Пятьсот с лишним лет назад, в 1499 году за земли, где теперь стоит Зеленоград, разгорелся жаркий спор, описанный в грамоте из архива Архангельского собора Кремля. Спорили за участок земли у реки Горетовки — с одной стороны церковные власти Архангельского собора, а с другой — управляющий землями великого князя всея Руси Ивана III.

Архангельский собор Кремля был серьёзным противником. Как-никак — главный собор великих князей. Здесь их короновали и венчали, здесь они «целовали крест» при заключении договоров с князьями, здесь же и хоронили царственных покойников.

К концу 15 века Архангельский собор имел уже немало земель в наших краях — в Горетовом стане. Сам же Горетов стан находился в то время на особом положении у московских князей — он был их личной вотчиной. К Горетову стану относились земли нынешних городов Истра, Красногорск, Зеленоград, Химки и множества других поселений, в том числе и находящихся ныне в пределах МКАД.

Рядом с землями Архангельского собора лежало село Лугинино с деревнями, которое принадлежало великому князю Ивану III.

«Суд судить» поручили видному воеводе князю Василию Ивановичу Голенину-Ростовскому, он в то время руководил описью Московского уезда. Каждая из спорящих сторон выставила своих представителей: «Тягались архангельские хрестьяне Палка (Павел) Вятка да сын ево Васка с лужским хрестьянином Офонаском (Афанасием)»

Крестьянин деревни Бортниково Павел Вятка пожаловался на крестьянина Афанасия, что тот «пашет, господине у нас землю, да кулишку (лужок) косит, перелезши за межу сильно». Документов на владение землей ни у кого не оказалось, но свидетели обеих сторон утверждали, что они владеют ею уже полвека. Вместе с князем-судьей спорщики прошли по предполагаемой меже двух владений — и, разумеется, каждый показал, что межа проходит там, где ему выгодно. Теперь по древнему обычаю полагалось устроить кулачный бой: считалось, что правый всегда сильнее.

И спорщики обратились к судье: «Дай нам, господине, с ними божью правду, целовав крест, да лезем на поле битися». Но князь подобный спор разбирал не впервой и знал, что кулачный поединок — негодный аргумент. Он продолжал опрашивать свидетелей и нашёл слабое место в показаниях великокняжеских крестьян. Они сами заявили, что «…пашут, господине, ту землу и лужек косят кулижку архангелские хрестьяне… двадцать лет». На что князь-судья им ответил резонно: что же вы двадцать лет молчали? И присудил спорную землю крестьянам Архангельского собора.

Решение своё судья Голенин хоть и считал верным, но побаивался: вдруг великий князь Иван III Васильевич разъярится, что у него землю отрезают? Поэтому суд свой высказал обиняками. Но государь его решение признал: «велел архангелских хрестьян Палку и сына ево Васка оправити, а лужского хрестьянина Офонаска обвинити».

Где же находилась земля, о которой шёл спор? В грамоте есть подробное описание двух вариантов межи, из которых видно, что спорная территория — это участок в районе реки Каменки и далее в сторону Крюково, между речками Каменкой и Крюковкой. Таким образом, заключает краевед Игорь Быстров, эта грамота 1499 года «древнейшее документальное свидетельство о территории, на которой расположен Зеленоград».

Название деревни Крюково происходит от имени-прозвища первопоселенца Крюк. Почему его так называли? Крюк — «означало чаще всего сутулый, сгорбленный, а иногда крючкотвор, чиновник, а также придира, мелочный человек», поясняет учёный-краевед Бертиль Вагнер в своей книге «Карта рассказывает: Природа и история, имена и судьбы в географических названиях Подмосковья».

Другой вариант приводит Игорь Быстров: «Слово крюк в древности означало — жезл, посох, то есть символ власти, и входило в группу слов с тем же значением: кий, крак, криве, куча и другие. Считалось, что такое прозвище придает его обладателю силу, власть. Отсюда, между прочим, произошли такие названия, как Киев, Краков, кривичи, а также имя известного в истории Москвы боярина Кучки».

