В сентябре 1832 года штабс-капитанша Елизавета Христофоровна Градницкая продала небогатое сельцо Кутузово, а с ним и 44 души крестьян, супруге цензора почтового ведомства титулярной советнице Марье Егоровне Томашевской. Сбыла с рук не без радости — именьице дохода не приносило. А новой хозяйке сельцо приглянулось: Кутузово стояло на высоком берегу речки Горетовки. Вокруг на пологих склонах, обрамлённых лесами и густыми рощами, простирались нивы и покосные луга, о которых протокольным языком документов говорилось «хлеба и пашни средственные». Посредственные, то есть.

В Кутузове стоял деревянный помещичий дом с небольшим садом, да несколько крестьянских дворов огородами спускались к реке. На полноводной речке Горетовке была устроена запруда и плотина со старинной (известной ещё с 16 века) мукомольной мельницей с двумя парами жерновов.

Крестьяне занимались в основном земледелием и понемногу (как и вся округа) столярничали, однако барщина в те годы не оставляла времени для развития ремёсел.

Супруг новой хозяйки Кутузова Антон Францевич Томашевский был заметной фигурой в Московских интеллектуальных кругах, активным участником литературной и общественно-экономической жизни. Уроженец Курска, он ещё будучи студентом Московского университета включился в столичную жизнь и стал членом «маленького, скромного литературного общества», как писал о нём основатель Семён Раич (Амфитеатров) — передовой литератор, известный в своё время поэт и переводчик.

В действительности «кружок Раича» объединял цвет Московской литературной жизни, его членами были князь Владимир Одоевский (автор «Городка в Табакерке»), литературный критик Степан Шевырёв, историк-славянофил Михаил Погодин, поэт и полиглот Дмитрий Ознобишин (автор песни «По Дону гуляет казак молодой»), военный мемуарист Николай Путята. Некоторые источники прибавляют к ним имена поэтов Фёдора Тютчева и Дмитрия Веневитинова.

«У нас составилось Общество друзей, — писал историк Погодин. — Собираемся два раза в неделю. Читаем свои сочинения и переводы. У нас положено, между прочим, перевести всех греческих и римских классиков и перевести со всех языков лучшие книги о воспитании, и уже начаты Платон, Демосфен и Тит Ливий».

На собраниях члены кружка читали свои сочинения и переводы, обсуждали вопросы философии, искусства, религии. В частности Томашевский переводил труд веймарского философа Бахмана «Философия и её история». Этот перевод в 1823 году опубликовал умеренно-либеральный журнал «Вестник Европы».

В «Обществе друзей» Томашевский сошелся с писателем Сергеем Аксаковым, а через него — со славянофилами, и даже публиковался в их журнале «Москвитянин». Впрочем, он писал и для легкомысленного «журнала литературы, новостей и мод „Галатея“», сотрудничал вместе с Веневитиновым и Пушкиным в философско-эстетском «Московском вестнике». Вот только подписи под публикациями Томашевский не ставил: «разве изредка буква Т. или какой-нибудь немногим известный псевдоним означал его произведения», — напишет после в некрологе историк литературы Дмитрий Языков, отмечая чрезвычайную скромность покойного. Впрочем, причина скромности могла быть и более прозаической — ведь Томашевский служил в почтовой цензуре.

На Московский почтамт Томашевский пришёл сразу по окончании университета.

Работа цензора требовала благонадёжности и знания языков. Почтовые цензоры, служившие по ведомству цензуры газет и журналов при почтамте, проверяли иностранную подписную периодику. Цензуре подвергались произведения, «клонящиеся к поколебанию учения Православной Церкви», посягающие на «неприкосновенность Верховной Самодержавной Власти», оскорбляющие «добрые нравы и благопристойность», а также клеветнические и посягающие на тайну частной жизни. Такие статьи и заметки цензоры вымарывали чёрной краской (так называемой «икрой»), после чего издание выдавали владельцу.

По словам краеведа Александры Алферовой, служба Томашевского на почтамте в должности цензора иностранных газет была крайне ответственной и даже государственно важной. Она приводит такой случай: в 1830 году Томашевскому «было велено остановить тетради Всеобщей Аугсбургской газеты, в которых поместили в немецком переводе составленное при императоре Николае I, но не оглашенное и не приведенное в исполнение (по причине Польского мятежа) положение об увольнении крепостных крестьян с землею».

