Пётр Логвиненко родился 2 июня 1908 года в станице Кореновской на Кубани (ныне — город Кореновск Краснодарского края). А военная биография его началась в 1918-м, когда Пете шёл одиннадцатый год. Вокруг бушевала Гражданская война, и станичники добровольцами уходили защищать родную землю — целыми семьями вступали в конный красногвардейский отряд кубанского казака Ивана Кочубея. В Выселковский полк бригады Кочубея отправились служить и мужчины из семьи Логвиненко.

«Нас трое пошло на гражданскую войну: мой отец Василий, дядя Кондрат и я, 11-летний подросток. Мы защищали свою станицу от белых, — рассказывал Пётр Васильевич. Я тогда был разведчиком: гонял, например, корову на выгон и потом рассказывал нашим всё, что видел. Однажды, когда я отвозил на линейке в тыл раненых, красные пошли в атаку. Наши рвались через мост, их косили из пулемёта. Так погибли мои отец и дядя, а было это в 1918 году».

Оставшись без старших, Петя не вернулся домой — он продолжал воевать, партизанил на Кубани. Из Краснодарья Гражданская война забросила пацана, контуженного и обмороженного, в астраханский госпиталь, устроенный в монастыре. Там мальчик пошёл на поправку, но выздороветь не успел — белые прорывались к Астрахани. Раненых эвакуировали, и юный Логвиненко (самый молодой среди раненых) пешим строем с маршевой ротой, ковыляя на костылях, отправился в тыл, в Саратов. Потом — в Камышин, а оттуда на пароходе — в Царицын.

Когда в 1920-м году юный «ветеран» вернулся в родную станицу, оказалось, что дома его считали погибшим и уже оплакивали.

В 1930 году Пётр Логвиненко стал членом коммунистической партии и поступил в Краснодарский политехнический институт, где получил новейшую специальность — экономист-правовик. Сегодня это название кажется странным, а тогда, на рубеже 1930-х годов, эволюция политического режима привела к кризису юридического образования.

Считалось, что «право уже отмирает, или даже отмерло, никакого права, юридического образования не нужно». Поэтому в советской высшей школе попытались соединить юриспруденцию с экономикой и организовать новые экономико-правовые отделения, где готовили экономистов-юристов. При этом слово юрист отбросили, заменив его термином экономист-правовик — «эксправ», то есть специалист, выполняющий функции на рубеже между правом и экономикой. Правда, уже в 1935 году власти опомнились и вернулись к подготовке квалифицированных юристов, но Логвиненко получил диплом в 1934-м и пошёл служить в народный комиссариат в республиках Средней Азии. В эти годы он женился. Супругу Петра Васильевича звали Маргаритой Герасимовной.

В 1936 году его по партийной мобилизации снова направили в Красную армию и назначили старшим инструктором политотдела по пропаганде 68-й горнострелковой дивизии, которая стояла на юге Узбекистана в Термезе. Там же служил командиром полка Иван Васильевич Панфилов. «Панфилова я знал более чем кого-либо в дивизии. Я с ним работал с 1936 года, бывал дома, у него на квартире, — вспоминал в 1946 году Логвиненко. — Моя жена и его жена были близкими друзьями, встречались часто. В 1937 году было совещание женщин. Тогда моя жена и жена Панфилова, как хорошие активистки, были посланы на это армейское совещание. Они были на этом армейском совещании награждены орденами ''Знак почета»".

Во второй половине 1930-х годов Логвиненко окончил Военную академию имени Фрунзе. Его перевели служить в столицу Туркмении — Ашхабад, а перед началом войны — в Алма-Ату. В 1938 году широко отмечалось 10-летие Красной Армии, и о заслугах Петра Васильевича в Гражданскую вспомнили — его наградили орденом Красного Знамени.

Незадолго до начала войны Петру Логвиненко исполнилось 33 года. 15 июля 1941 года в 26 км от Алма-Аты в Талгаре был создан 1073-й (Талгарский) полк 316-й стрелковой дивизии — будущей Панфиловской. Командовал этим полком майор Григорий Елин. Пётр Логвиненко был направлен в этот полк батальонным комиссаром и 30 июля вместе со всеми бойцами дивизии принял присягу.