Поэтесса Марина Цветаева в очерке «Дом у старого Пимена» вспоминает, как в детстве они с сестрой Асей навещали в усадьбе Спасское недалеко от Крюкова профессора Иловайского, которому приходились сводными внучками, и о том, какое впечатление производило на неё это название. «Мы с Асей — в Спасском, именуемом также Крюковым, по названию станции Николаевской железной дороги. В детстве нам это невиданное Крюково мнилось крюком, железным крюком старьевщика, а то и клюкой, Ягой, значит опять-таки — старостью».

Чьё же имя носило Крюково? Кто был его первым хозяином? Точного ответа нет. Академик Степан Веселовский, русский историк и археограф, считал, что сельцо Крюково могло получить название от прозвища своего владельца. Был такой Михаил Фёдорович Крюк Фоминский, боярин на службе у великих московских князей Дмитрия Донского, а потом его сына Василия Дмитриевича — о нём есть упоминание, относящееся ко второй половине 14 века (то есть задолго до первых упоминаний о «нашем» Крюкове), в генеалогической росписи, приведённой в «Российской родословной книге» историка и генеалога Петра Долгорукова.

Кстати, на разных сайтах, посвящённых истории Зеленограда, часто говорится о князе Иване Фёдоровиче Крюке Фоминском, но такого князя ни по каким документам не существовало — вероятно, допущенная когда-то ошибка, кочует из одной перепечатки в другую.

Михаил Крюк был старшим из четырёх сыновей удельного фоминско-березуйского князя Фёдора Константиновича Красного (Красивого) и великой княгини Евпраксии Фёдоровны Дорогобужской и Вяземской. Мать его, «несчастная Евпраксия», была сначала женой великого московского князя Симеона Гордого (потому и называлась великой княгиней), который развёлся с ней и вновь велел выдать замуж за… её кузена (факт удивительный, ибо по канонам православия такой брак был недопустим). Причина столь необычного матримониального прецедента в «Бархатной книге» описана так: «Великую княгиню Евпраксию на свадьбе испортили — ляжет с великим князем, и она ему покажется мертвец». Родословные же сказания без всякой мистики ссылаются на бесплодие Евпраксии, что явно неверно.

Новый муж Евпраксии князь Фёдор в середине 14 века своё фоминско-березуйское княжество потерял и перешёл на службу к великим князьям в Москву, где у него был двор напротив Боровицких ворот Кремля, в Лебяжьем переулке. Сначала он и его сыновья служили с княжеским титулом, а позже, при великом князе Дмитрии Донском, «княжение сложили» и стали нетитулованными боярами.

Почему Михаил Фёдорович Крюк Фоминский носил такое прозвище — Крюк? На этот счёт никаких данных не сохранилось. Может, он, в отличие от красивого отца, был горбат? Или имя «Крюк» связано с его старшинством и наследуемым от отца положением? К слову, прозвище было не только у Михаила — братья его назывались Иван Собака, Борис Вепрь, Иван Уда.

Двое сыновей Михаила Фёдоровича Крюка Фоминского, Иван и Борис, на рубеже 14 и 15 столетий были боярами великого князя Василия Дмитриевича (старшего сына Дмитрия Донского). Только они трое в истории — отец и сыновья, умершие бездетными — носили прозвание Крюк Фоминские. Но из сохранившихся данных нет оснований полагать, что кто-то из них был владельцем «нашего» Крюкова. Более того, неизвестно, существовало ли оно тогда.

