Сколько лет деревне, которая сегодня называется Рузино? Она постарше Москвы будет. Рузино (назовём его пока нынешним именем) — ровесник древней Волоцкой дороги, ибо селение появилось благодаря ей (сегодня это Пятницкое шоссе). А Волоцкая дорога, пробитая через леса по водоразделам рек (то есть между рек, чтоб мостов не строить) — самая древняя из здешних сухопутных путей. Появилась она в начале 12 века, ещё при киевском князе Владимире Мономахе, отце Юрия Долгорукого. Москва тогда была маленькой приграничной крепостью на окраине Киевской Руси, где в укреплении на Боровицком холме сидели люди князя, исполнявшие его власть.

Волоцкая дорога шла из московских земель до Волока на Ламе. Волок Ламский (нынешний Волоколамск) был основан новгородцами и принадлежал им. Для новгородцев Волоцкая дорога была очень важна, поскольку вела… нет, не к маловажной тогда Москве, а к Чертольскому броду через Москву-реку, где сходились сухопутные дороги по обеим сторонам реки. От Чертолья открывался сухопутный торговый путь в Рязанское княжество, единственный из Новгорода.

Пользовались Волоцкой дорогой в основном зимой — на санях везти груз было проще и дешевле, чем на телегах, к тому же холода сохраняли скоропортящиеся продукты. С осени в городах накапливали товары и грузы, а затем по зимнику отправлялись в путь обозы из десятков и сотен саней. Купцам и лошадям нужно было отдыхать и ночевать в пути, поэтому расстояния между становищами равнялись дистанции, которую лошади могли осилить за день — 30-35 километров. Именно такое расстояние, в 34 километра, отделяло Рузино от торга у впадения реки Неглинной в Москву-реку.

По мнению жителя деревни Рузино краеведа Виктора Семёнова, имеется достаточно оснований полагать, что древнее становище находилось на месте нынешнего Рузино. Достоверные исторические данные, увы, отсутствуют, поэтому нужно исходить из логики, считает он.

Во-первых, Волоцкая дорога проходила именно здесь — это единственный путь посуху, по водоразделам. Проходить через реки она не могла. В то время не было возможности строить капитальные мосты.

Во-вторых, Рузино — единственный известный с древности кандидат на роль путевой станции. Есть ещё деревня Горетовка (тоже на Волоцкой дороге), но она на шесть километров дальше от Боровицкой башни кремля, к тому же там нет культурного слоя ранее 18 века. А Середниково, хотя и поближе, но лежит за болотами, в стороне от Волоцкой дороги.

В-третьих, «при движении из Великого Новгорода и перевалке грузов на воду для движения на восток по Клязьме — Оке — Волге логично делать перевалку у Рузино и плыть по Горетовке, а не добираться до села Спасского на Москве-реке и плыть против течения по Всходне до волока у устья Горетовки», — развивает мысль Семёнов.

Тогда понятно, почему у Рузинской горы находилось целых три вплотную стоящих древних поселения: село Покровское, Брёхово (раньше оно называлось Иваново) и Нижнее Рузино — отдельная деревня, где до 20 века был постоялый двор, а ещё раньше монастырский (Чудова монастыря).

Откуда же такая плотность? Землей в здешних местах не прокормиться, иное дело — торговый путь, во все времена бойкое место. Волоцкая дорога проходила, по-видимому, через Нижнее Рузино — деревеньку, лежащую под горой. Отсюда оставался всего один дневной переход до Чертольского брода, до Москвы.

Вероятно, здесь в древние времена и был Горетов стан в его исконном значении: место остановки путешествующих. И прекрасное, надо сказать, место: тут и река (водопой), и Рузинская гора, на которой в случае чего удобно держать оборону: с трёх сторон она окружена водой, а с четвёртой — болотом.

Кстати, слово «стан» сменило ещё более древнее название подобных мест — «погост» (от слова «гостить»). На погост приезжали «гости» (купцы) для торговли. Обычно в таких местах ставили церковь, и при ней было кладбище (оно потом и стало называться погостом). В Рузино всё так и произошло, со временем — по-видимому, в 15 веке — на Рузинской горе поставили деревянную церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, и село стало называться Покровским.

