Уроженец деревни Назарьево профессор Георгий Васильевич Ильин — первый историк Зеленограда — опираясь на данные топонимики, предположил, что в первой половине 15 века в этих местах была большая вотчина князей Назарьевских (Ногтевых-Суздальских), воевод и бояр московских князей и царей.

Владение их включало несколько деревень и пустошей в верхнем течении Сходни и Горетовки и в междуречьи Сходни и Клязьмы. Неизвестно, существовали ли селения на месте Назарьева раньше — если так, то более древние их имена были забыты.

Первым князем Ногтевым-Суздальским был Андрей Иванович — воевода царя Ивана Грозного. Прославился он тем, что в 1555 году малыми силами отбил у шведов русскую пограничную крепость Орешек (Нотебург). Осенью 1555 года, ещё до объявления войны между Русью и Швецией, адмирал Иоанн Брагге с моря и суши осадил Орешек. На помощь осаждённому гарнизону царь Иван Васильевич, которого тогда ещё не называли Грозным (это прозвище принадлежало его деду Ивану III) послал из Новгорода русское войско под предводительством князя Андрея Ивановича Ногтева-Суздальского, Семёна Васильевича Шереметева и Захария Ивановича Плещеева. Их подвиг вошёл даже в летописи: «О посылке от царя воевод. И царь и великий князь послал от себя воевод князя Андрея Ивановича Ногтева-Суздальского, да Захария Ивановича Плещеева да Петра Петровича Головина, да из Новгорода велел идти дворецкому Семену Васильевичу Шереметеву, а с ним велел собираться Обонежской пятине да Волской».

Воеводы заставили шведов отступить от Орешка. Мало того, князь Ногтев-Суздальский захватил ещё и корабль противника, вооружённый четырьмя пушками, и взял в плен полтораста защищавших судно матросов. Позже князь с успехом осаждал Выборг. В ливонскую войну брал Полоцк.

Но самым удачным был его поход под Казань. Казанским воеводой он в 1579 году и умер.

Наследовал ему младший из сыновей — Даниил Андреевич Ногтев (писался Нохтев). Как и отец, состоял воеводой при Иване IV, воевал с поляками в Ливонской войне и одержал над ними две победы, громил войска крымского хана Девлет-Гирея. В царствование Фёдора Иоанновича был наместником в Великом Новгороде.

Даниил Андреевич был женат, но умер в 1599 году бездетным (уже при Борисе Годунове), став последним представителем рода Ногтевых-Суздальских. После смерти мужа, жена его Анна вложила в Суздальский Покровский монастырь икону Николы и серебряную позолоченную чарку с надписью «Чарка Даниила Нохтева», а затем приняла монашеский постриг.

Подмосковная же вотчина князей Назарьевских Ногтевых-Суздальских перешла частью к боярам и воеводам Хабаровым, частью — к другим служилым людям московских князей.

Историкам неизвестно, когда именно Назарьево сменило владельца, ясно лишь, что произошло это ещё до смерти последнего из князей Ногтевых-Суздальских. В писцовых книгах второй половины 16 века на землях восточной части нынешнего Зеленограда и его ближайших окрестностей упоминаются два сельца: Никоново (Никольское) и Назаровское (Назарьево) на реке Всходне, да пустошь Назаровская, да 12 деревень, принадлежавшие боярам Хабаровым-Симским.

Нужно заметить, что сельцом в то время называлась резиденция землевладельца — двор вотчинника с постройками, так сказать, центр управления хозяйством. Жил в сельце (если жил) сам хозяин «со чадами и домочадцами», а также его слуги и рабы.

В сельце на господском дворе стояла тёплая крытая тёсом изба с единственной горницей. К ней че­рез сенцы примыкала холодная летняя пристройка — «повалуша». Вокруг господской избы стояли дворовые службы: ледник с напогребницами, (глубокий погреб, где с весны до зимы лежал пересыпанный сеном лёд) сараи, конюшни, амбары, баня. Рядом лепились меньшие дворы слуг и холопов. Назарьево в бытность вотчиной Хабаровых-Симских таким и было.

Что до крестьян, то они в 16 веке жили не в сельце, а в мелких деревнях среди леса на расчищенных по­лянах — в тех двенадцати, что упомянуты в писцовых книгах.