О важности этой задачи говорит награда: за усердную и ревностную службу Томашевский был всемилостивейше пожалован единовременно 1000 рублями.

Что касается опасного «Положения» — это была одна из бесчисленных попыток (при Николае I было издано свыше 100 указов по ограничению и смягчению крепостного права) разработать «благоразумную» реформу, чтобы преодолеть кризис крепостного хозяйства, не обидев дворян-помещиков и не допустив крестьянских бунтов.

Талантливый публицист Томашевский и «дремлющий писатель» Сергей Аксаков, будущий автор «Семейной хроники», сблизились на издательском поприще, когда в 1830-м году совместно с историком Михаилом Погодиным задумали новый прогрессивный журнал «Телескоп» с приложением «Молва». Официальным его издателем стал Николай Иванович Надеждин, профессор Московского университета, однако фактическими его соиздателями были Погодин, Томашевский и Аксаков.

Издатели ревностно пеклись о своём детище. Так, Надеждин в совместном с Аксаковым и Томашевским письме в октябре 1831 года спрашивал у Погодина, бывшего в Петербурге: «Извести, что говорят о „Телескопе“? Каково общее мнение? Чем довольны? Чего требуют? Особенно выспроси Пушкина и Жуковского».

«Телескоп» был весьма популярен у читателей, но просуществовал недолго. Причиной послужил смелый гражданский поступок Надеждина, опубликовавшего в октябре 1836 года «Философическое письмо» Петра Чаадаева (это было первое из восьми писем и единственное, опубликованное при жизни автора). Публикация вызвала скандал и негодование в правящих кругах. Император Николай I заявил: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной — смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного», и прибавил, что «не извинительны ни редактор журнала, ни цензор». Чаадаева вызвали в полицию и сообщили ему, что распоряжением правительства он объявлен сумасшедшим и будет сидеть под домашним арестом под надзором врача. А «Телескоп» закрыли, выслав Надеждина в Усть-Сысольск (позже ему разрешили поселиться в Вологде).

Совместные издательские заботы Томашевского и Аксакова переросли в тесную дружбу. Антон Франциевич был запросто вхож в дом писателя, знал всю его большую семью. У Сергея Тимофеевича Аксакова и его супруги Ольги Семёновны было 14 детей (но четверо умерли в младенчестве).

С начала 1830-x годов в Москве были популярны Аксаковские субботы, ставшие средоточием литературной жизни и причинявшие массу хлопот хозяйке дома. Друзья собирались на приятельские обеды за широким семейным столом, накрывавшимся на 20 и более персон. Много ели, пили, играли в карты и читали вслух модные новинки.

В доме Аксаковых Томашевский встречался с «короткими приятелями» хозяина, среди которых были выдающиеся талантливые люди. Например, великие русские актёры Мочалов и Щепкин, земляк Томашевского по Курску и добрый знакомый по Москве, поэт Языков, композитор Верстовский, критик Белинский, писатели Иван Тургенев и Лев Толстой. На одну из Аксаковских суббот весной 1832 года историк Погодин привёл Николая Васильевича Гоголя.

В своих воспоминаниях Аксаков писал, что Гоголь, недовольный постановками своей пьесы на столичных подмостках, «предлагал мне, воротясь из Петербурга, разыграть „Ревизора“ на домашнем театре; сам хотел взять роль Хлестакова, мне предлагал Городничего, Томашевскому (с которым я успел его познакомить), служившему цензором в почтамте, назначал роль почтмейстера».

Мы не знаем, удалось ли воплотить эту идею в жизнь, но известно, что предполагаемые исполнители ролей имели, по воспоминаниям современников, незаурядные актёрские способности.

Поддерживая дружбу с Томашевским, Аксаковы нередко посещали имение Кутузово. Краевед Александра Алфёрова установила, что в государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) хранятся письма братьев Аксаковых к отцу, написанные 15 июля 1838 года. И хотя название «Кутузово» в письмах не упомянуто, ясно, что речь идёт именно о нём — других имений в Московской губернии у Томашевского тогда не было.