Отметим, что точка зрения, обоснованная Виктором Семёновым, не единственная. Так например, краевед Игорь Быстров считает, что близ места, где стоит сегодня деревня Горетовка, некогда заканчивался судоходный путь и начиналась «всходня» — так называли участок пути, переходивший с реки на волок. Само «слово „Горетовка“ происходит от древнерусского слова „горе“ — „вверх“, „наверх“, чаще всего, от берега реки». По мнению краеведа, рядом с волоком могла быть и деревня, названная по реке Горетовкой. Правда, никакого подтверждения в письменных источниках эта версия не находит. В писцовых книгах и иных документах не упоминается о селении, существовавшем в древности на месте нынешней деревни Горетовки. Судя по имеющимся данным, нынешняя деревня с таким названием появилась на рубеже 18-19 столетий.

У Горетова стана — ближней остановки от Чертолья — на месте нынешнего Рузино лежала деревенька. Логично предположить, считает Виктор Семёнов, что в древности она и называлась по стану — Горетова, Горетовка.

Позже Горетов стан перестал обозначать только становище и сделался административно-территориальной единицей Московского княжества — обширной территорией в бассейне рек Сходня и Горетовка, просуществовавшей вплоть до реформ Петра I, когда в 1714 году было введено деление России по губерниям.

Горетов стан включал в себя земли нынешних городов Истра, Красногорск, Зеленоград, Химки и множество других поселений, включая те, которые располагались уже в пределах нынешней МКАД. Из-за близости к Москве, важных дорог, населенности и доходов Горетов стан был на особом счету у московских князей — числился их личной вотчиной.

Первым известным нам хозяином деревни Горетовой был Иван Калита — Московский князь, живший в конце 13-го — начале 14 века. Задолго до смерти он составил духовную грамоту (завещание), где упомянул деревню Горетову — центр одноименной волости, которую завещал сыну и преемнику Симеону Гордому.

В 20-м веке между историками вышел спор о том, где именно располагалась та деревня. Одни считали, что Горетова находилась на территории Горетова стана, другие полагали, что искать её следует в окрестностях Коломны. В последнее время учёные всё же решили свой спор в пользу первой, более логичной, версии. Если изложенные выше доводы о местонахождении древнего стана в районе нынешней деревни Рузино верны, то её предшественница — деревня Горетова долгое время была царской вотчиной. После Симеона Гордого деревенька досталась его внуку — Дмитрию Донскому, а от него — сыну Василию I и его жене Софье Витовтовне.

В середине 15 века великая княгиня Софья Витовтовна, дочь великого князя литовского Витовта и жена Василия I подарила свои вотчины в Горетовом стане верным боярам, избавившим её от Чухломского плена у Дмитрия Шемяки — Василию Кутузову и Михаилу Сабурову. Так появились в наших краях Кутузово и Сабурово.

Подарок был поистине царский. Землями близ Москвы наделяли только приближенных, тех, кто всегда нужен под рукой — служилых князей, преданных бояр, княжеских псарей и конюхов. И дело не в одном почёте, а в практической выгоде. Удобно иметь вотчину близ столицы и получать оттуда громоздкие трудноперевозимые припасы: дрова, сено и прочее.

В соседнем селе Покровском обосновался родич Сабуровых, боярин Дмитрий Пешков-Сабуров — дворецкий (в старину говорили «дворский») Московского князя Ивана III Великого. Он управлял княжеским хозяйством, ведал сбором налогов и исполнением судебных приговоров, то есть был княжеским чиновником. В Покровском боярин не жил — много разъезжал по службе. То переписывал отошедшие к Москве уезды Тверского княжества. То эскортировал великую княгиню Елену (дочь Ивана III и Софьи Палеолог) в Литву для вступления в брак с Александром Ягеллоном, после чего она стала королевой литовской и польской.

Любопытно, что свитские сопровождали великую княгиню Елену целыми семьями, поскольку все они (в эскорте находилось 80 человек) после свадьбы должны были жить при великой княгине с тем, чтобы оберегать её в православной вере от понуждения к принятию латинства.

Однако великий князь Александр вскоре после свадьбы в Вильне, почтив послов и детей боярских, находившихся в свите, «отпустил их с великою честью» по домам. Но для вида на первое время оставил «пожить при великой княгине» трёх бояр с семьями, в том числе и дворецкого Дмитрия Пешкова-Сабурова. Постепенно и их отослали в Москву.

Сегодня от древнего села Покровского сохранились только надгробия 15-16 веков. Обнаружили их уже в наши дни при разборке старого фундамента Покровской церкви в начале ее восстановления.

