом. С северной стороны его росла липовая роща, разделенная прямой въездной аллеей из испанских лип, посаженных в 1910 году. С юга перед домом был разбит партер с декоративно оформленными цветниками, стрижеными туями и скульптурой (до наших дней он не сохранился, но при послевоенном строительстве партер разбили заново).

В восточной части верхнего парка дорожки серпантином спускались по склону к треугольному пруду на нижней террасе. Склон был засажен берёзами, группами лиственниц, пихт, елей и дубов.

В нижней части парка на заливном лугу у подножия холма проложили систему берёзовых аллей. В 1910-х годах там провели осушительные мелиоративные работы, устроили родники, водопады, грот у пруда.

Парк, созданный Регелем, ценен не только пространственно-композиционным решением, умело использованным естественным рельефом и роскошными прудами, но и уникальным собранием растений-экзотов. По его указаниям в Морозовке было высажено 140 сортов растений, в том числе около 60 экзотических видов. Из них 44 вида были интродуцентными, то есть чужеродными для нашей местности. Эти дендрологические редкости привезли из-за границы.

Что же росло в парке? Помимо довольно распространенных туи западной, ели колючей голубой, пихты и лиственницы сибирских, в Морозовке посадили можжевельник виргинский и казацкий, черемуху Маака и пенсильванскую, клён серебристый, сибирские кедры, плодоносящие экземпляры ореха маньчжурского, имелось даже одно дерево плодоносящего конского каштана голого. Здесь можно увидеть ещё и сейчас японскую лиственницу, змеевидную ель, редкие виды можжевельника. Особенно богат ассортимент кустарников: множество видов сирени, аралия маньчжурская, магония падуболистная, разные жимолости и спиреи. По мнению специалистов, усадьба Морозовка по количеству редких видов может претендовать на исключительное внимание. Многие из них дожили до наших дней.

Благоустройство имения завершилось в 1912 году. Оно стало называться по имени хозяина Морозовкой, а название Льялово осталось только за селом.

Накануне революции усадьба Морозова являлась образцовым примером новомодной загородной виллы. Да и само Льялово отнюдь не было «медвежьим углом». В 1913 году в селе имелось земское училище, две чайные, мясная и мелочная лавки. От железнодорожной станции Крюково до села шла мощёная дорога.

После Октябрьской революции 1917 года Николай Морозов эмигрировал, но в России остался его младший брат Иван. По словам Игоря Быстрова, братья разделили деловые функции своего семейства. Николай, тесно связанный с политической оппозицией советской власти, оправился продолжать торговые дела за границей. Иван же, не замешанный в политических интригах, выжидал в России — вдруг сложатся благоприятные обстоятельства. В 1925 году Иван Морозов был арестован за финансовые махинации и осужден на 10 лет. После этого Николай Давидович бросил политические «игры», ликвидировал все свои торговые дела и, сменив фамилию на Фрост (frost — «мороз» по-английски), переселился в Аргентину, где и скончался в 1931 году.

Оставшееся без хозяина имение в Льялове в 1918 году национализировали. Недвижимость, по данным Елены Савиновой, была оценена в 151650 рублей. Сначала в Морозовке на базе хорошо оснащённой современной техникой усадьбы большевики устроили опытное подсобное хозяйство Петровской земледельческой (ныне Тимирязевской) сельскохозяйственной академии. В округе она была известна как станция по изучению кормовых растений. Аналогичная станция существовала и в соседнем Чашникове, в бывшем имении Спечинских. В первые годы после революции на здешних землях проводили опытные работы по луговодству — на небольших делянках выращивали из заграничного семенного материала растения, ставили опыты по удобрению, по обработке почвы, вели мелиоративные работы.

В один из майских вечеров 1921 года в Морозовку вместе с другими членами правительства пожаловал Ленин — об этом сообщает путеводитель «Ленин в Москве и Подмосковье». Он остался ночевать в усадьбе, а наутро осматривал хозяйство и долго беседовал с рабочими. В память о визите Ильича в Морозовке установлена мемориальная доска.