Вскоре дивизия, после торжественного митинга в парке Конфедерации (ныне парк 28 гвардейцев-панфиловцев), отправилась на фронт. На вокзале Алма-Ата-1 бойцов провожал весь город. Мальчишки бежали вдоль марширующих колонн и кричали: «Красная гвардия идёт! Красная гвардия!» — так панфиловцы получили в народе звание гвардейцев досрочно.

Военный эшелон доставил солдат и офицеров под Волоколамск, где полк занял оборону у реки. Здесь, на фронте, согласно мемуарам панфиловца Дмитрия Снегина, произошла новая встреча комиссара Логвиненко с командиром дивизии генералом Панфиловым. Вот как она описана: «Этот человек с подвижным нервным лицом и волнистой шапкой русых волос показался генералу знакомым. «Впрочем, когда долго служишь, все военные кажутся тебе знакомыми», — тут же подумал генерал, продолжая вопросительно смотреть на комиссара полка.

— А ведь мы давно знакомы с вами, Иван Васильевич. Логвиненко моя фамилия, Пётр Васильевич. В Душанбе на учениях встречались. Только тогда вы были полковником, а я политруком. Помните?

Панфилов пристально вгляделся в открытое нервное лицо комиссара, и ему действительно показалось, что он припомнил его.

— Выходит, старые знакомые. Очень рад, — улыбнулся Иван Васильевич. — Со старыми друзьями сподручнее в бою.

По-видимому, этот эпизод следует отнести к художественному вымыслу, поскольку Логвиненко упоминал, что встречался с Панфиловым в Алма-Ате летом 1941-го в дни формирования дивизии.

В задачи комиссара входило политическое воспитание бойцов, вырабатывание у них стойкости, уверенности, инициативы, а это, по мнению Логвиненко, было немыслимо без боевого крещения людей, без живых примеров героизма и мастерства. Но в первые недели на фронте дивизия оставалась в составе второго эшелона обороны и даже врага еще не видела.

От разведчиков было известно, что в глубоком тылу противника на расстоянии 20 километров от передовых позиций полка в селении Середа немцы устроили базу снабжения, грабят сельчан, издеваются над ними. Логвиненко предложил командиру полка Елину напасть на базу и как следует наказать гитлеровцев.

«Я очень хотел увидеть немца, — вспоминал Пётр Васильевич. — Комиссар дивизии Егоров был против: мол, вдруг тебя убьют, а мне отвечать». Но комдив дал «добро».

Пётр Васильевич сам ходил по ротам, беседовал с бойцами и командирами, подбирал людей. Просились в отряд многие, но отобрали 120 самых бесстрашных воинов. Партизаны лесами вывели отряд на шоссе Калинин — Ржев неподалеку от селения Середа. Октябрьской ночью, сняв на подходе часового и захватив его в плен, отряд окружил село с трёх сторон и ворвался, в расположение противника. Бойцы забросали гранатами и бутылками с горючей смесью заранее указанные им объекты: штаб, бензохранилище, мост, автомашины с грузом. Фашисты в панике метались между горящими домами, их косили пулемётным огнём и перебили около полусотни оккупантов.

После чего отошли — уж очень активным было движение захватчиков по шоссе, да и немцы превосходящими силами кинулись в погоню за дерзкими храбрецами. Отряд без потерь вернулся в полк. О его действиях рассказали во всех подразделениях дивизии.

Генерал Рокоссовский, узнав об удачной вылазке, воскликнул: «Только пошли — сразу пленного притащили! А ещё не воевали!»

За эту смелую операцию Логвиненко был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Война для Логвиненко только начиналась. Ему, как и всем панфиловцам, пришлось испытать и миномётный огонь, и нескончаемые танковые атаки. Но в отличие от других солдат, комиссару вменялось в обязанность подавать пример, вдохновенным словом поднимать в атаку измученных людей, поддерживать их боевой дух. И Логвиненко это удавалось. Его 1073-й полк единственный во всей дивизии имел знамя. О том, откуда это знамя взялось, поведал в своих мемуарах «Трудными дорогами» генерал-майор Алексей Лобачев:

«Панфилов говорил:
— Да и оно не настоящее.
— Как не настоящее?
— Приехал Логвиненко и просит: „Давайте полку знамя. В гражданскую у нас, на Кубани, впереди полка всегда ехал знаменосец“. Я говорю: „Где я его достану? Сами добывайте“. Логвиненко уговорил рабочих ближайшего леспромхоза отдать знамя. Вот теперь с рабочим знаменем и воевать будем. Молодец комиссар!»