Белокаменное надгробие в Московии стоило дороже коровы, и позволить его себе могли немногие. Поначалу надписей на могильных плитах не делали — родственники помнили своих усопших и так. Однако в Рузино обнаружили надгробную плиту середины 15 века, на которой надпись все же имеется. Может потому, что похоронен под ней был человек пришлый — варяг, о чём сообщает надпись и выбитый на камне рисунок.

Варягами на Руси называли выходцев из Скандинавии. В 9-10 веках это были норманские наёмники, служившие русским князьям с оружием в руках. Позже они занялись торговлей, а воинское искусство требовалось им для защиты от разбоя.

Как рассказал «Зеленоград.ру» краевед Виктор Семёнов, одно время варяги «держали» Волоцкую дорогу — важнейший стратегический и торговый путь, по которому поступали на Русь товары из Ганзейского союза (так назывался союз более двухсот торговых городов Северо-Западной Европы). Из Ганзы товары морем шли через шведскую крепость Ниеншанц, стоявшую на месте нынешнего Санкт-Петербурга, и Старую Ладогу, которая была в то время шведским городом Альдейгья. Морской торговый путь шёл от Ревеля через Финский залив, дальше по системе рек мимо Старой Ладоги в Новгород.

В Старой Ладоге товары из Ганзы перегружались с морских судов на речные и отправлялись в Великий Новгород. Через него осуществлялась вся торговля Руси с Ганзой. Все, что прибывало в Новгород — дорогие ткани, сукна, цветные металлы, греческие, французские, испанские и рейнские вина, балтийская соль и селёдка, а в неурожайные годы и хлеб — затем, посредством Волоцкой дороги, оказывалось на рынках других русских городов. Зимой из Новгорода ганзейские товары на сотнях возов шли по Волоцкой дороге. Каждый возница знал воинское ремесло и мог защитить воз, а командовали этой обозной армией купцы-варяги. Таким путешествующим по торговой надобности купцом-воином и был, по-видимому, варяг, похороненный в Покровском.

В те дни торговцам нередко приходилось брать в руки оружие, защищаясь от новгородских пиратов-ушкуйников. То были вольные люди, из которых новгородские купцы и бояре снаряжали вооружённую дружину — снабжали экспедиции провиантом и оружием, взамен получая добытые в походах ценности. Разъезжали они на ушкуях — парусно-гребных плоскодонках, охраняли границы Великого Новгорода и приносили неплохой доход, совершая набеги на богатых соседей и промышляя торговлей. Однако пиратство вольных дружин Новгород в переговорах с соседними княжествами не признавал, это, мол, самоволие народа.

Могильная плита рузинского варяга «заговорила» благодаря энтузиазму и усилиям краеведа Виктора Семёнова, положившего немало сил и времени на изучение древней русской скорописи и обрядов захоронения. Без таких знаний разобрать полустершиеся за пятьсот с лишним лет знаки на камне и правильно интерпретировать их невозможно. Виктор проделал огромную кропотливую работу и поделился её результатами с «Зеленоград.ру».

Выше надписи на могильной плите изображён обряд захоронения в лодке. Так хоронили варягов: усопший сидит в лодке, которая переправит его на тот свет.

Без специальной подсветки, делающей штрихи на камне более рельефными, и без понимания смысла изображения разобрать его практически невозможно. По мнению краеведа, на картинке можно обнаружить ряд подробностей: например, в ухе у варяга серёжки, их носили только мужчины, как оберег, чтоб дурные мысли не проникали в голову. Борода у него не лопатой, как у русских, а заплетена в косички (черточки под подбородком) — так делали скандинавы, чтоб борода не мешала. Треугольничек перед фигурой — знак скоропостижной смерти, вероятно, варяг умер в пути.

Кроме надписи и рисунка на могильном камне видна, как считает Виктор Семёнов, дата «от сотворения мира» — год 6963-й. Писалась она не цифрами, а буквами кириллицы, которым в определенных сочетаниях придавались численные значения.

В переводе на современное летоисчисление от Рождества Христова, 6963-й — это 1455 год.

До этой находки самым старым российским могильным камнем с указанной на нём датой было белокаменное надгробие дьяка Василия Беды 1480 года. Оно находится в Троице-Сергиевой лавре.

Таким образом, могильный камень рузинского варяга, датированный 1455 годом, на 25 лет старше этого памятника.