О носителях этого имени вообще известно немного. Михаил Фёдорович Крюк Фоминский был человек богатый. В начале 15 века он вместе с сыном Иваном купил за большие деньги доходное село Медну на границе Тверского княжества. Доходным оно было, поскольку стояло на большой дороге из Твери в Великий Новгород. Распоряжался там Иван и вёл, по выражению Веселовского «очень значительное боярское хозяйство». А через 30 лет душеприказчики Ивана Михайловича за неимением наследников дали это село «на помин души» Троицкому монастырю. Сам же Михаил Фёдорович, как пишет Веселовский, «не порывал, по-видимому, связей с родовой вотчиной. Об этом можно судить по тому, что в бывшем Фоминско-Березуйском уделе Ржевского княжества до сих пор существует селение Крюково».

Возможно, его сыновья Иван и Борис могли владеть «нашим» сельцом Крюковым, оставив ему своё имя, однако это предположение трудами академика Веселовского никак не подтверждается.

Одна из параллельно упоминаемых версий о названии «нашего» Крюково гласит, что пошло оно будто бы от потомка легендарного касожского (черкесского) князя Редеди. Полумифический Редедя был «могучий великан», которого по преданию одолел в единоборстве князь Мстислав Удалый. Об этом событии упоминается в русских летописях и в «Слове о полку Игореве»: «…храброму Мстиславу, что зарезал Редедю перед полками касожскими». Поединок полководцев-князей, в котором пал Редедя, был средством избежать масштабной битвы и кровопролития.

От Редеди выводили своё происхождение некоторые старинные русские роды, условно называемые Редегиными. Однако никакими источниками, кроме родословных сказаний, это не подтверждается. От Редеди якобы вёл своё происхождение и Михаил Сорокоум — боярин Ивана I Калиты. Он перешёл на службу к Московскому князю из захваченного и разорённого литовцами Черниговского княжества.

Сорокоумовы получили во владение обширные земли по верхнему течению реки Всходни: Никольское, Елино, Ржавки, Назарьево и пр. Потомок этого рода Борис Кузьмич Крюк-Сорокоумов в 15 веке, вероятно, и был нашим земляком и оставил о себе память в названии местной деревни. Родной внук Бориса Крюка — Иван Васильевич Балакса Крюков, тысячник — упоминается в «Ономастиконе» академика Веселовского в списках 1550 года. В этой версии предположительный владелец деревни Крюково устанавливается косвенно, через соседство Крюкова с документально установленными владениями Хабаровых, потомков бояр Добрынских — тоже из рода Редеди.

У краеведа Игоря Быстрова есть собственная оригинальная версия происхождения названия Крюково, основанная на материалах из архива Архангельского собора Кремля. Там хранится грамота, датированная 1498/1499 годом, в которой упоминается селище (то есть бывшее село) Апраксино, принадлежащее церкви. Селище Опраксино (так писалось в старину) находилось в 1—1,5 км от деревни Крюково.

Семейства Апраксиных и Крюковых (не тех Крюковых, что из рода Редеди — других) были родственниками и происходили из Рязани. Общим предком обоих семейств является татарский мурза Солхомир. Как же ордынский мурза стал родоначальником русских дворянских фамилий? Это история политическо-романтическая.

В 1371 году из Большой Орды ко двору князя Олега Рязанского, незадолго перед тем потерявшего свой княжеский стол и нуждавшегося в военной поддержке, прибыли два мурзы — Солхомир и Едуган, которые привели с собой большую дружину. С помощью татарских конников князь Олег изгнал неприятелей из своего княжества и вернул свои земли. С тех пор Солхомир и Едуган (в переводе с татарского — «очень хитр») вступили в службу великому рязанскому князю. Перевод татарских мурз на службу в русское княжество во времена Золотой Орды вовсе не считался изменой, поскольку все княжества были подданными великого хана.