Бойцы политрука ценили — шли за ним в бой, знали, что на Логвиненко можно положиться. Однажды под Москвой, когда фашисты пошли в наступление по всему фронту, занимаемому дивизией, за рекой в селе Красная Гора оказался отрезанным второй батальон. Пётр Васильевич повёл им на помощь конный взвод, которым командовал младший лейтенант Шадман Алибеков.

Бойцы спустились по тропинке к мосту через болотистую речушку, но перебраться на другой берег успели только сам комиссар и ординарец. В это время со стороны села вдруг показалась рота немцев, идущая к мосту. Лобовая атака на открытом месте не имела смысла, и конники Алибекова устроили фашистам засаду. Укрыли лошадей в лощине у моста, установили два ручных пулемёта с обеих сторон дороги. Когда немцы подошли вплотную — открыли огонь. Враги кинулись обратно к селу, отстреливаясь на ходу из миномёта и прижав взвод к земле плотным огнём.

На той стороне Логвиненко и ординарец вдвоём сражались с захватчиками. У них кончились гранаты, были на исходе патроны, ординарца ранило, и тогда командир взвода Алибеков крикнул: «Комиссар в беде! За мной!» Под сильным огнём взвод в конном строю форсировал реку и выручил комиссара. «Меня тяжело ранило: левая нога совсем отказала, — вспоминал об этом бое Алибеков. — Я потерял сознание. Не знаю, сколько времени прошло, пока я очнулся. Слышу, кто-то трогает меня и говорит: „Уже готов“. „Сам ты готов“, — говорю я ему…» Раненого Алибекова унесли в лазарет. Логвиненко, отстреливаясь, вынес из боя и передал санитарам ординарца, и, вернувшись, повёл бойцов в контратаку".

Отступали к Москве. Медленно, с жестокими боями оставляя каждый метр земли, теряя боевых друзей. В ноябре гитлеровцы, вклинившись в боевые порядки Талгарского полка, напали на командный пункт и расчленили полк на две части — майор Елин отбился, но начальник штаба был тяжело ранен, управление дезорганизовано. Тогда комиссар Логвиненко взял бразды правления в свои руки — он организовал заслон в бреши прорыва, и под вечер контратакой прорвался к своим. Под покровом темноты сумел собрать людей и навести порядок.

Измученные бойцы прямо с ног валились, шли медленно, а едва присев на привале, тут же засыпали. «Мы с комиссаром прошли вдоль колонны несколько раз, вспоминал сослуживец Логвиненко, комбат того же полка Баурджан Момыш-улы. — Какая жуткая картина: люди спали кто где сел, что-то вроде мертвого муравейника… Я раньше знал, что голод превращает человека в зверя, но никогда не думал, что сон „мертвит“ человека. Ужасающее было зрелище — хоть весь полк руками бери. Люди ни на что не реагировали. Усталые, они засыпали мгновенно».

Логвиненко сначала нервничал, угрожал, но видя, что это не помогает, сменил тактику — объявил привал.

«Комиссар созвал всех командиров и политработников и приказал нам протереть лица снегом три-четыре раза, — продолжает Момыш-улы. — Когда мы это проделали, он говорит: «Вот так, хлопцы, всегда разгоняйте сон. Я с самого вечера пользуюсь этим сноразгонсином. Как бы ни ныли ноги, не садитесь, а то заснёте. А теперь идите по своим подразделениям и охраняйте их сон, — пока мы здесь разговаривали, ведь бойцы-то заснули…»

В ноябре 1941-го после гибели генерала Панфилова 316-я дивизия, ставшая 8-й гвардейской, получила имя своего легендарного комдива. 1073-й стрелковый полк, в котором воевал Пётр Логвиненко, тоже стал 19-м гвардейским стрелковым полком. А в конце ноября раненого командира полка майора Елина сменил вопреки всем уставам старший лейтенант Баурджан Момыш-улы, прежде командовавший батальоном. Приказ о его назначении отдал лично командарм 16-й армии Рокоссовский.