Крестьянский двор — небольшой огороженный частоколом или плетнём участок, в глубине которого стоял дом, а по краям хозяйственные постройки: хлев, погреб, амбар, сеновал.

Крестьянский дом — бревенчатая избушка с сенями, размером примерно 4x4 метра. Пол в ней был деревянный, крыша тесовая или соломенная. Отапливалась изба курной печью (без дымовой трубы), которая топилась «по-черному». Окошко было маленькое, чтобы не выпускать тепло. Вместо стекол окна затягивали бычьим пузырем, холстом или сыромятной кожей, отчего в избе даже днём бывало темно. В таком жилище ютились крестьянские семьи. Один-три крестьянских двора — вот и вся деревня.

Таких мелких деревенек вокруг сёл было множество, и существовали они, как правило, недолго — не только потому, что моры и набеги были суровой реальностью, но и потому, что земледелие тогда было переложным. Крестьяне в то время расчищали под пашню участок леса и на нём несколько лет, пока почва была плодородной, выращивали хлеб. Затем истощённое поле забрасывали и переходили на новое место, пока старое не восстановится за счёт природной растительности (это и называлось перелогом).

Вот почему в сохранившихся писцовых книгах 16-17 веков постоянно перечисляется большое количество пустошей, «что были деревни».

Кто же были новые владельцы Назарьева? По семейным преданиям бояре Хабаровы-Симские были потомками касожского князя богатыря Редеди, павшего в единоборстве с русским тмутараканским (нынешняя Тамань) и черниговским князем Мстиславом Удалым. В «Слове о полку Игореве» об этом событии говорится: «…Храброму Мстиславу, иже зареза (то есть сразил) Редедю пред полки касожскими (касогами тогда называли черкесов, живших в Прикубанье)».

Как сообщает «Повесть временных лет», в 1022 году князь Мстислав пошёл походом на соседних касогов, возглавляемых князем Редедей — богатырём былинной отваги и силы, и в личном поединке перед битвой, зарезал его. Сыновей и жену Редеди взял в плен, а касогов обложил данью. Сыновей Редеди Мстислав крестил именами Юрий и Роман. За Романа он даже выдал замуж свою дочь Татьяну. А дальше начинается путаница. По одним данным Роман через два года погиб в битве, не оставив потомства. По другим, согласно частным родословцам, от Романа пошли многие старинные служилые роды, условно называемые Редегиными, в том числе Хабаровы-Симские. Однако никакими источниками, кроме родословных сказаний, это происхождение не подтверждается.

Исследователь московской боярской знати Степан Веселовский замечает о достоверности дворянских родословных: «Пока речь шла о лицах, живших в XVI-XVII вв., когда условия службы были хорошо известны служилым людям, а всякая ложь и вымыслы могли быть легко замеченными, ещё дело обстояло сносно, но когда дело шло о более раннем времени, то начинались такие фантастические легенды, враньё и путаница, что историку делать с ними нечего».

Впрочем, хотя родословная легенда о происхождении Хабаровых-Симских от Редеди, по мнению Веселовского, не выдерживает критики, однако она является отголоском того, что представители разных ветвей рода помнили об общем родоначальнике.

Дальним потомком (седьмым коленом) от Романа Редегина считался Константин Добрынский, прозванный «по селу». К слову, брат Константина — Андрей Одинец дал своё имя подмосковному городу Одинцово.

Жил Константин во времена Дмитрия Донского, но, в отличие от брата, не был ни князем, ни боярином, хотя судя по карьере и богатству его сыновей, Константин Добрынский, несомненно, был человеком значительным и уж точно плодовитым отцом. У него было девять сыновей от двух жён. Старший сын от второй жены — Фёдор Симский носил прозвание по своему селу Сима в Юрьевском уезде (позже оно принадлежало царю Ивану IV, село это есть и сейчас).

Из всех Константиновичей только Фёдор Симский и его потомки деятельно участвовали в создании Великорусского государства под властью московского великого князя. Остальные же сыны хоть и прошли через 15 век фалангой выдающихся людей, но были оттеснены ко дворам удельных князей или вовсе сошли со сцены.