Оба мурзы крестились. Едуган получил имя Андрей, а его «басурманское прозвание» было переведено на русский как фамилия — он стал Хитровым, и от него повёл свою родословную дворянский род Хитровых. Солхомир же, названный Иоанном Мирославичем, женился на младшей сестре рязанского князя Олега — Настасье Ивановне и вместе с её рукой получил несколько вотчин и боярство. От их брака родился единственный сын Григорий Иванович Солхомиров, тоже рязанский боярин. Историк Дмитрий Иловайский пишет о нём: «Сын Ивана Мирославовича Григорий играл роль главного советника при дворе Олегова внука Ивана Федоровича; о нём также встречается выражение: „Поговоря с дядею своим с Григорьем с Ивановичем“».

У Григория Ивановича было четыре сына — рязанских боярина, а также внуки и правнуки. Среди них — внук Андрей прозванием Опракса, от которого пошли дворяне, писавшиеся сперва Опраксины, а потом Апраксины, и правнук Тимофей, прозванный Крюк — он стал родоначальником рязанских Крюковых. В общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи говорится, что Тимофей Крюк «был боярином и дан ему город Ростислав. Потомки сего Тимофея, Крюковы, равным образом служили Российскому Престолу Воеводами, и в иных чинах, и жалованы были от Государей поместьями».

Сыновья Андрея Опраксы (праправнуки Солхомира) перешли из Рязани в Москву на службу Ивану III примерно в 1470-е годы. Тогда же кто-то из них и получил в вотчину вышеупомянутое село Апраксино. Однако скоро, к 1498 году, Апраксино перешло к Архангельскому собору Кремля, скорее всего, «на помин души», и превратилось из села в селище.

Вместе с Апраксиными, предполагает Игорь Быстров, на службу Ивану III перешёл и Тимофей Крюк, их близкий родич. Возможно, Тимофей или кто-то другой из Крюковых получил вотчину по соседству с Апраксиными или вотчина Апраксиных была разделена между родичами, и так появилось Крюково. По версии Быстрова, название деревни Крюково происходит от дворян-переселенцев Крюковых из Рязанского княжества.

Впервые «наше» Крюково появляется в документированной истории только в конце 16 века. Дьяк Тимофей Хлопов перечисляет в Писцовой книге 1584/1586 годов: «Ивановское поместье Шестова: усадища Саулинникова…, пустошь, что была деревня Крюкова…, пустошь, что была деревня Савилова…, пустошь, что была деревня Елники… И всего Ивановского поместья усадище да 3 пустоши, а в них пашни перелога, и лесом поросло худой земли 150 четвертей в поле…».

Безрадостная картина: поместье заброшено, числится в «порозжих землях» (в писцовых книгах земли разделялись на «живущие» — поместные, монастырские, церковные и «порозжие» — пустые). В названиях «Савилово», «Елники» угадываются нынешние Савёлки и Елино. Отчего же запустела престижная уже в то время подмосковная земля? Только что окончилась 25-летняя Ливонская война, в результате которой Русь была разорена. Недавно умер Иван Грозный, но память об опричнине, казнях и гонениях, выжегших нутро России, ещё слишком свежа, и страна уже ступила на гибельный путь, ведущий к Великой Смуте.

Прежним владельцем «всего Ивановского поместья» был костромской дворянин Иван Васильевич Шестов, не выделявшийся ни богатством, ни знатностью. Как же он стал обладателем завидного имения поблизости от столицы? Вышло это в 1550 году по воле молодого царя Ивана IV, которого ещё не называли Грозным.

3 октября 1550 года царь «приговорил с боярами» отобрать тысячу «лучших слуг» из числа дворян, которые должны постоянно быть готовы для выполнения царских поручений, и 30-летний Иван Шестов вошёл в «избранную тысячу». Отныне положение его приравнивалось к высшей знати.

Чтобы «лучшие слуги» могли быстро приехать по первому зову царя, им выделили поместья не далее 60-70 верст от Москвы. Причём, «избранная тысяча» была разделена на три ранга: самые именитые наделялись 200 четвертями земли, просто знатные — 150, остальные — 100 четвертями. Иван Шестов получил вскоре после царского указа 150 четвертей, в том числе деревню Крюково.