И вот — Крюково. До Москвы рукой подать. 2 декабря к вечеру немцы ворвались в посёлок, захватили станцию, но этот успех врага был последним — немцам пришлось перейти к обороне. «Крюково было последним рубежом на подступах к столице, — вспоминал Логвиненко. — Наш полк находился в центре с задачей не пустить фашистов в Крюково». Завязались ожесточенные уличные бои, панфиловцы дрались за каждый дом.

В районе станции фашисты сосредоточили 70-80 танков и пять полков пехоты, создав на окраинах Крюково и Каменки систему обороны из подвалов домов и маневренных групп танков. Но теперь роли поменялись: советские части беспрерывно атаковали, не давая немцам закрепиться, разрушая их оборонительные позиции и уничтожая живую силу, а противник отбивался.

После войны в 1946-м Логвиненко вспоминал: «Крюково переходило из рук в руки. С 1-го по 7-е декабря мы ежедневно переходили в атаку. В четыре ноль-ноль, как правило, мы переходили в атаку».

С 3 по 6 декабря 1941 года бои шли на ничейной полосе шириной 1-2 км, проходившей по территории зданий кирпичного завода (южнее Крюково) и по шоссе (сейчас — Панфиловский проспект); весь 2-й микрорайон и большая часть 1 -го микрорайона были в этой ничейной полосе, — поясняет зеленоградский краевед Игорь Быстров.

Для полка, где служил Логвиненко, самым трудным оказался день 5 декабря 1941 года. Накануне Панфиловская дивизия получила пополнение — 380 отборных сибиряков, из них в 19-й гвардейский полк пришло 80 человек. «Мы не успели даже записать фамилии их всех, — рассказывал Логвиненко, — потому, что они пришли в такой обстановке, когда некогда было ни писать, ни читать, надо было только стрелять».

А утром 5 декабря два стрелковых батальона, закрепившихся в районе зданий кирпичного завода (бойцы сложили из местного кирпича высокую стену и укрепили цементом) оказались отрезаны внезапным танковым ударом противника от остальных сил полка. В окружение попало более ста человек. Они заняли круговую оборону в зданиях близ кирпичного завода — в крюковской школе, в двухэтажном кирпичном доме №7 по улице 1 Мая, известном зеленоградцам как «Дом Волгапкина» (теперь он снесён).

Целый день батальоны вели бой в кольце врагов. Исход его описал на следующий день в своём политдонесении комиссар Пётр Логвиненко: «С помощью наших танков часть людей выручили с нижнего этажа школы. Кто был наверху (до 70 человек), остались, организовали оборону и повели ожесточенный огонь по пехоте противника. Противник повёл интенсивный артогонь бронебойными снарядами по верхнему и нижнему этажам, но сломить сопротивление не смог. Бой длился дотемна. Люди, прикрываясь огнём, из-под носа врага почти все к 20:00 вышли из здания. За исключением шести человек, находившихся в подвале, которые вышли 6 декабря, уничтожив автоматчиков, закрывавших выход. При выходе было вынесено всё оружие и раненые…».

5 декабря ночью командир полка Баурджан Момыш-улы, осмотрев передовые позиции обороны, вошёл в будку у железной дороги, где условился встретиться с комиссаром Логвиненко. В будке сидели двое связистов, и Момыш-улы присел на табурет у окна.

«Вдруг, будто крючком зацепив меня выше поясницы, что-то рывком дернуло в сторону, — вспоминал Момыш-улы. — Я упал. Резь, острая боль… „Тра-та-та…“ — доносилась до моего слуха пулемётная очередь. Я облокотился, чтобы встать, и увидел комиссара — он только что вошёл.
— Что с тобой, Баурджан?
— Кажется, ранило…»

Полковой врач вынул из раненого пулю, сделал перевязку, но в госпиталь Момыш-Улы ехать наотрез отказался — остался в Крюкове. А на переднем крае оперативное командование полком принял на себя комиссар Логвиненко.