Фёдор Симский служил великому князю Василию II Тёмному и был боярином. В историю он вошёл, благодаря храбрости и инициативе. В летописях упоминается такой эпизод. В 1429 году на Галич и Кострому напали казанские татары. Чтобы защитить русские города от набега, Василий Тёмный послал туда во главе войска своих дядей. Однако татары ждать расправы не стали и быстро отступили — воеводы их упустили. Тогда, говорится в летописи, князь Фёдор Симский «утаився у князей и у воевод» — то есть самовольно отделился с небольшим отрядом от войска, бросился в погоню и нанёс татарам поражение — отбил у них пленных и награбленное добро.

Погиб он, как сообщают летописи, через 15 лет под Суздалем в битве опять же с казанскими татарами — московское войско тогда было разгромлено, а Василий Тёмный взят в плен.

Единственным сыном Фёдора Симского был Василий Образец, от него пошли знаменитые в 16 веке бояре Хабаровы-Симские, владельцы Назарьева. Служил он при дворе Ивана III Великого — «собирателя земли русской», объединившего русские земли вокруг Москвы.

Василий Образец был воеводой при завоевании Великого Новгорода и приложил руку к ликвидации независимости Твери. После захвата Твери Иван III сделал Тверским князем своего сына «…и наместника своего посадил в Твери боярина своего Василия Фёдоровича Образца Добрынского». Княжич был молод, неопытен в делах управления, так что проводником государственной политики был конечно Василий Образец.

В конце 15 века всё вотчинное богатство Фёдора Симского и Василия Образца перешло нераздельно к сыну последнего — Ивану Хабару. Прозвище «хабар» имело тогда два значения: первое: везенье, счастье, удача и второе: прибыль, барыши, нажива. К Ивану Хабару несомненно имело отношение первое значение. Служба отца и деда, богатство и блестящие родственные связи его жены Евдокии Ховриной — всё это открывало перед ним завидные карьерные виды. Ивану Хабару суждено было стать выдающимся воеводой на службе у московских князей Ивана III и Василия III (отца Ивана Грозного). Были в его послужном списке славные походы на Новгород, Вязьму, Угру, Полоцк, Псков, куда Иван Хабар был послан приводить псковичей ко кресту великому князю. Во время татаро-русской войны 1521 года сидел он наместником в Рязани. В это время крымский хан Магомет-Гирей совершил опустошительный набег на Москву.

Государь Василий III отступил на Волок, чтобы собрать войска, а бояре, управлявшие Москвой в его отсутствие, испугались, что хан разграбит столицу, и дали ему грамоту, в которой обязались платить дань Крыму, как в своё время платили Золотой орде. Хан отступил, и бояре тут же пожалели о своей досадной уступке. Положение спас Иван Хабар, который «на Рязани обманом взял у крымгкаго царя грамоту данную великого князя в лето 7029 года», — цитирует летопись исследователь боярских родов академик Веселовский.

Хитрость его состояла в том, что он не пустил татар в Рязань и завёл с ними переговоры, а когда татары стали хвастать полученной грамотой, он попросил документ посмотреть. Татары дали, после чего рязанский наместник атаковал их. В это время татары получили весть, что на них идут полки Василия III, и пустились в бегство, не дожидаясь, пока Хабар прочтёт и вернёт им грамоту. После этого славного дела Иван Хабар был воеводой на Коломне, потом под Ростиславлем. За Казанский поход 1524 года Василий III пожаловал его боярством. Вскоре воевода состарился и в походы больше не ходил. Настало время его сына.

У воеводы Ивана Хабара было три сына и дочь, но все кроме среднего, тоже Ивана, умерли молодыми. Так Иван Иванович Хабаров остался единственным наследником семейного богатства. Досталось ему от родителей и сельцо Назарьево. В жизни и смерти его много неясного и загадочного. В молодости он служил воеводой в Коломне, Серпухове, Нижнем Новгороде. Царь Иоанн IV в год своей коронации (1547) пожаловал его в бояре, имея в виду службу его отца и деда, богатство и родственные связи. В новом чине Иван Хабаров продолжал ратную службу, брал с царём Казань в 1552-м, за что «царь и великий князь пожаловал Смоленском боярина Ивана Ивановича Хабарова», — говорят летописи.

Год с небольшим Хабаров благоденствовал в Смоленске, а весной 1554 года случился грандиозный пожар, и город сгорел дотла. После чего «наместник Иван Хабаров с Смоленска к Москве сведён, и с Петрова дни царь и великий князь пожаловал Смоленском боярина князя Василья Семёновича Серебренаго».