Авторы двух из этих писем — Константин и Иван Аксаковы, по словам Чернышевского, принадлежали «к числу образованнейших, благороднейших и даровитейших людей в русском обществе». Оба они были богато одарёнными натурами: поэты, публицисты, критики, сатирики, горячие проповедники славянофильства, отстаивавшие самобытный путь исторического развития России. Третий брат — Григорий стал самарским и оренбургским губернатором, земским деятелем.

Но в 1838 году братья Аксаковы были ещё очень молоды. Старшему, Константину, был 21 год, Григорию — 18, Ивану — 15, а Михаилу — 14 лет.

В письмах к «отесеньке» — так ласково называли в семье отца — юноши Аксаковы восторженно описывают окрестности Кутузова: «Четвертого дня ездили Костя, Гриша, Ваня и я в тележке к Томашевскому. Эта деревня как бы для нас специально сделана: река с рыбою, мельница, дом на горе и рощи. Чудо!» — писал младший из братьев Миша Аксаков.

Ему вторит Иван Аксаков: «…Вчера ездили мы к Томашевскому. Я, Костя и Миша ночевали там и воротились нынче оттуда в его коляске. Что за деревня! Я в жизни своей лучше места не видывал: пруд на реке, а какие виды! Лучше даже, чем в Кунцове».

Григорий Аксаков расписывает отцу все подробности: «…В четверг я, Костя, Ваня и Миша на тележке отправились к Томашевскому в деревню и ехали туда три часа, но зато превосходное месторасположение ея вознаградило нас за усталость. Антон Францович был очень доволен и обрадован нашим приездом и удержал братьев почивать. Но я отправился домой потому, что у меня распухла щека, и я боялся расхвораться у него. Возвращаясь, я встретил двух зайцев, одного — русака пребольшого. Выстрелил в него, но не попал. Другого — беляка — я должно быть хорошо подстрелил… Но по причине чрезвычайной густоты рощи Томашевского мы не могли его найти. Собаки же с нами не было. Прощайте же, дражайший отесенька, целую ручки ваши и молю Бога о вашем здоровье. P. S. У Томашевского потаскали несколько окуньков».

«Его деревня так хороша, так на месте, что и представить себе трудно лучше, – заключает Константин Аксаков. – Какой пруд у Томашевского! Какая река! Какое купанье. Когда вы воротитесь, мой милый отесенька, поедем туда вместе!».

В 1839 году Мария Егоровна Томашевская, на которую было записано Кутузово, умерла, завещав имение мужу в наследство. Томашевский остался с сыном Георгием, которого домашние звали Егором. Унаследованная деревенька была невелика. В 1843 году, подавая прошение о внесении его в дворянскую родословную книгу Московской губернии, Томашевский указал, что в Кутузове по ревизии числилось 45 душ крестьян.

Карьера его быстро шла в гору. В 1852-м году Антон Франциевич был уже статским советником — чин весьма солидный. Он состоял членом общества любителей российской словесности при Московском университете — вместе с Владимиром Далем, Константином Аксаковым, Степаном Шевырёвым, Михаилом Погодиным и другими выдающимися людьми своего времени. Кроме того Томашевский активно трудился в комитетах по устройству крестьянской жизни, подготовляя реформу по отмене крепостного права. За эти труды хозяин Кутузова был удостоен «особого высочайшего благоволения» императора (что убавляло срок для выслуги чинов и орденов).

Незадолго до принятия Манифеста об освобождении крестьян в сельце Кутузове было всего шесть крестьянских дворов и около сотни крепостных (45 душ мужского пола, 48 — женского). Скрипели мельничные колеса на Горетовке, восхищали гостей пруд, роща и нивы, радовали глаз прелестные сельские виды. Правда, они дохода не приносили.

В 1855 году Антон Томашевский заложил имение Московской сохранной казне. Почему же не продал? Ведь земля селения Кутузова всегда отличалась малой доходностью и раньше часто сменяла владельцев. По всей вероятности, именно прекрасные виды и повлияли на решение Антона Франциевича, неравнодушного к красоте, сохранить за собой живописную деревеньку. Прелестные окрестности были особенно привлекательны для творческих личностей, поэтому Томашевские владели Кутузовым дольше, чем предыдущие помещики.

