В 1869 году генерал Аркадий Дмитриевич Столыпин, скрепя сердце, продал родовое гнездо — усадьбу Середниково — оборотистому московскому купцу Ивану Фирсанову.

Вынудили его к этому два обстоятельства — одно личное, а другое касалось русского поместного дворянства в целом.

Личная причина — огорчительное повышение по службе (бывает и так!). По выслуге лет Столыпин был произведён в генерал-лейтенанты и… вынужден покинуть императорскую свиту, поскольку генерал-лейтенант по правилам не мог быть генерал-майором свиты, а генерал-адъютантом Александр II его не сделал. Поэтому на поздравления с новым чином генерал Столыпин отвечал с досадой, что быть довольным не может — он состоял в свите, а теперь потерял аксельбанты. В тогдашней России погоны с императорским вензелем и золотые аксельбанты, говорящие о близости к монарху, означали куда больше, чем классные чины по Табели о рангах. Итак, владелец Середникова ушёл с военной службы, и получил «на гражданке» чин тайного советника вместе с должностью почётного мирового судьи, однако без денежного жалованья.

Другая причина, подорвавшая благосостояние семьи, — последствия отмены крепостного права. Хотя император Александр II и заявил в Государственном совете: «Всё, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано» — по всей стране начался затяжной процесс упадка и продажи «дворянских гнёзд», описанный классиками: Тургеневым, Чеховым, Салтыковым-Щедриным.

Генерал Столыпин не унаследовал даже малой доли той деловой хватки, какой обладал его прадед, сделавший состояние на винных откупах. Как все помещики, он получил «выкупные свидетельства» (крестьяне освобождались за выкуп) — государственные ценные бумаги, призванные помочь дворянству перестроить своё хозяйство на новый лад. Но деньги, полученные за освобождение крепостных, были растрачены, расходы семьи Столыпиных существенно превышали доходы с имений, а генеральского жалования не стало, как не стало и барщины с оброком. Продажа родового Середникова стала частью печального процесса «оскудения дворянства».

Новым владельцем усадьбы стал купец 1-й гильдии, благотворитель и крупнейший лесоторговец в России Иван Григорьевич Фирсанов.

Происходил он из Серпуховских мещан, ребёнком родители привезли его в Москву и отдали в учение к купцу Щегляеву, торговавшему драгоценными камнями в Гостином дворе на Ильинке. Вскоре юный Фирсанов стал разбираться в камнях не хуже хозяина. Щегляев часто посылал его покупать фамильные драгоценности в дома богатых дворян. Ювелирные изделия старинной французской и итальянской работы Фирсанов брал не только для хозяина, но кое-что и для себя.

После отмены крепостного права многие помещики лишились части доходов с имений, поскольку не умели хозяйствовать. Нуждаясь в деньгах, они легко расставались с фамильными ценностями. Этим и воспользовался молодой купец. Он ушёл от хозяина и завёл своё дело: стал ездить по имениям, скупая камни по низким ценам.

В отличие от старых московских купцов, сонно сидевших в лавках и считающих копейку, Фирсанов был дельцом нового типа: энергичным, хватким, умевшим оборачивать капиталы. Он занялся покупкой имений с нетронутым лесом. Лес сводил, а пустую землю продавал крестьянам.

В 1860—1880 годах в России интенсивно строились железные дороги, и леса на эти стройки требовалось много: шпалы, стрелочные брусья, строевой лес для служебных зданий, дрова для топок паровозов. Фирсанов преуспел в торговле лесом и стал заметной фигурой в промышленных и чиновных кругах. Он слыл большим знатоком леса, умел определять его «спелость», качество и то, на какое дело годна древесина. Солидные доходы от лесных операций позволили ему скупать дорогие дома на лучших улицах Москвы.

Занятый сколачиванием состояния, Фирсанов женился поздно — в 44 года, взяв за себя пансионерку Шурочку Николаеву, которую перед тем выкрал из института благородных девиц, поскольку родные девушки на брак не соглашались. Невеста была моложе жениха на 25 лет. Через год от этого брака родилась единственная дочь — Вера Фирсанова.