Очевидно, пожар в Смоленске был поставлен в вину Ивану Хабарову. И вина эта осложнилась какими-то неизвестными нам обстоятельствами, из-за которых царь лишил воеводу своих милостей и никуда не назначал на службу. Казнить не казнил, но обрёк на преследования, которые в конце концов заставили Хабарова постричься в монахи, а затем свели в могилу. Ситуация и в самом деле странная: в стране бесчинствует опричнина, с легкостью слетают с плеч головы бояр и князей, а престарелый Хабаров, несмотря на опалу, еще десятки лет сохраняет жизнь и свободу. Но не богатство, нет.

По версии беглого князя Андрея Курбского (весьма ангажированного современника), в 1569 году царь «разграбил синглита (то есть думного боярина) своего скарбы великие, от праотец его ещё собраны, ему же было имя Иоанн, по наречению Хабаров роду старожитного, яже нарицались Добрынские. Он же муж мало радяше о тех своих сокровищах, утешашеся Богом, понеже был муж в книжном разуме искусен».

Разграбление драгоценностей Ивана Ивановича подтверждено вкладной книгой Симонова монастыря, куда царь в том же году прислал из опричнины «ковш серебрян Ивановской Хабарова, и велел государь тот ковш держати в церкви на канун и на святую воду». А через 15 лет Грозный прислал в ту же обитель множество образов, риз и сосудов, среди которых упоминается братина серебряная «Ивановская Хабарова» и 12 чарок мисюрских «Ивановских Хабарова».

Далее Курбский пишет поклёп на царя: «По трёх же летех убити его повелел со единочадным сыном его, из отчины понеже велики вотчины имел во многих поветех». Переводя на современный язык: царь якобы приказал убить опального князя вместе с единственным сыном, поскольку, де, позарился на его земли.

Верить свидетельству Курбского никак нельзя. Имя якобы убитого Хабарова встречается в документах спустя двадцать лет после опалы, когда тот, живой и здоровый, жертвует свои обширные владения разным монастырям. Что касается единственного сына — Фёдора, который якобы был казнён вместе с отцом — тут много неясного. В реальности Фёдор Иванович Хабаров умер на несколько лет раньше отца, но своей ли смертью умерли отец и сын — загадка.

Известно, что молодой Фёдор почти до самой своей кончины состоял на царской службе стольником. Но после конфискации «скарбов» он в 1571 году, по приказу отца, начинает раздавать свои родовые вотчины монастырям. Зачем же? В то время раздача «вкладов» монастырям была в обычае — так люди стремились «устроить свои души» и в этом мире, и в загробном. Благодаря обычаю «устроения душ», то есть организации поминаний, заздравных и заупокойных молитв, владения монастырей росли очень быстро. Но для того, чтобы монахи молились за кого-то, приходилось жертвовать — деньгами, ценными вещами, нередко землей и целыми сёлами. Взамен вкладчики получали от монастырских властей «вкладные памяти» — расписки с указанием лиц, которых монастырь обязывался поминать, «доколе обитель стоит».

Фёдор занимался раздачей земель несколько лет. В 1577 году очередь дошла до вотчин по реке Всходне (Никоново, Назарьево и прилегавшие к ним деревни) — их Фёдор передал Троице-Сергиеву монастырю, крупнейшей из русских монашеских обителей.

Вскоре после этого на рубеже 1577-78 годов Фёдор Иванович Хабаров умер, не оставив наследников. Но странной выглядит не сама эта смерть, а подозрительная заботливость о душе покойного, которую проявил Иоанн Грозный — он дважды давал монастырям крупные суммы на помин души Фёдора. При том, что родители усопшего были живы и сами могли сделать всё нужное, чтобы душа сына была «устроена» как надо в загробной жизни.

Отцу Фёдора — Ивану Ивановичу пришлось испить чашу до дна и пережить единственного сына лет на пять. После его смерти Иван Иванович и его жена Ульяна решили постричься. Опальный боярин сделался чернецом в Кирилло-Белозёрском монастыре. Однако уход от мира не оградил его от злобы царя. Необъяснимый царский гнев настигал его и в стенах кельи.