«Надо признать, что после моего ранения основная тяжесть практического командования полком легла на плечи нашего комиссара Петра Васильевича Логвиненко, — писал Момыш-улы в своей книге «За нами Москва». —  Этот горячий, смелый человек умел в нужный момент не жалеть себя. Он буквально метался по переднему краю и в горниле боев уцелел чудом.

Приходил он на командный пункт поздней ночью, весь измазанный грязью, прокопчённый гарью, торопливо раздевался и, умываясь холодной водой, справлялся об общей обстановке. Вытираясь жестким солдатским полотенцем, просил:
— Дайте что-нибудь поесть, хлопцы.

Затем мы обменивались взаимной информацией: я ему рассказывал о положении соседей, об указаниях, полученных сверху, с кем и как договорился о взаимодействии, как будет обеспечен бой в материальном отношении; а комиссар рассказывал мне, что делалось и делается у нас на переднем крае. Затем мы вместе оценивали сложившуюся обстановку, уясняли полученную задачу и принимали решение о дальнейших действиях полка. Комиссар в эти дни был взволнованным, но сосредоточенно сдержанным".

Только через два дня, после того как Красная армия перешла в наступление, Баурджан Момыш-улы согласился отправиться в госпиталь. А комиссар Логвиненко, исполнявший обязанности командира полка, за проявленный личный героизм и мужество был впоследствии награждён третьим орденом Красного Знамени и получил личную благодарность генерала Рокоссовского, назвавшего Крюково вторым Бородино. Вскоре Логвиненко назначили начальником политотдела дивизии.

Участвуя наравне со всеми в боевых действиях, Логвиненко оставался прежде всего комиссаром. «Он вкладывал душу в политработу. Был бурно-пламенным агитатором, умел разговаривать с бойцами, не подлаживался к ним, умел кинуть вовремя острое слово. Любил солдат, знал, хорошо знал их нелегкий воинский труд. Был храбр и чувствителен, понимал душевные движения людей», — писал о Петре Васильевиче военкорр газеты «Красная звезда» Александр Кривицкий.

В мемуарах Кривицкого есть эпизод времён знаменитых боёв за Крюково. В один из дней в начале декабря военкор и Логвиненко — усталый, почерневший, только что выскочивший из огненного пекла, добрались до узла связи и присели на лавку перевести дух. Вдали слышались минометные разрывы, догорал бой, а в углу над аппаратом сидел связист и монотонно повторял: «Я сова, я сова…»

«- Какая же ты сова? — вдруг встрепенулся Логвиненко. — И чья это казённая душа выдумывает такие позывные! Какая же ты сова? Ты орёл! Орёл ты или сова? Отвечай, солдат.
И связист, расплывшись в улыбке, гаркнул:
— Так точно, товарищ комиссар! И верно, какая я сова? Даже обидно.
— Ну вот видите, чистый орёл! — сказал, повеселев, Логвиненко и вдруг неожиданным движением нежно провёл рукой по стриженой голове солдата.
А спустя два часа я слышал, как Логвиненко говорил в штабе:
— Связист не попугай. Ему не всё равно, что он будет повторять весь день. Представляете себе — перекликается полк с батальоном: „Я кролик, я кролик“, — и ему в ответ: „Я суслик, суслик слушает“, — а потом тому же кролику нужно ползти под огнём противника — искать обрыв на линии».

В ночь с 7-го на 8-е декабря красноармейцы, выбили немцев со станции Крюково, перешли в наступление и погнали врагов из Подмосковья. А наутро в освобождённый посёлок Крюково приехали гости — журналисты из агитационного журнала «Фронтовая иллюстрация» Галина Санько и Виктор Кинеловский. Встречать их и показывать места боёв выпало комиссару Логвиненко. Корреспонденты сделали множество фотографий, подготовили фотоочерк и практически сразу опубликовали его в декабрьском номере журнала. Пётр Васильевич тоже попал в объектив и запечатлен со своими однополчанами и журналистами на нескольких снимках.