Узнав от кого-то, что помещик Столыпин тяготится своим подмосковным имением и готов продать его, Фирсанов отправился за 30 вёрст, чтоб осмотреть Середниково. В том, что представлялось генералу финансовой обузой, купец усмотрел настоящее золотое дно. Середниково имело около 1100 га леса, а усадебный дом напоминал скорее небольшой дворец, роскошно обставленный мебелью, картинами, гобеленами, бронзой, дорогими вазами, фамильным серебром. За всё это Фирсанов предложил Столыпину 75 тысяч рублей. По условиям сделки усадьба переходила в руки нового владельца со всем движимым и недвижимым имуществом. Цена была смехотворно низкой. Генерал попросту не представлял себе истинной ценности обстановки собственного дома — аристократы ведь никогда «вразнос» антиквариатом не торговали. Фирсанов разбирался в этом гораздо лучше, но и его намётанный глаз видел, как оказалось, не всё.

Сразу после совершения купчей крепости, новый хозяин продал антикварам лишь малую часть недвижимости из дома и выручил за это 40 тысяч рублей. В числе прочего продал он и этрусскую вазу за 5 тысяч рублей. В свою очередь антиквар, купивший её, перепродал вазу за границу за 15 тысяч рублей. «Узнав об этом случае, Фирсанов сильно негодовал на антиквария, — вспоминал его современник московский предприниматель Николай Варенцов, — и всю жизнь не мог забыть о своей оплошности, даже винил антиквария в обмане его, говоря: «Мошенник, ни за что ни про что в один день нажил 10 тысяч рублей».

В этом же 1869 году Фирсанов продал московским торговцам дровами, так называемым «дровянникам», на сруб часть леса, разбив её на отруба, и выручил за неё 75 тысяч рублей. Москва в то время вплоть до царских дворцов отапливалась только дровами, и они всегда были в цене. «И таким образом, — заключает Варенцов, — имение ему досталось задаром, и сверх того он получил 40 тысяч рублей».

После смерти Ивана Фирсанова наследницей его состояния стала дочь Вера, унаследовавшая также твердый характер и деловую хватку отца. После двух неудачных браков она оставила попытки обрести семейное счастье и сосредоточила свои усилия на преумножении миллионов, благотворительности и меценатстве, в связи с чем занялась обустройством Середникова.

В Середникове Фирсанова поставила ведение хозяйства на современный лад, превратив поместье в рентабельное и образцовое сельскохозяйственное производство. Само содержание усадьбы требовало немалых вложений, но крупнейшей домовладелице Москвы, которой принадлежало 18 доходных домов, усадьба на Никитском бульваре, торговый пассаж «Петровские линии», Сандуновские бани, ресторан «Прага», это было по средствам — она сумела добиться расцвета Середникова.

Немало сил и денег вкладывала она и в благоустройство окрестностей, в помощь жителям ближних деревень. Проявляла инициативу даже в том, что непосредственно её не касалось. Так, вокруг Середникова в селах традиционно жили династии мастеров-краснодеревщиков, привезённых в эти места первым хозяином усадьбы Всеволожским. В селе Лигачёво в старой барской мельнице открылась кустарная фабрика столяров Зениных по изготовлению шпона и мебели из ценных пород дерева. Мебель у местных мастеров получалась хотя и добротная, но не изящная, из-за чего проигрывала в глазах покупателей.

Видя это, Фирсанова договорилась со Строгановским училищем об открытии в селе Алексеевском филиала для обучения детей местных краснодеревщиков художественному ремеслу. За составление эскизов взялись художники «Строгановки», а мастера стали изготовлять по ним стильную модную мебель, которую охотно раскупали дачники и разный приезжий люд. Более того столы, шкафы и прилавки, сделанные в Лигачёве, стояли в Московском государственном банке.

Мастера получали заказы из лучших магазинов Москвы, а часть изделий даже уходила за границу — в Польшу. Вырученные средства шли на нужды общины. В конце 19 века мебельное искусство крестьянских мастеров Лигачёва не знало себе равных. Особо славился торговый дом братьев Зениных. Закрепляя успех, Пётр Зенин пригласил в Лигачёво известного московского краснодеревщика Егора Сидорова, работы которого отличались высочайшим качеством.