В 1578 году кирилловский игумен получил из Москвы пространное письмо, где Грозный витиевато критиковал иноческое житье Хабарова, называя его дураком и упырём. Тут же он с при­творным смиреньем отказывался учить кирилловских братьев и Ивана Хабарова, как жить в монастыре и спасать свою душу, но в конце послания злоба к Хабарову прорывается неудер­жимо.

Возможная вина Ивана Ивановича в Смоленском пожаре не может объяснить столь длительной опалы и тех преследований, которым он подвергся. Хабаров умер летом 1583 года, прожив в царской немилости лет тридцать. Так исчезли последние представители славной фамилии Хабаровых-Симских, имевшей большие заслуги перед молодым Российским государством.

Опричнина, Ливонская война, набег крымского хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 году привели к сильному запустению Московского уезда, особенно вотчин Троице-Сергиева монастыря.

Сельцо Назарьево и окрестные деревни оказались заброшены крестьянами и стали пустошами. Их пахотные земли на девять десятых вновь заросли лесом.

В писцовых книгах Московского государства, составленных писцами в конце 16 века, говорилось: «В Горетове ж стану: Слц. Никоново, а Никольское тож, на рчк. на Всходне. Фёдоровские вотчины Иванова сына Хабарова, а в сельце монастырском пашни монастырские…, да крестьянские… Пуст., что было слц. Назаровское на рчк. на Всходне… Пуст., что была дер. Сорофанова, пашни лесом поросло…». В заключение писцы указывали: «И всего слц. Никоново, да 16 пустошей…»

Почему же запустело Назарьево, а Никоново — нет? Потому, что в Никонове (Никольском) находился монастырский двор, откуда Троицкое начальство управляло своими землями с помощью постоянно жившего там «дворника», ведавшего вотчиной. Там же был скотный двор да три крестьянских двора. В запустевших селениях не жил никто. Из окрестных земель поля частично обрабатывали только в Никонове и Назарьеве. Занимались этим крестьяне и зависимые от монастыря люди — монастырские «детёныши». Они пахали землю, сеяли и убирали урожай. В Назарьево «детёныши» наезжали только по необходимости для проведения работ.

Но и этой едва теплившейся жизни скоро настал конец. Бурные события Смутного времени, польско-литовская и шведская интервенции начала 17 века привели к тому, что бывшая вотчина Хабаровых окончательно запустела.

Когда Смута осталась позади и на Руси воцарились Романовы, Троице-Сергиев монастырь начал восстанавливать свои вотчины и укрупнять входившие в них селения, поскольку мелкие деревушки восстановить было трудно, ведь земельные угодья заросли лесом. Так в «Фёдоровских вотчинах Хабаровых» вместо множества селец и деревень возродилось только Назарьево, получившее название от прежнего сельца. По приказу Троицкого начальства в возрождённую деревню переселились монастырские крестьяне, которые в годы Смуты укрывались в стенах обители и в окрестных лесах и селениях от польско-литовских интервентов и разбойничьих шаек.

Есть и другая версия, которой поделилась с «Зеленоград.ру» семья старожилов Назарьево — правда, достоверность её нечем подтвердить документально: в то далёкое время, когда Троице-Сергиев монастырь задумал заново заселить деревню, сюда отправили не крестьян, а тринадцать монахов, которые были изгнаны из самого монастыря за какие-то провинности. Один из этих монахов был грек, он и положил начало назарьевскому роду, представители которого живут сейчас в Зеленограде.

Деревенская жизнь после возрождения стала уже не та, что прежде. Леса к северо-западу от Москвы постепенно отступали. Сплошь деревянная столица не раз горела, на её восстановление шло очень много строевого леса, так что уже в начале 16 века от когда-то дремучих и непроходимых здешних лесов остались лишь разрозненные массивы. Вместе с лесами ушли в прошлое и многие старинные способы хозяйствования. Например, на рубеже 15-16 веков исчезло бортничество, заменилось пасечным пчеловодством. В документах с того времени упоминается о «меде улейном» и «ульях с пчёлами».

Выращивать хлеб и другие культуры тоже стали иначе. На смену переложной системе земледелия пришло трёхполье: пашню делили на три поля, каждое из них засевали сначала озимыми, затем яровыми, а на третий год оставляли под паром. Трёхполье снижало опасность неурожаев и голода. Если весна выдавалась сухой и брошенные в землю семена не всходили, можно было надеяться, что осенний сев всё же будет удачным. С этого времени в исторических документах становится все меньше известий о голоде и о постоянной дороговизне хлеба.