Все эти годы Томашевских связывала с Аксаковыми тесная дружба. А в 1857 году семейства породнились: Георгий (Егор) Антонович Томашевский женился на дочери писателя Аксакова — Марии. К слову, она единственная из шести дочерей Аксакова вышла замуж. Предпоследний ребёнок в этой большой семье — Мария, или Марихен, как её называли дома на немецкий манер, бойкая, общительная, наделённая литературными способностями, была любимицей старшего брата Константина. Когда девочке было пять лет, Константин Аксаков написал шуточные стихи «Мой Марихен так уж мал…» и посвятил их сестрёнке:

Эти стихи, положенные на музыку Петром Ильичом Чайковским, многим знакомы с детства, только имя Марихен заменено на Лизочек — в честь маленькой племянницы композитора.

Свадьба Марии Аксаковой и Егора Томашевского состоялась в апреле 1857 года. Сестра Марии Вера писала: «В воскресенье была свадьба. Так ещё всё смутно в голове и душе, так грустно было расставаться, так жалко и больно было отрывать от себя своё и отдавать в чужие руки, в чужую семью, так для нас ново наше положение. Слава Богу, муж её такой прекрасный человек и такого доброго кроткого нрава, что с этой стороны мы вполне спокойны; но тётки его не привлекательны, впрочем, Егор Антонович стоит независимо от них. Накануне свадьбы маменька ездила с Машенькой по соборам молиться. Венчали их в приходе Томашевских, на Лубянке».

В 1861 году действительный статский советник Антон Францевич Томашевский подарил Кутузово сыну, «единственному и законному наследнику», надворному советнику Георгию Томашевскому. Как говорилось в дарственной «с дозволения Московской Сохранной Казны», где имение было заложено на 37 лет. Подарок был с обременением — долгом «той сохранной казне капитала: 2918 рублей 15 копеек» и набежавших процентов.

Что же входило в этот подарок? Сам Антон Францевич дотошно перечислил всё в дарственной (благодаря чему мы сегодня знаем, что представляло собой имение): «Дар сей я учинил: со всеми землями, лесами, водами и всякого рода угодьями, как при том сельце Кутузове так и в принадлежащих к оному отхожих пустошах именуемых: Ивакино — Деньгино — Никоно тож, Починок, Борисова Избалакино тож и Бунина как значится по планам: 229 десятин 1066 сажень, не оставляя ничего за собой, но всю без остатка».

Цену «оному подаренному» имению Антон Францович Томашевский «по совести» объявил серебром 4500 рублей.

О том, что у Кутузова теперь новый хозяин, крестьянам объявил исправник Временного отделения Московского Земского суда, прибывший специально, чтоб ввести Георгия Антоновича во владение имением. Он собрал крестьян, водворённых на помещичьей земле — в то время там было восемь крестьянских дворов, где жило около 60 человек, а также понятых — посторонних людей, и прочёл им указ.

Дарственную сыну Антон Францевич подписал 28 февраля, а 19 февраля был провозглашён Манифест об отмене крепостного права, так что указ о том, что в Кутузове теперь новый помещик, слушали уже отпущенные на волю крестьяне.

Получив личную свободу, крестьяне теперь могли без разрешения помещика покидать место жительства, заниматься промыслами и торговать. Всего в Кутузове было 30 душ мужского пола. Из них землей были наделены 23 души. Четверо крестьян землю брать отказались. Двое дворовых людей, живших при господском доме, земли не получили, поскольку и раньше ею не пользовались. А один дворовый Афанасий Кузьмин был отпущен на волю до объявления Манифеста.

За пользование земельными наделами крестьяне платили помещику оброк. Выкупные платежи за землю они вносили до 1907 года. Что касается леса, то он оставался в полном распоряжении Томашевских, им же принадлежало и право охоты.

С отменой крепостного права сельцо Кутузово доходней не стало. Ольга Семёновна Аксакова в 1862 году писала историку Погодину: «Антон Францович отдал им прекрасную подмосковную усадьбу, но нынешний год как нарочно неурожайный, они дохода не имели. Не говорите ему ничего, прошу Вас, друг мой, их отношения в настоящее время так хороши, что я боюсь их нарушить…».