В 15 веке Волоцкая дорога стала постепенно терять своё значение — после того, как Тверское княжество присоединилось к Московскому, и от Кремля на Тверь пробили Тверскую дорогу. Постоялый двор на реке Горетовке тоже утратил былую стратегическую важность. Однако он просуществовал до революции, поскольку по-прежнему лежал на пересечении сходившихся к нему местных дорог: из Волоколамска, из Москвы, из Черной Грязи и из Клина.

Первое упоминание о селе Покровском, стоявшем на Рузинской горе — верхней части нынешнего Рузино — относится к 1505 году, эпохе Василия III, отца Ивана Грозного. От боярина Дмитрия Пешкова-Сабурова Покровское унаследовал старший сын Иван. Кроме села ему принадлежали ближние деревеньки Ефимовская, Михалёвская, Погори да починок Бехтерево (почином — то есть «началом» мог быть расчищенный под пашню участок в лесу, первый посев на поле, или место под дом первого поселенца).

В 1505 году Иван Пешков надумал продать свою вотчину Захарию Копытову. Эта купчая и есть первый документ, где говорится о Покровском. В купчей перечислены и само село Покровское, и окрестные деревни «с лесы и с луги и с пожнями и со всеми угодьи, и со всем с тем, что к тому селу и к деревням и к починку из старины потягло, куды из того села плуг и соха и коса и топор ходил». С этого времени началась документированная история деревни, которая сегодня называется Рузино.

Через 20 лет в 1525 году Захар Копытов подарил Покровское со всеми прилегающими деревнями Чудову монастырю, находившемуся в Московском Кремле, чтобы монахи «доколе обитель стоит» поминали его покойных родителей и самого дарителя. Так Покровское сделалось монастырской вотчиной. И оставалось ею без малого два с половиной века.

При Иване Калите в 14 веке село, по всей вероятности, звалось Горетовой. С начала 16 века оно стало известно в письменных источниках как село Покровское (по храму). А когда же появилось его теперешнее название и как оно возникло?

Имя деревни Рузино — уникально, других таких в России нет. Произошло оно от города Рузы. Видимо, так назвали деревню её первые жители, переселенные из Рузы.

По одной из версий случилось это на рубеже 16 и 17 веков, в дни царствования Бориса Годунова. За полвека перед тем Покровское, которое раньше было развитым селом, опустело. Сначала по нему ударил хозяйственный кризис, связанный с введением опричнины, а вскоре за первой бедой пришли «глад и мор»: 1570-й год выдался неурожайным, в стране свирепствовала чума. Писцовые книги, составленные в 1580-х годах, сообщают, что многие поселения Горетова стана запустели. Покровское — вотчина Чудова монастыря — тоже обезлюдело, некому стало работать на обитель.

И будто бы тогда из густонаселенной Рузы прибыли в наши края несколько семей столяров, работавших на тамошний монастырь — какой, история умалчивает, но в начале 17 века в Рузе был лишь небольшой Георгиевский монастырь, который в 1618 году был уничтожен войском польского королевича Владислава и больше не восстанавливался. Эти переселенцы поселились рядом с монастырским двором и стали работать на Чудову обитель. Когда приезжих спрашивали: «Вы откуда?» — они отвечали: «Из Рузы». Постепенно поселение у монастырского двора стали называть Рузино.

Другая версия переносит возникновение Рузино на полтора века вперёд. Изложена она в путеводителе «Вокруг Москвы. Экскурсии», изданном в 1930 году, и звучит так. В середине 18 века Алексеевский монастырь из Рузы выселил за какую-то провинность «в лес к волкам» четыре семьи столяров. Переселенцы необидчиво назвали свою деревеньку Рузино, и от них де развился в наших краях столярный промысел.

Источник этих сведений составитель путеводителя не указал, и Алексеевский монастырь ни в истории самой Рузы, ни в её ближних окрестностях не фигурирует. Однако в обоих вариантах есть общее: переселенцы прибыли из Рузы. И это подтверждается в действительности — семьи рузинских старожилов имели в Рузе родню и ездили туда навещать близких. «Коренные рузинские фамилии — это Байковы, Журавлёвы, Шмелёвы», — перечисляет краевед Виктор Семенов

«Журавлёвы — одна из старинных фамилий деревни Рузино, они были в числе первых переселенцев, — подтвердила „Зеленоград.ру“ Елена Журавлёва, одна из потомков этого рузинского семейства. — Причиной переселения из благополучной многонаселенной Рузы в места глухие и лесистые стал, по-видимому, мор, из-за которого наши края обезлюдели. Нужно было восстанавливать население. А монастырское подворье Чудова монастыря нуждалось в умелых работниках. Журавлёвы же были отменными резчиками по дереву».