Орудия тоже усовершенствовались. Прежде обходились деревянной сохой, теперь к ней стали приделывать железные наконечники — «сошники». Они позволяли вспахивать землю глубже, уничтожая сорняки.

Сеяли крестьяне рожь, пшеницу, овёс, ячмень, просо и гречиху. Самой распространенной была рожь — она хорошо переносила весенние заморозки и мало вымерзала зимой. Для изготовления холстов и тканей разводили коноплю и лён. За избами в огородах сажали неприхотливую капусту и репу, выращивали лук, чеснок, огурцы, тыкву, а также свёклу и морковь. Тут же в огородах росли и фруктовые деревья: яблони, сливы, груши и вишни. Однако садов как таковых в деревне не было, потому что они требовали серьёзного ухода. На зиму их надо было оплетать плетнями для защиты от зайцев и других грызунов, летом усиленно поливать. Сады оставались «господским баловством», а в крестьянских дворах могли быть лишь отдельные деревца. И конечно жизнь на селе невозможна без скотины: корова являлась кормилицей крестьянской семьи, а земледелие было немыслимо без лошадей.

В 1762 году в деревне Назарьево стояло уже полтора десятка крестьянских дворов, где проживало около сотни человек.

Церковь на Руси была крупнейшим землевладельцем и владельцем крестьян, и главным её хозяйственным звеном были монастыри. Больше всего пашни в 1762 году оказалось у Троице-Сергиева монастыря — около 200 тысяч десятин в разных уездах Руси и 20 тысяч дворов крепостных крестьян или примерно 200 тысяч душ обоего пола, куда входила и сотня жителей Назарьева. Троице-Сергиева лавра по количеству принадлежавших ей земель и душ лидировала не только среди духовных, но и среди светских феодалов. Монахов же в лавре в ту пору было менее полутора сотен, следовательно, на каждого из них работала тысяча крестьян.

Наряду с обработкой пашни крестьяне заготовляли на монастырь сено и дрова. Вместе с барщиной назарьевские крестьяне платили денежные поборы (оброчные, праздничные, мельничные, луговые, вывозные за баб и девок) и натуральный оброк. С них взимали масло, мясо и яйца, овчины и шерсть, брёвна, тёс, лучины. Разумеется, монахи не могли съесть весь урожай, выращенный на монастырской земле — излишки продавали на рынке. Троице-Сергиев монастырь получал огромные по тому времени денежные и хлебные доходы, и богатство это создавалось руками зависимых крестьян. О паразитизме, злоупотреблениях и воровстве, пьянстве и разврате монахов вынуждены были деликатно писать даже их высочайшие покровители; монастырские же власти не отставали в безудержной роскоши от светской знати.

В 1764 году Екатерина II провела секуляризацию церковных владений (от латинского saecularis — мирской) — то есть изъяла у монастырей земли вместе с жившими на них крестьянами. В результате государство стало владельцем почти девять миллионов гектаров бывших церковных имений и примерно двух миллионов крестьян обоего пола. Они освобождались от всех прежних монастырских поборов и облагались подушным окладом в размере 1,5 рубля в пользу казны (правда с 1768 года эта сумма увеличилась до 2 рублей, с 1783 до 3 рублей с ревизской души). Земли и крестьяне, принадлежавшие Синоду и монастырям, перешли в распоряжении Экономической Коллегии, вот почему крестьяне стали называться экономическими. В отличие от помещичьих крестьян они считались лично свободными, хотя (до отмены крепостного права) и прикреплёнными к земле.

От них в 1770-х — начале 1780-х годов в доход казны поступало более 1 миллиона 300 тысяч рублей в год. Треть этих денег (36%) отпускалась на содержание церквей и монастырей, часть (17%) шло на содержание госпиталей и богаделен, остальное же (47%) уходило в казну. Экономические коллегии просуществовали 22 года, а затем были упразднены. Крестьяне же слились с общей массой государственных крестьян.