Каких высот достигли деревенские ремесленники, можно увидеть в старинной середниковской церкви, отреставрированной, кстати, тоже на деньги Веры Фирсановой. Вся декоративная внутренняя отделка храма, включая два иконостаса, создана руками местных мастеров и до сих пор радует прихожан.

Благодаря Фирсановой неподалеку от Середникова появился каменный мост через реку Горетовку, дорога к Петербургскому шоссе. Когда на рубеже веков в округе случилась вспышка холеры, на деньги хозяйки усадьбы построили утеплённые холерные бараки, наняли медперсонал, купили больничное белье и лекарства. Эти меры помогли одолеть эпидемию. Благодарные жители соседних деревень — спасённые больные вскладчину поставили в середниковском храме двухпудовую свечу и заказали молебен «во здравие и долголетство матушки нашей Веры Ивановны».

Фирсанова помогала местным жителям не только в трудные времена. Многодетные крестьянские семьи, инвалиды постоянно получали от неё одежду, продукты питания, иную помощь. Среди крестьянских детей у Веры Ивановны было десять крестников.

К столетнему юбилею Лермонтова последняя владелица Середникова построила в селе Лигачёво двухэтажную каменную общеобразовательную школу, снабдила её классным оборудованием, школьными принадлежностями и назвала именем поэта. Всем ученикам Фирсанова купила школьную форму и к каждому празднику дарила подарки. Образование в школе было четырехклассное. Крестьянских детей обучали грамматике, арифметике, рисованию, иностранным языкам и музыке.

В большом усадебном доме новая хозяйка обустроила всё на свой вкус, но внешний вид его сохранила в неприкосновенности. Фирсанова задумала превратить Середниково в культурный центр Подмосковья, и это ей вполне удалось. Она была превосходно образована, свободно говорила по-французски, по-немецки, переводила в оригинале Гёте и Байрона, занималась музыкой.

На великосветские приёмы, которые назывались «Середниковские четверги», собирались не только соседи-дворяне, приезжало и множество гостей из Москвы: художники, писатели, музыканты, поэты. Их привлекали имена знаменитостей, дававших здесь благотворительные концерты, выручка, от которых шла на поддержку бедных одарённых студентов, нуждающихся деятелей культуры.

В числе «звёзд» был блестящий скрипач и композитор Юлий Конюс — любимый ученик Петра Ильича Чайковского, которому тот писал: «Знайте, что у Вас огромный талант, и Вы должны перещеголять всех живущих скрипачей». Конюс был женат первым браком на дочери Веры Фирсановой — Зое.

В гости к хозяйке Середникова приезжали её друзья — знаменитые певцы: Фёдор Шаляпин, которого современники называли Царь-бас, и лирический тенор Леонид Собинов, а также великий композитор и пианист Сергей Рахманинов (к слову, рояль из усадьбы, за которым играл Рахманинов, ныне находится в музее Солнечногорска).

Чтобы многочисленным гостям было удобно и быстро добираться из Москвы в Середниково, Вера Ивановна задумала построить железную дорогу. В 1893 году она обратилась с ходатайством к управляющему Николаевской железной дороги. Прошение её было удовлетворено: близ усадьбы открыли полустанок, названный Фирсановкой, к нему на деньги хозяйки Середникова была построена двухколейная железная дорога протяжённостью 33 км от Николаевского (ныне Ленинградского) вокзала. Строительство заняло десять лет.

Согласно документам, обнаруженным местными краеведами, платформа Фирсановка приняла первых пассажиров в 1904 году, и тогда же был назначен станционный смотритель. Полустанок представлял собой две крытые деревянные платформы, кроме того, Фирсанова поставила здесь красивый кассовый павильон с готическими башенками и залом ожидания, который, между прочим, отапливался зимой. К сожалению, он не сохранился. В те годы платформа Фирсановка находилась несколько в стороне от того места, где она располагается ныне.

Впрочем, есть и другое обоснованное свидетельство о том, что платформа Фирсановка принимала пассажиров, по крайней мере, на пять лет раньше. Оставил его никто иной как бывший птенец Середниковского гнезда — Пётр Аркадьевич Столыпин, посетивший усадьбу своего детства 15 октября 1899 года. Он был в Москве по административным делам и, покончив с ними, решил заехать в милые сердцу Средники (так он с детства привык называть усадьбу).