Факт ленинского визита в Морозовку, однако, оспаривает Сергей Ярцев: «Ни Ленин, ни Сталин здесь никогда не были. Мне это говорил мой дед, Михаил Александрович Ярцев, который был директором этого Дома отдыха в 1933—1938 годах». По мнению Ярцева, многочисленные источники, упоминающие об этом визите, «носили отчётливо конъюнктурный характер». «Авторы не утруждали себя кропотливыми исследованиями, и смело выдавали за действительность то, что им представлялось несомненным. А потом выдумка одного неоднократно цитировалась другими», — считает Ярцев.

Тем не менее после правительственного визита в Морозовку 1 июня 1921 года Президиум Моссовета постановил передать «дачу быв. Морозова» Коминтерну для организации сельскохозяйственного техникума. Коминтерн от «подарка» тут же отказался и «спихнул» дачу Волостному исполнительному комитету Бедняковской (бывшей Дурыкинской) волости — пусть они техникум организуют. В итоге учебное заведение так и не было создано — Морозовку ожидала иная судьба.

В 1922 году земли Льяловского хозяйства были переданы Народному комиссариату иностранных дел, а в 1926 году в усадьбе открылся дом отдыха ВЦИК — для партийной верхушки (с этого времени здесь ввели строго закрытый режим эксплуатации). В этом качестве Морозовка просуществовала до 1936 года. За десять лет здесь побывали многие представители тогдашнего руководства страны: Бухарин, Луначарский, Рыков, Горький, Киров, Куйбышев.

Как выглядела Морозовка в те дни можно представить по описанию, оставленному сыном писателя Горького Максимом Пешковым в своём дневнике: «Внешний вид дома — смесь китайской пагоды, средневекового замка и парохода. Внутри замечательно отделан чёрным дубом и пол и потолок. Замечательный парк с прудом и лодкой, сад. Всё содержится в немецкой чистоте и порядке. В саду и парке ни одного окурка. Вообще не по-русски».

За эти годы усадьбу подновляли, перекрыли жестью крышу, которая прежде была черепичной. В 1928 году к дому отдыха от Ленинградского шоссе построили подъездную автодорогу и новый мост через Клязьму. Парк до начала 1930-х годов тоже поддерживали в порядке. В 1929 году дендролог Ботанического сада АН СССР Георгиевский провёл оценку парковых насаждений и насчитал 146 ценных пород деревьев и кустарников, отметив их оригинальное художественное использование в ландшафтных комбинациях. Но потом ухаживать за парком перестали, и в 1930-х годах он сильно зарос.

То, что в усадьбе Морозова было домом садовника, в 1930-х годах превратилось в жилище директора Дома отдыха. С 1933 по 1938 год эту должность исполнял Михаил Ярцев, вплоть до своего ареста за «антисоветскую агитацию».

После ликвидации ВЦИК по конституции 1936 года «Морозовка» стала домом отдыха хозяйственного управления Совнаркома (впоследствии Совета Министров). В 1937 году закрылась вплотную примыкавшая к усадьбе Льяловская церковь — её стали использовать под колхозный склад.

В конце ноября 1941 года в Льялове (по некоторым данным — в церкви) короткое время находился командный пункт командующего 16 армией Константина Рокоссовского. 28 ноября после танкового сражения Льялово заняли немцы. Женщин они загнали в церковь, а мужчин в здание кооператива, и разграбили село, забирая в основном продукты и одежду, а также любую материю. Спустя восемь дней фашисты при отступлении подожгли Льялово.

В эти дни главное здание усадьбы Морозовка и дом садовника прекратили своё существование. Как именно это произошло, мнения расходятся. Исследовательница Елена Савина утверждает, что постройки были разрушены в результате авианалёта. Этой версии возражает Сергей Ярцев: «Местные жители не говорили о каком-нибудь налёте или бомбардировке, да и странно ожидать воздушной атаки на отдельно стоящий дом. Говорили просто: „Наши сожгли при отступлении.“ Видимо, так и было».

Существует так же версия, что усадьба была сильно разрушена в ходе боев, поскольку находилась на линии обороны. Так или иначе, но главный дом и бывший дом садовника войну не пережили.

Но место и парк не потеряли своей привлекательности. После войны здесь начали построили загородную резиденцию для Сталина. Но после смерти вождя её переделали в пансионат. К началу 90-х годов здание сильно обветшало и пансионат передали «Газпрому», который полностью реконструировал здание и парк. Теперь на месте усадьбы купца Морозова работает парк-отель «Морозовка». Но это уже другая история, которую мы обязательно расскажем.