К началу 19 века назарьевские крестьяне из бывших экономических сделались просто казёнными. Барина у них не было, владельцем считалось правительство, которое взимало подушную подать и оброк, и эти поборы были вдвое меньше, чем брали помещики со своих крепостных. Однако казённые крестьяне несли ещё государственные повинности: ямскую повинность, корабельную, по устройству дорог, постойную повинность по приёму и содержанию военных частей и проезжающих чиновников. Также они обязаны были сопровождать арестованных и пересылаемых каторжников, выделять лесных сторожей для охраны казённых лесов и понятых при производстве уголовного следствия. Постепенно эти натуральные повинности заменялись денежным наймом. Крестьяне всем миром нанимали вместо себя охотников.

Когда в 1812 году в Россию вторглись наполеоновские полчища, русская армия стала вынужденно отступать. В июле император Александр I обнародовал манифест, предписывавший дворянам формировать ополчение из своих крепостных, самим вступать в него и выбирать командующего над собой. Было предложено выставить одного ратника с десяти душ, обеспеченного за счёт помещика обмундированием и продовольствием на три месяца. Но у назарьевских крестьян помещика не было, так что ополченцев из их числа снаряжало само государство. В Назарьеве в то время было 22 двора, в которых проживало 80 душ мужского пола, в том числе более 50 человек старше 16 лет.

«Для ополченцев назначалась особая, крестьянская форма одежды: русские серые кафтаны длиной до колена, длинные шаровары из крестьянского сукна, рубахи с косым воротом, шейный платок, кушак, фуражка (или шапка) и смазные сапоги. Зимой под кафтан полагалось надевать овчинный полушубок. На головной убор помещалась кокарда в виде креста (знак ополченца) с девизом: „За веру и царя“», — пишет зеленоградский краевед Игорь Быстров, ссылаясь на работы местного историка Георгия Ильина.

К началу сентября (ко дню сражения при Бородино) ополчение Московской губернии было собрано. В распоряжение русской армии поступило около 25 тысяч ратников. Назарьево, считает Быстров, согласно расчётам должно было представить пять ратников.

Но и оставшимся дома назарьевцам тоже довелось принять участие в Отечественной войне. Осенью 1812-го, после того, как французы заняли Москву, деревенские жители уничтожили целый отряд наполеоновской армии. Неприятельские солдаты рыскали по округе в поисках поживы и зашли в Назарьево, надеясь добыть продовольствие и фураж. Сколько было французов, неизвестно, но, видимо, отряд был невелик. Крестьяне заранее узнали об их приближении и спрятались в ближнем лесу. Враги спокойно расположились на отдых, и тогда назарьевцы внезапно напали на них. В стороне от схватки не остались даже женщины. Перебитых французов похоронили в овраге, который до начала 20 века называли Французским.

После Отечественной войны 1812 года в Назарьеве поселились несколько отставных солдат и крестьян из других подмосковных селений. Деревня разрасталась и становилась привлекательной для переселенцев из-за близости обновлённого Санкт-Петербургского тракта — первой в России дороги с твердым покрытием. Разумеется, «государева дорога» между столицами была и раньше — с петровских времён, но в 1817—1834 годах её посыпали укатанным щебнем по методу британского инженера Мак-Адама, «как в Европе» — под низ крупный щебень, сверху более мелкий. Благодаря этим работам пропускная способность шоссе увеличилась — оно стало прямее и шире (проезжая часть составляла 8-9 метров). По тракту теперь чаще шли пассажирские дилижансы и грузы, а значит, «большая дорога» стала давать дополнительные заработки. Поэтому в 1830-40-х годах часть назарьевских крестьян переселилась поближе к тракту. Так возникла деревня Елина или Елинки (ныне Елино).

Само же Назарьево лежало в стороне от дороги. В 40-50-х годах 19 века деревня стала центром Назарьевской государственной волости. Несмотря на своё административное значение, Назарьево оставалось деревней, а не селом — своей церкви в нём не было, хотя часовенка в честь Сергия Радонежского была. Построили её на средства местных жителей. По воспоминаниям старожилов, часовня стояла на той стороне, где теперь Восточная коммунальная зона, за рекой. В том месте влево от дороги отходила небольшая улица, в деревне ее называли Крючок. Часовня стояла на углу — на месте пересечения деревенской дороги и Крючка.

Память о том, что когда-то Назарьево принадлежало Троице-Сергиеву монастырю, сохранялась в народе, и основатель обители преподобный Сергий Радонежский был одним из самых почитаемых здешних святых. Дважды в году в его честь в деревне справляли престольные праздники: «Сергиев день летний» и «Сергиев день осенний». В эти дни, а также по большим церковным праздникам в Назарьеве совершались крёстные ходы с иконами и хоругвями и богослужения. Часовня просуществовала до начала 1930-х годов.