После войны на чердаке одной из дач в окрестностях Зеленограда обнаружили несколько номеров «Фронтовой иллюстрации», среди них оказался и декабрьский номер с фотоочерком про Крюково. Теперь эти журналы хранятся в фондах Музея Зеленограда.

После освобождения посёлка Крюково панфиловцы гнали фашистов до самой Истры, которую освободили 12 декабря. Затем 15 декабря Панфиловскую дивизию вывели из состава 16-й армии в резерв Ставки Верховного Главнокомандующего и отвели в тыл на пополнение и отдых, который продлился до середины января 1942 года.

19 декабря к панфиловцам приехала делегация трудящихся из Казахстана и Киргизии — гости передали дивизии несколько вагонов с новогодними подарками.

Среди подарков было и казахстанское вино, названное (хоть на бутылках и не было этикеток) по имени колхоза-производителя «Луч Востока». Пробовать щедрый подарок решили по всем правилам. О том, как это происходило, рассказал в своих мемуарах Александр Кривицкий.

«Помню, однажды в дивизии Пётр Васильевич Логвиненко — комиссар Талгарского полка, человек отчаянной храбрости, сорвиголова и сердцевед — сказал мне:
— Слушай, а в чём дело? Пойдём к нам в полк. Сейчас там будет эта… как её называют… ну, дегустация… Вино будем пробовать подарочное. Я просил, чтоб по всем правилам провели церемонию. В самом деле. Ведь не в том суть, чтобы выпить, важно, чтобы во всем красота была.
Логвиненко внезапно замолчал, будто споткнулся о неожиданную мысль, а потом заговорил снова, волнуясь и спеша:
— Красота жизни! А? Ты как думаешь?.. Ах, как хочется дожить до этой красоты! Ведь пройдёт время, и будет она повсюду, как воздух. За то и воюем! А? Ты как думаешь?»

Слова Логвиненко поразили военкора. Он знал, что комиссар прошёл трудную школу жизни, был твёрд, а иногда и суров, но, — замечает Кривицкий, — «не потерял какой-то всегда удивлявшей меня милой детскости», стремления к нравственному здоровью, к красоте.

Дегустация происходила в расположении полка на заснеженной лесной поляне, окружённой берёзами. Седобородый колхозник в кругу бойцов и офицеров налил в глиняную чашку тёмно-золотистое вино. Он взял на язык несколько капель, посмаковал их, потом сделал глоток побольше — солдаты с волнением наблюдали за ним. А дегустатор перелил вино в прозрачный стакан, обратил его в сторону низкого красноватого солнца, свет которого будто воспламенил влагу, и патетически воскликнул: «Не вино, не вино… Солнце, клянусь вам, люди, солнце!..»

И тут комиссар Логвиненко не упустил вдохновляющий момент — вошёл в круг, влез на широкий пень и зычно провозгласил сначала благодарность шефам и героическому тылу за его заботу о воинах, а затем высказал предложение: «Давайте пять бутылок этого вина — видите, какие они здоровенные? — сохраним и выпьем тогда, когда вступим на территорию гитлеровской Германии. Как перейдём границу, так и выпьем его. Правильно я говорю?»

Неожиданную речь комиссара бойцы встретили гулом одобрения и улыбками, а кто-то деловито поинтересовался: «А оно не скиснет, товарищ комиссар?» Логвиненко не растерялся, — вспоминает Кривицкий: «Товарищи, — сказал он, — вопрос странный. Известно, чем дольше сохраняется вино, тем оно выдержанней и крепче. Но я думаю, — и голос Логвиненко загремел, — долго мы ему сохраняться не дадим. Не за горами день, когда мы очистим нашу землю от захватчиков, доберёмся до логова Гитлера и там выпьем подарок наших шефов, замечательное вино „Луч Востока“. Ура!»

В ответ по поляне прокатилось единогласное громовое «ура!»

Шефы-колхозники пробыли у панфиловцев до нового года и приняли участие в торжественном собрании, на котором тем немногим панфиловцам, кто не успел получить награды за октябрьские бои и остался жив после ноябрьских и декабрьских схваток, были вручены их боевые ордена.