Став подмосковным землевладельцем, Шестов женился на боярской дочери Марье из рода Василия Грязного — думного дворянина, приближенного к царю, позже известного своими зверствами опричника. Когда началась Ливонская война, он ушёл в поход, где проявил себя храбрецом и сделался полковым головой.

В 1566-году после очередного перемирия в Ливонской войне Шестов поставил свою подпись под решением Земского собора «за» войну с Польшей. В это время у него рождается дочь Ксения, через замужество которой Шестовы около 1590 года породнились с боярами Романовыми. Мужем Ксении стал Фёдор Никитич Романов — будущий патриарх Филарет. От этого брака 12 июля 1596 года родился сын Михаил — будущий первый царь из династии Романовых.

Иван Шестов, родной дед царя Михаила Романова, увидеть венценосного внука не успел — умер в конце 16 века, когда подмосковное имение его давно уже запустело. Земли его позже раздали другим дворянам.

Судя по переписной книге 1646 года, сельцо Крюково досталось голове московских стрельцов Ивану Васильевичу Жидовинову. Он был одним из многих крещенных евреев, благоденствовавших при царском дворе в годы правления царя Алексея Тишайшего.

Начальник московских стрельцов, которые в допетровские времена были аналогом гвардии — должность по тем временам не то чтобы высокая (хотя, по современным понятиям, выше командующего Московским военным округом!), но в силу своего положения приближенная к царю. В подчинении у Жидовинова находилось около восьми тысяч стрельцов, которые в мирное время несли гарнизонную службу, выполняя функции полиции и пожарных.

В сельце Крюкове у Жидовинова был помещичий двор. Заметим, что села и деревни того времени были во многом не похожи на селения, какими мы знаем их в 19 веке. В нашем рассказе Крюково называется то сельцом, то деревней. Однако это не синонимы, а скорее разные статусы селения. В допетровские времена самыми типичными для Подмосковья были господское село и крестьянская деревня.

Село в первую очередь являлось резиденцией землевладельца, центром управления его хозяйства. Всё население обыкновенно состояло из самого хозяина с чадами и домочадцами и его слуг и рабов.

На господском дворе стояла тёплая изба с горницей, крытая тёсом, а в одном срубе с ней или че­рез сенцы к тёплой избе примыкала «повалуша» — холодная летняя пристройка. Вокруг главной избы стояли разные службы: ледники (погреб, в который весной укладывался лед, пересыпался сеном и лежал там почти до следующей зимы) с напогребницами, сараи, конюшни, амбары и т. д. Возле господского двора лепились меньшие дворы слуг и холопов. Именно таким сельцом и было Крюково во времена Ивана Васильевича Жидовинова.

По мере того как села становились центрами церковно-при­ходской жизни, в них обычно ставили церковь, но в Крюкове этого не произошло.

Как ни странно, но крестьяне в то время в селе не жили. Всё тяглое население жило в мелких деревнях, разбросанных на по­лянах, расчищенных от леса. Деревенька в 1-3 двора была типичной, деревни, где было 4 и больше дворов, являлись исключением. Повсеместно вокруг сёл было множество подобных мелких деревень. Вот почему в сохранившихся писцовых книгах 16-17 веков постоянно перечисляется большое количество пустошей, «что были деревни».

После смерти головы московских стрельцов Ивана Васильевича Жидовинова должность его в 1649 году занял Артамон Сергеевич Матвеев — в то время ещё не «великого государя ближний боярин», не всесильный вельможа (это впереди, когда царь Алексей Михайлович женится на его воспитаннице Наталье Нарышкиной), а всего лишь честолюбивый сын дьяка, будущий владелец соседних Савёлок.