Кроме того в деревне была традиция ходить в Лавру на богомолье. Назарьевские крестьяне целыми семьями, или группами, ежегодно шли пешком в Лавру поклониться мощам святого. В 20 веке, когда советские власти закрыли Лавру, паломничества прекратились, и традиция забылась.

Приходской для жителей Назарьева была церковь Покрова Пресвятой Богородицы в селе Покровское-Брёхово (сейчас это Покровский храм в Рузино, который пытаются отстроить заново). Церковь в Никольском была куда ближе, но в те времена крестьяне сами не выбирали приход — деревни просто приписывали к приходу такой-то церкви, этот вопрос решался «сверху» церковным начальством. Кирпичный однокупольный Покровский храм в стиле ампир был построен в Покровском-Брёхово уже после войны с Наполеоном в 1815 году на месте сгоревшего деревянного. В самом конце 19 века стараниями церковного старосты и прихожан церковь расширили, устроив в ней два придела: северный в честь преподобного Сергия Радонежского и южный — в честь Тихвинской иконы Божией Матери.

В Покровской церкви назарьевцы венчались, причём до отмены крепостного права женихов и невест брали только из окрестных государственных деревень: Алабушево, Рузино, Усково и других (к слову в 1842 году казённые крестьяне в России составляли треть всего населения страны, их было более 10 миллионов человек). Там же крестили детей, туда же до начала 20 века возили отпевать и хоронить своих умерших родичей. Только на рубеже 19-20 столетий жители Назарьева стали ходить и в Никольскую (Ржавскую) церковь и хоронить умерших родственников на Ржавском «погосте».

Своей школы в Назарьеве долго не было. В середине «просвещённого века» дети некоторых крестьян учились читать и писать у местных церковнослужителей, «грамотных» односельчан и самоучек, сообщает историк Ильин. Но таких были единицы.

Показателен следующий факт: после отмены крепостного права назарьевцев, живших на казённых землях, стали наделять землей. Правительственная администрация в 1867 году выдала им бумагу, подтверждавшую права собственности крестьян на землю, назывался этот документ владенной записью. Подписывать её выбрали шестерых уполномоченных от деревни, и четверо из них оказались «безграмотными». В те дни на всё Назарьево, где жило уже около трёхсот крестьян, было всего 16 человек, умевших читать и писать, при этом 8 из них ещё только учились.

Когда в 1875 году в Никольском открылось земское училище, деревенские ребятишки стали учиться там — число грамотных и учащихся в деревне заметно выросло, хотя родители неохотно отпускали детей в школу, считая, что учёба им только повредит: «нахватаются чужого ума и перестанут слушаться родителей, а потом перестанут, пожалуй, в церковь ходить». Так рассуждали не только назарьевские крестьяне. К началу 20 века в окрестных деревнях: Никольском, Матушкине, Елине, Назарьеве и Савёлках насчитывалось 236 дворов и 216 ребятишек школьного возраста. В школу же ходили только 79, чуть более трети. В основном, родители предпочитали учить детей отцовскому или материнскому ремеслу, а «абстрактные знания» полагали блажью.

Назарьевское земское трёхклассное училище появилось в деревне только в 1907 году, но своего здания у школы не было. Для проведения уроков арендовали избы у местных крестьян.

После отмены крепостного права все крестьяне были уравнены в правах, и к 1866 году сделались «новыми» собственниками. Начиналось новое время — эпоха экономических и политических потрясений, и жизнь в Назарьево следубщие сто лет менялась вместе с ним. До тех пор, пока большую часть разросшейся деревни не стёрло с карты строительство Зеленограда. Обо всём этом читайте во второй главе истории деревни Назарьево.

После отмены крепостного права все крестьяне были уравнены в правах, и к 1866 году сделались «новыми» собственниками.

Начиналось новое время — эпоха экономических и политических потрясений, и жизнь в Назарьево следующие сто лет менялась вместе с жизнью всей страны — до тех пор, пока большую часть разросшейся деревни не стёрло с карты строительство Зеленограда. Обо всём этом читайте во второй главе истории деревни Назарьево.