Договорился о визите с хозяйкой имения и прибыл на пригородном поезде из Москвы на платформу Фирсановскую, откуда по благоустроенной Верой Ивановной дороге добрался до Середникова. Пётр Аркадьевич поразился купеческой щедрости и мужскому деловому размаху Фирсановой, но такой метод хозяйствования показался ему чуждым. Он переночевал в усадьбе, а «утром во время чая в халате» наспех написал весёлое письмо жене Ольге: «Тут мне удобно, тепло и просторно».

Удобное сообщение с Москвой, живописные грибные леса и полноводная Горетовка привлекли в эти края многочисленных дачников. Вскоре вокруг Середникова вырос посёлок Фирсановка, затихающий лишь поздней осенью.

Молодой композитор Сергей Рахманинов, в 1892 году окончивший курс композиции в Московской консерватории и дебютировавший на профессиональном поприще с оперой «Алеко» по «Цыганам» Пушкина, был близким другом скрипача Юлия Конюса — зятя Веры Фирсановой. О двадцатилетнем Рахманинове заговорили как о восходящей «звезде», и в 1894 году он получил приглашение провести лето в Середникове.

Незадолго до этого, в марте 1894 года в Москве впервые прозвучала его фантазия «Утёс» для симфонического оркестра, эпиграфом к которой композитор взял начальные строки из одноимённого стихотворения Лермонтова:

Ночевала тучка золотая
На груди утёса великана.

Вот как писали об этом сочинении «Русские ведомости» от 10 января 1917 года: «В „Утёсе“ Рахманинова сильны и внешне живописующая сторона, и жизнь чувства. Связь с лермонтовским стихотворением здесь несомненна…». Однако содержание музыки не исчерпывалось ни эпиграфом, ни всеми строками стихотворения: в ней была страсть, протест, отчаяние — отражение большой личной трагедии композитора. Его пылкая любовь к Вере Скалон была отвергнута, но не девушкой, а её родителями, не желавшими брака Веры — красавицы и генеральской дочери — с полунищим музыкантом. Настроения, охватившие двадцатилетнего Рахманинова, вылились в фантазию «Утёс».

Летом 1894 года, гостя в Середникове, Рахманинов в присутствии гостей и хозяев усадьбы блестяще исполнил на фортепьяно основную мелодическую канву своего «Утёса». Концерт происходил в Мраморном (овальном) зале усадьбы, обладавшем превосходной акустикой. Перед исполнением своего сочинения композитор прочёл слушателям стихотворение Лермонтова «Утёс», тем самым напомнив о пребывании юного гения в Середникове.

Некоторые из гостей, слушавшие в тот день игру Рахманинова, знали, что кроме Лермонтовской основы у симфонической фантазии существовала ещё одна — рассказ Чехова «На пути». В нём описана встреча на почтовой станции метельной рождественской ночью немолодого, много пережившего человека и юной девушки. Наступает рассвет, и девушка, не сказав ни слова, лишь взглянув на героя сквозь длинные ресницы, уезжает, оставив его с мыслью, что «ещё бы два-три хороших сильных штриха, и эта девушка простила бы ему его неудачи, старость, бездолье и пошла бы за ним, не спрашивая, не рассуждая». Он стоит и смотрит вслед её саням: «Скоро след от полозьев исчез, и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый утёс, но глаза его всё ещё искали чего-то в облаках снега» , — так заканчивается рассказ.

Позже Рахманинов подарил Чехову экземпляр партитуры «Утёса» с надписью: «Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову, автору рассказа „На пути“, содержание которого с этим же эпиграфом служило программой этому музыкальному сочинению. 9 ноября 1898 года».

Профессор культурологии Георгий Блюмин в своей книге «Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою» предполагает: «Вполне вероятно, что Чехов тоже побывал в Середникове, которое находится недалеко от чеховских маршрутов в Подмосковье (Истра, Звенигород), а известно, что любовь писателя к творчеству Лермонтова была всеобъемлющей. По воспоминаниям И.А. Бунина, Чехов часто повторял свои мысли о «Тамани» Лермонтова: «Не могу понять, как мог он, будучи мальчиком, сделать это! Вот бы написать такую вещь… тогда бы и умереть можно».