После месячного отдыха и доукомплектования (5 января прибыло пополнение из Казахстана) Панфиловская дивизия отправилась на Северо-Западный фронт и продолжила воевать под Москвой. Начальника политотдела дивизии Петра Логвиненко снова направили комиссаром в родной (1073-й) 19-й гвардейский полк, потом перевели инструктором политотдела 7-й армии.

«Летом 1942 года, — вспоминал военкор Кривицкий, — ко мне в редакцию неожиданно зашёл Логвиненко. Был он худ, чёрен, измучен. Дивизия опять долгое время не выходила из боёв. Он приехал в срочную командировку в Москву, буквально на один день, не помню уже теперь, по какому поводу. Логвиненко, по-моему, был болен в этот день. Лицо его горело. Я предложил ему зайти в нашу амбулаторию, взять термометр. Логвиненко усмехнулся:
— Нет такого градусника, чтобы мерить нашу температуру. Наступаем!»

В 1943-м Пётр Васильевич участвовал в битве на Курской дуге и форсировании Днепра. С февраля 1944-го Логвиненко — начальник организационно-инструкторского отделения политотдела 53 армии, руководитель всей партийно-политической работы. В августе 1944-го он громил крупную немецко-румынскую группировку, прикрывавшую балканское направление, освобождал Молдавию и Румынию. При взятии Бухареста командовал группой по выявлению и аресту немецких генералов и дипломатов немецкого консульства в Румынии. В итоге арестовал трех фашистских генералов, 11 полковников и 10 видных немецких дипломатов.

Участвовал Логвиненко и при прорыве укреплённой полосы немцев на реке Грон (приток Дуная), в завершающих боях на территории Чехословакии. К концу войны комиссар Логвиненко был уже подполковником, грудь героя украшали два ордена Красного Знамени (третий — за битву под Москвой был вручен в сентябре 1945-го), ордена Отечественной войны I и II степеней, два ордена Красной Звезды. Великая Отечественная война закончилась для него в Праге. Там он встретил день Победы. Праздновали тяжело, и водка не шла… плакали, вспоминая погибших друзей, не доживших до светлого дня.

Едва закончилась Великая Отечественная, как в августе 1945-го вспыхнула война с Японией — вооружённый конфликт, продлившийся с 9 августа по 2 сентября, между СССР и Монголией с одной стороны и Японской империей и Маньчжоу-го с другой. Подполковник Логвиненко стал участником и этой — уже третьей в его жизни — войны, отправившись на территорию Монголии и Маньчжурии.

31 августа 1945 года при форсировании реки Ляонхе затонул тягач-трактор 152-й артиллерийской бригады. Пётр Васильевич, бывший при этом происшествии, проявил не только хозяйское отношение к технике, но и недюжинные организаторские способности: он лично мобилизовал весь рядовой и офицерский состав, а так же все стоящие у переправы автомашины — в результате тягач вытащили, а Логвиненко снова был отмечен командованием.

После войны Пётр Васильевич вернулся в Алма-Ату, где занял пост начальника Политотдела Казахстанского военкомата.

В 1963 году гвардии подполковник Логвиненко переехал с семьей в Зеленоград и до выхода на пенсию работал начальником отдела кадров в НИИ физических проблем имени Лукина. С первых дней Пётр Васильевич активно участвовал в создании ветеранских организаций города и много времени отдавал военно-патриотической работе. Не одно десятилетие он возглавлял в Совете ветеранов комиссию по увековечению памяти воинов, погибших в Битве за Москву, отвечал за перезахоронение солдат, найденных на зеленоградской земле. Он много выступал в воинских частях, заботился о семьях погибших, часто общался со школьниками, занимался гражданско-патриотическим воспитанием.

В 1966 году впервые торжественно отмечалось 25-летие Московской битвы, и Пётр Васильевич активно участвовал в подготовке всех торжественных мероприятий.

3 декабря 1966 года он присутствовал на церемонии переноса праха Неизвестного солдата из братского захоронения на 40 километре Ленинградского шоссе в могилу у Кремлёвской стены в Александровском саду. В канун дня Победы, 8 мая 1967 года, там открыли мемориальный архитектурный ансамбль «Могила Неизвестного Солдата» и зажгли Вечный огонь.