Подарив имение сыну, Антон Францевич постоянно жил в Москве. Он дослужился до одного из самых высоких чинов — тайного советника (3-го из 14-ти чинов Табели о рангах), сделав «завидную карьеру». Хотя, по мнению современников, Томашевский, «не искал выслуживаться». У него были и другие имения в Московской, Черниговской, Киевской губернии, требовавшие хозяйского глаза, а так же каменный дом в родном городе Курске. Однако судьба любимого Кутузова не была ему безразлична.

После отмены крепостного права многие дворяне не смогли перестроить свои хозяйства на новый лад и, терпя убытки, вынуждены были распродавать землю своих имений, нередко дробя её на участки. Так было и Кутузове. Не получая доходов с имения, Георгий Антонович и Мария Сергеевна стали продавать земельные участки «из земли, оставшейся от надела крестьян сельца Кутузово». Так в 1870-76 годах Георгий Томашевский продал два участка представителям купеческого сословия — Алексею Серебрянникову и Константину Скворцову, получив с них 650 рублей.

«Много имений в полном составе и в розницу перешло в собственность купцов, мещан и даже евреев. Но есть, хотя и менее, многочисленные примеры перехода дворянских земель во владение крестьянских обществ и отдельных лиц», — с горечью писал в 1882 году в статье «Чего недостает», опубликованной в журнале «Русский архив», Антон Томашевский. «Он принимал до конца живейшее участие в современных событиях. Про него можно сказать словами Вяземского, что в его любви к Отечеству было ещё больше любви отеческой, нежели любви сыновней…», — отмечал историк литературы Дмитрий Языков.

В 1890-е годы, уже после смерти отца, умершего в 1883-м, Георгий Антонович продал последние земли Кутузова, после чего Томашевские уехали в Одессу, а их место заняли дачники.

К концу 19-го века землями в Кутузове владело весьма пёстрое общество, в котором смешались все сословия: купцы, мещане, дворяне, крестьяне. «Памятная книжка Московской губернии» за 1889 год приводит довольно длинный перечень землевладельцев, самыми крупными из которых были купец Алексей Иванович Серебрянников (к слову, представители рода Серебрянниковых проживали в Кутузове вплоть до 2000-х годов) и купец Александр Клементьевич Горбунов. У обоих в Кутузове были усадьбы.

Серебрянникову принадлежало два дома, а о даче купца Горбунова, просуществовавшей до революции и затем отобранной у него, известно, что это был трёхэтажный дом с множеством комнат: гостиных, спален, гардеробных, кабинетов. К дому был пристроен флигель, в хозяйстве имелась водокачка, баня и хозяйственные постройки.

У московского купца Алексея Федоровича Моргунова тоже была летняя дача в Кутузове, и стояла она, вероятно, на месте бывшей усадьбы Томашевского. Это был двухэтажный деревянный дом с террасой на первом этаже, обсаженный липами.

При даче имелся живописный усадебный парк, поэтичное описание которого есть в книге театрального художника Бориса Кноблока «Грани призвания»: «Сбегает круто от плотины вверх старый берёзовый парк моргуновской усадьбы. Редкие, огромные вековые берёзы осенью щедро засыпают золотым ковром дорожки, их стройный, регулярный порядок давно уже нарушен ветрами и временем, аллеи можно только угадывать по муравьиным кочкам, возвышающимся на месте огромных кряжистых пней. Старый парк скоро совсем исчезнет, уступив место беспорядочной вольной редкой роще. Здесь Жуковский с упоением писал бы старый дом, его галерейку с точеными балясинами, террасу, запорошенную листьями. Этот „старик“ мог бы быть и домом Лариных: Чайковский царит здесь безраздельно».

Само Кутузово в начале 20 века разрослось. В 1911 году здесь было уже 17 дворов — сказывалась близость железнодорожной станции в Крюкове (до неё было всего две версты) и Санкт-Петербургского шоссе (в шести верстах). Как и во всей округе, в последние годы перед революцией в деревне развивались неземледельческие промыслы: столярный, вязальный. Но Первая мировая и гражданская войны, революция 1917 года и политика военного коммунизма свели на нет достижения крестьянских хозяйств и местных кустарей.

«Зеленоград.ру» благодарит краеведа Александру Алфёрову за помощь в подготовке этой статьи.