Крюково в это время числится за родственником усопшего — «за Иваном Тихоновым сыном Жидовиновым». После того, как Артамон Матвеев вышел в царские «зятья», и должность московского стрелецкого головы стала для него мелка, её в 1670 году вновь занял представитель рода Жидовиновых — теперь уже новый владелец Крюкова Иван Тихонович. В 1670-71 годах «сельцо Крюково да пустошь Клопынино да пустошь Большаково…» всё ещё принадлежало ему же.

Следующим известным владельцем Крюкова, согласно материалам Генерального межевания 1768 года, был представитель старинного, известного с 14 века дворянского рода — генерал-майор Яков Тимофеевич Поливанов. За ним в 1760-х годах числилось сельцо Крюково с пустошью Сотниковой. По-видимому, Поливанов с супругой Федосьей Семёновной поселился в Крюкове, выйдя в отставку с военной службы.

За прошедшее столетие господское село и деревня видоизменились — селения стали укрупняться благодаря развитию экономики, естественному приросту населения и согласно интересам землевладельцев. В Крюкове теперь было десять крестьянских дворов, где проживало 46 человек: 22 души мужского пола и 24 женского. Основным занятием крестьян оставалось землепашество, однако земли были скудные, глинистые, и большого дохода имение не приносило.

Спустя несколько лет имение унаследовал родственник генерал-майора — Иван Васильевич Поливанов. В его владении, согласно «Экономическим примечаниям Московской губернии за 1776-81 годы», числится земля (326 десятин и 80 сажен) и сельцо Крюково «на суходоле, дом господский деревянный и при нём сад регулярный, земля иловатая, хлебные покосы средственные, лес сосновый дровяной еловый и осиновый, крестьяне на пашне», то есть на барщине.

К началу 19 века владельцем Крюкова стал Александр Яковлевич Поливанов, унаследовавший имение от своего отца. При нём сельцо довольно сильно пострадало в Отечественную войну 1812 года, но не от французов.

Через месяц после того, как началась Отечественная война, и русская армия вынужденно отступала, Александр I обнародовал манифест, предписывавший дворянам формировать ополчение из своих крепостных, самим вступать в него и выбирать командующего над собой. В тот же день вышло воззвание «Первопрестольной столице нашей Москве» с призывом к москвичам организовать ополчение. Больше такого специального обращения не удостоился ни один город империи — это льстило москвичам и указывало на особое внимание к древней столице со стороны верховной власти.

Тут же составились комитеты по организации московского ополчения: первый — для организации приёма ополченцев, второй — для организации приёма денег, провианта, фуража, оружия и прочего необходимого имущества. Возглавил их московский военный губернатор генерал от инфантерии Фёдор Васильевич Ростопчин.

Одеть ополченцев решили по-крестьянски: русские серые кафтаны до колена, шаровары из крестьянского сукна, рубахи-косоворотки, шейный платок, кушак, фуражка (или шапка) с кокардой в виде креста и девизом «За веру и царя», смазные сапоги. Зимой под кафтан полагалось надевать овчинный полушубок. Ополчение Московской губернии собрали всего за месяц и к дню сражения при Бородино оно было сформировано. Около 25 тысяч ополченцев поступило в распоряжение русской армии и не менее 19 тысяч из них сражались на Бородинском поле.

В сельце Крюково в то время было с полсотни душ крестьян мужского пола, из них человек 30 старше 16 лет. По разнарядке владелец Крюково Александр Яковлевич Поливанов должен был дать в ополчение трёх крестьян. Из более многолюдного Назарьева в ополчение ушло пятеро ратников.

Французы до Крюкова не дошли, однако хозяйство здешних крестьян было подорвано стоявшими по соседству казаками. Именно они были хозяевами положения и изымали у безответных крестьян под расписки всё подряд: овес, сено, лошадей, часть скота — для нужд армии, доведя местных жителей до нищеты и разорения.

В 1820 году сельцо Крюково купила Екатерина Ивановна Фонвизина, и началась, пожалуй, самая романтичная часть его истории, о которой мы расскажем в следующей публикации.