А 4 декабря 1966 года состоялось открытие памятника боевой машине «Танк Т-34», где Пётр Васильевич принял участие в торжественном митинге вместе с маршалом Советского Союза Константином Константиновичем Рокоссовским и вдовой генерала Панфилова Марией Ивановной Панфиловой.

В конце 1960-х годов Пётр Васильевич был одним из ветеранов, выступивших с инициативой создания в Зеленограде городского музея военно-исторического профиля для хранения вещей и свидетельств о битве под Москвой и боях за Крюково.

В 1970-80-х годах Логвиненко помогал в организации школьных музеев боевой славы, хлопотал о строительстве памятников в соседних районах, часто давал интервью журналистам зеленоградских газет, стараясь сохранить память о подвиге советских солдат, остановивших врага на подступах к Москве. Каждый год 6 декабря он открывал своим выступлением митинг на Крюковской площади, а затем спешил к «Штыкам».

23 февраля 1978 года городской музей, переехавший из квартиры в 4 микрорайоне в новое помещение на улице Гоголя, торжественно открыл военно-исторический зал. В церемонии открытия принимал участие и Пётр Васильевич.

В 1980 году зеленоградский художник Валентин Архипов написал портрет бывшего комиссара Талгарского полка Панфиловской дивизии. Пётр Васильевич изображён на фоне мемориала защитникам Москвы на 40 километре Ленинградского шоссе.

В октябре 1981 года в деревне Александровка у железнодорожных путей (сейчас это 14-й микрорайон Зеленограда) в братскую могилу защитников Москвы, над которой стоял памятник — скульптура солдата со склоненной головой и опущенным автоматом, были торжественно захоронены останки ещё троих воинов, найденные на окраине деревни Баранцево. Организатором и непосредственным участником этих траурных мероприятий был Пётр Васильевич Логвиненко. Церемония прощания с прахом троих погибших воинов состоялась в доме Культуры посёлка Андреевка при большом стечении местных жителей, ветеранов и военных моряков из Алабушева. Оттуда траурная процессия отправилась в Александровку. Прах воинов перевозили на бронетранспортёре.

9 мая 1986 года на братской могиле в деревне Александровка открыли мемориальную плиту с именами защитников Москвы, перезахороненных здесь в 1981-м, и Логвиненко выступил на открытии с речью.

Много сил отдавал Логвиненко общению со школьниками — не казённому патриотическому воспитанию на классных часах, слётах, пионерских сборах и митингах, а душевному общению с ребятами в неформальной обстановке. «Он был подшефным ветераном нашего класса, — рассказал Зеленоград.ру наш читатель Алексей Никитин. — Мы часто бывали у него дома. Нас присылали к Петру Васильевичу для какой-нибудь помощи по хозяйству, но его жена со всем замечательно справлялась сама и просто поила нас чаем с бутербродами! Пётр Васильевич больше про нас слушал, чем сам рассказывал. Его интересовал наш „спецкласс с углубленным изучением НВП“ (Начальной военной подготовки)»

Пётр Васильевич прожил в Зеленограде ровно 30 лет и ушёл из жизни 27 января 1993 года. Он похоронен на Зеленоградском кладбище.

В апреле 1998 года в газете «Зеленоград сегодня» вышла статья «Как свет погасшей звезды», посвящённая Петру Логвиненко, после которой зеленоградцы не раз обращались в газету с предложением присвоить одной из городских улиц имя героя. Инициативу горожан поддержал своим ходатайством и Совет ветеранов района Крюково, и депутаты муниципального собрания.

В 2006 году, в канун 65-летия битвы под Москвой, память о герое была увековечена. Имя Логвиненко присвоили проезду 621, расположенному между 14 и 15-м микрорайонами.

Улица Логвиненко небольшая, всего около километра, её можно пройти пешком за 10-11 минут. В самом начале улицы на корпусе 1501 установлена мемориальная доска в память о герое.

А в мае 2000 года в канун дня Победы решением Правительства Москвы имя полкового комиссара Логвиненко было присвоено музею боевой славы Зеленоградской школы 229 (теперь 1912). В музее есть стенд, посвящённый герою, и его личные вещи, подаренные семьей.