В Середникове давал концерты и другой корифей русской культуры — Фёдор Иванович Шаляпин, который был весьма дружен с хозяйкой усадьбы. Его выступления, как и все середниковские концерты, проходили в Мраморном зале — том самом, потолок которого был расписан знаменитой сценой из «Демона».

Роспись Вера Фирсанова заказала известному в то время художнику-портретисту и мастеру обнажённой натуры Виктору Штембергу (он же Штембер). Когда именно появилась эта роспись, точно неизвестно. По одним сведениям, Фирсанова сделала заказ живописцу в 1890-м году, по другим — в середине 1910-х, к столетнему юбилею поэта. Штемберг написал «на плафоне» заключительную сцену поэмы: «Демон и Ангел, уносящий душу Тамары». И это не настенная роспись, как думают многие, а самая настоящая картина, написанная маслом на холсте и приклеенная к потолку.

За исключением этой росписи, которая появилась, по-видимому, всё-таки позже, Мраморный зал в дни выступления Шаляпина выглядел так же, как и сейчас: на импровизированной сцене стоял рояль, а напротив — стулья для зрителей. Из Мраморного зала можно было выйти на балкон, откуда открывался чудесный вид на усадебный парк.

В Середникове великий певец исполнял арию Демона из одноименной оперы Антона Рубинштейна по мотивам поэмы Лермонтова. Как и в день его бенефиса, состоявшегося 16 января 1904 года в Москве, в Большом театре, артист потряс не только почтенную публику. По свидетельству современников, бывших на бенефисе, могучий бас Шаляпина слышен был на Театральной площади Москвы, собравшей тогда множество слушателей. Нечто подобное произошло и в Середникове.

Скромные обитатели округи и жители окрестных деревень как легенду пересказывали выступление Шаляпина в усадебном доме. «Это было, как теперь принято выражаться, „три в одном“, — пишет Георгий Блюмин, — когда от голоса певца звенели и прогибались стекла гостиной, и в то же время слушатели украдкой утирали слезы, завороженные тройной конгениальностью — стихами Лермонтова, музыкой Рубинштейна и пением Шаляпина».

Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир волшебным словом
Завороженный замолчит…

К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать…

Обожавшая Лермонтова, понимавшая значение его личности и его поэзии, последняя хозяйка Середникова многое сделала для сохранения его памяти.

В год 100-летия поэта (1914) она установила у фасада, обращённого к парку, небольшой обелиск с высеченными на нём словами «Певцу печали и любви».

В том же 1914-м Фирсанова заказала скульптору Анне Голубкиной бронзовый бюст Лермонтова. В творческом наследии Голубкиной этот скульптурный портрет занимает особое место. Работа над ним началась в 1900 году — после приезда в Россию из Парижа, где на протяжении двух лет Голубкина работала с Огюстом Роденом. Во дворе родного дома в Зарайске братья скульптора построили мастерскую, где в течение года и создавался бюст Лермонтова. По воспоминаниям современников, Голубкина собирала все снимки с портретов Лермонтова, какие только могла достать. Кроме того, для бюста ей позировал племянник, студент Д. Щепочкин, имевший некоторое сходство с поэтом.

Голубкина создавала бюст под влиянием развивающегося в то время импрессионизма, уделяя внимание не столько портретной точности, сколько движению, воплощению идеи пробуждения человеческого духа. По мнению искусствоведов, в скульптуре найдена такая художественно-пластическая форма, «которая отличается повышенной выразительностью лепки». Этот гипсовый бюст экспонировался в 1901 году вместе с произведениями М.А. Врубеля, В.М. Васнецова, А.П. Рябушкина на выставке «Мир искусства», проходившей в Петербурге. Вероятно, там и увидела эту работу Вера Фирсанова. Скульптурный портрет так понравился ей, что она заказала Голубкиной бронзовый отлив с Лермонтова. Заказ, выполненный в Париже, доставили в Середниково, а гипсовый оригинал так и остался во Франции и на сегодняшний день считается утерянным.

Сегодня бюст работы Голубкиной стоит в главном доме вместе с портретами Лермонтова и картинами по сюжетам его стихотворений.