Поскольку деревня Рузино не упоминается в официальных записях 16-17 столетий, название её появилось, вероятно, уже после того, как село Покровское перестало быть монастырским и отошло к Коллегии Экономии по воле императрицы Екатерины Великой, учинившей в 1764 году секуляризацию церковных земель.

Монастырские крестьяне стали называться экономическими или государственными, то есть сделались почти вольными в отличие от крепостных из соседних деревень. «Почти» означает, что они считались лично свободными, хотя (до отмены крепостного права) и прикреплёнными к земле. Екатерина II освободила крестьян от прежних монастырских поборов и обложила денежным подушным окладом в пользу казны. К слову, размер оклада, взимаемого с ревизской души, за 20 лет увеличился вдвое — с 1,5 до 3 рублей.

В 1770 году в экономических примечаниях Московского уезда сказано, что в селе Покровском и деревне Брёховой 24 двора, что хлеб и покосы здесь средственные, но есть сосновый строевой лес, а так же малоценный дровяной — берёзовый и осиновый, и что «крестьяне на пашне» (то есть обрабатывают государственную землю).

В местной топонимике Рузино наряду с Брёховым прочно прописалось уже в 19 веке благодаря искусству мастеров-мебельщиков. Кустарное производство мебели стало бурно развиваться после пожара Москвы 1812 года. Погорельцы восстанавливали дома и нуждались в новой меблировке.

В книге «Промыслы московской губернии», изданной Андреем Исаевым в 1876 году, говорится, что спрос на мебель в те времена был таким, что цены на неё быстро удвоились и даже утроились: «за дюжину грубых берёзовых стульев платили более 20 рублей ассигнациями. Между покупателями было такое соперничество, что столяры обыкновенно не возили своих изделий в Москву — они нарасхват раскупались с возов у заставы». Ажиотажный спрос дал толчок многим селениям взяться за изготовление ходового товара. Постепенно, следуя за модой, мастера, перешли на более сложные и дорогие изделия.

Рузинские и брёховские столяры специализировались на «кривье» — так называли кривые, изогнутые детали в мебели, требующие обработки со всех сторон, например, спинки и подлокотники кресел, фигурные ножки стульев. Мебель криводельной работы в Брёхове и Рузине стали выделывать уже в 1830—1840-х годах.

Прежде местные мастера кроме незатейливых стульев изготовляли в основном трюмные рамы. Делала их и мастерская брёховского столяра Князева. «Имея в своей деревне до 70 человек работников и учеников, она приобрела такую же известность, как мастерская Зениных в Лигачёве, — сообщает Исаев, — и даже самое своё прозвище получил Князев от того, что его считали князем мебельщиков».

Трюмные рамы, даже самые лучшие, не требовали особого искусства, поэтому между трюмщиками шла большая конкуренция. Соперничество принудило самых искусных из них приняться за выделку других вещей. Такими вещами и была мебель криводельной работы, требовавшая более ловких рук. Князев первый пошёл по новому пути. За ним потянулись и другие. Отсюда производство «кривья» постепенно распространилось по окрестным деревням. Кривьё настолько прочно «прописалось» в Рузино и в Брёхове, что производство трюмных рам было оттеснено в другие селения.

В 1870-х годах в Рузино насчитывалось 30 дворов и 91 душа (здесь и далее имеется в виду только мужское население). Из них 22 двора занимались мебельным промыслом, где трудилось (вместе с наёмными работниками) 97 человек — к слову, наёмный труд использовали 15 мастерских.

Примерно такая же картина была и в Брёхове: 40 дворов, 114 жителей, 33 двора занимались мебельным промыслом, где трудилось 99 человек. Наёмный труд в Брёхове использовали 11 мастерских. В 1890-х годах наёмным рабочим, в зависимости от квалификации, платили от 30 до 70 рублей в год. Стоимость ежегодно производимых столярных изделий исчислялась в Рузино в 22 тысячи рублей, а в Брёхове — в 25 тысяч.

«Зеленоград.ру» благодарит краеведа Виктора Семёнова и уроженку деревни Рузино Елену Журавлёву за помощь в подготовке этой статьи.