Если бы жителей маленького городка Петровска, где родился в 1893 году и провёл своё детство Ваня Панфилов, спросили, кем станет мальчик, сколотивший из соседских ребят шайку «панфилят», они бы наверно сказали: «каторжником». Ну кто мог подумать, что из этого пострелёнка — сынишки отставного военного писаря выйдет генерал, командир дивизии и герой войны, что имя его станет нарицательным и войдет в историю?

Впрочем, преподаватель Петровского городского начального училища Николай Власов, пожалуй, не удивился бы такой судьбе ученика: «Среди этих детей мне особенно запомнился Ваня Панфилов, — писал он, — черноволосый, смуглый, как цыган, парнишка. Сообразительный и бойкий, порой даже какой-то отчаянный. Если в городе случался пожар, его ватага была тут как тут. Панфилова с друзьями можно было встретить в лесу, на речке Медведице, на сенокосе, на жатве. Во время забастовки железнодорожников в 1905 году „панфилята“ бегали к рабочим, были их связными».

Семья Вани еле сводила концы с концами. Отец Василий Захарович работал в конторе на железной дороге, мама Александра Степановна вела дом, растила ребятишек, у Вани был младший брат Дима и сестрёнка Липа. Но Ванюша был её любимцем, на его день рождения бывали и пироги, и жареный гусь. Вскоре после того, как Ваню отдали учиться на казённый счёт в городское трехклассное училище, мать умерла, и жизнь стала ещё тяжелее.

Учился Ваня хорошо, любил русский язык, арифметику, историю и географию. В 1905 году жизнь мальчика круто переменилась. Отец Вани примкнул к стачке железнодорожников – отказался выходить на работу, пока ему не поднимут жалованье. Однако хозяин просто прогнал Василия Захаровича со службы, после чего тот тяжело заболел. Семья впала в нищету. На Ваниной учёбе был поставлен крест, а сам он отправился в Саратов, где сердобольная тётка пристроила его мальчиком на побегушках в бакалейную лавку купца Короткова.

Три года мальчик батрачил на купца за еду — днём работал в лавке, а вечерами на дому «благодетеля». Жить его определили в зловонный Глебучев овраг, где бедовала городская голытьба и не прекращались эпидемии холеры.

За три года Ваня только раз смог проведать родных, получив за свою службу немного денег и накупив подарков для отца, младших детей. От бессовестного нанимателя он ушёл в скобяную лавку купца Соколова. Тот тоже дурно относился к работникам, но жалованье платил аккуратно. Потом в лавке случилась кража, и хозяин несправедливо обвинил Ивана.

Пришлось снова искать работу. На этот раз ему повезло — в магазин купца второй гильдии Боголюбова требовался приказчик. Тут и жалование было щедрым, и отношение уважительным. Целыми днями Иван обслуживал покупателей, а в свободное время много читал — его манила романтика военных походов и побед, захватывали жизнеописания великих полководцев. В своей каморке он развёл цветы, которые всегда любил, посадил их и у дома.

Боголюбов ценил в работниках честность и сметливость. Перед Иваном, которому перевалило за двадцать, открылись коммерческие перспективы, но торговля молодого человека не увлекала.

Началась Первая мировая война. Осенью 1915-го Ивана Панфилова призвали в армию.

Напрасно купец Боголюбов уговаривал ценного работника, предлагая подключить свои связи и уберечь его от армейских тягот — Иван Васильевич охотно сменил фартук приказчика на солдатскую форму. В учебной команде в городе Инсаре, где призывники проходили строевую подготовку, учились стрелять, копать окопы и штурмовать препятствия, Иван Панфилов встретил друга детства — Василия Мельникова, одного из «панфилят». Дружба скрасила строевые будни, которые для Ивана затянулись надолго — начальство оценило его лидерские качества и назначило помощником по подготовке новобранцев.

Только в самом конце 1916-го Панфилов попал на фронт, где ему в чине унтер-офицера довелось участвовать в легендарном Брусиловском прорыве, сокрушившем австро-венгерскую оборону. В русской армии Панфилов дослужился до звания фельдфебеля (высший чин для унтер-офицеров) и был назначен командиром маршевой роты. Видел подъём боевого духа в армии, а затем — холодной и голодной зимой 1917-го — его падение. Войска снабжались из рук вон плохо, солдаты озлобились, устали от бесплодной войны.

Весть о свержении царя в казармах приняли с восторгом. Панфилов разделял революционные настроения сослуживцев, его избрали в полковой солдатский комитет. О тех днях сам Иван Васильевич позднее писал в автобиографии: «Вёл агитационную работу на фронте среди солдат за прекращение братоубийственной войны, за свержение правительства Керенского. Против белых армий и бандитизма вёл непосредственно вооруженную борьбу».

В конце зимы 1918-го Иван Панфилов вернулся в Саратов и стал работать в Военном отделе саратовского Совета рабочих, где занимался формированием частей Красной Армии. Вскоре он и сам вступил в Саратовский полк, который вошёл в состав 25-й стрелковой дивизии, созданной Василием Ивановичем Чапаевым. Во время первого похода на Уральск Панфилов отлично показал себя и был назначен командиром роты.

Под началом Чапаева Иван Васильевич стал разведчиком и командиром эскадрона, совершал дерзкие рейды в тыл врага. Как-то раз Чапаев поручил ему разведать обстановку в районе села Любицкого. Из этой вылазки Панфилов вернулся с важной информацией: белогвардейцы готовились нанести неожиданный удар. Чапаев оценил храбрость разведчика и взял его на заметку: «Толковый парень, надёжный. Мне нравятся его спокойствие и выдержка в таком опасном деле. Панфилов осторожен, но смел», — отзывался о нём легендарный начдив. Ивану Васильевичу поручали самые трудные миссии.

Однажды посланные в белогвардейский тыл разведчики слишком долго не возвращалась из рейда. Чапаев разволновался не на шутку и был очень рад, увидев наконец Панфилова в дверях штаба. В другой раз Панфилов со своим эскадроном захватил в бою четыре пулемёта и семерых пулемётчиков. За проявленный героизм его представили к ордену Красного Знамени, однако награду он так и не получил.

В мае 1920 года Чапаевскую дивизию перебросили к Днепру, где наступали белополяки. Панфилов продолжал служить в разведке. Был случай, когда он, переодевшись в крестьянскую одежду, прошёл прямо под носом у поляков, разведав их позиции — такая смелость восхитила сослуживцев. Затем в боях у восточно-прусского города Танненберг (Сольдау), эскадрон Панфилова, ударив во вражеский тыл, решил исход сражения. За этот бой он всё-таки получил орден Красного Знамени.

Имена Панфилова и Чапаева будут связаны до самой смерти обоих. Спустя 20 лет после Гражданской войны и подвигов Панфилова в Чапаевской дивизии, уже в Отечественную войну, в дивизии под командованием самого Панфилова будет служить сын Чапаева: артиллерист, он отличался выдающейся храбростью, никогда не покидал свой расчет, не говоря уж об орудии.

В годы Гражданской войны Иван Васильевич встретил свою любовь. Девушку звали Мария Ивановна Коломиец, и жила она в украинском городке Овидиополь близ Одессы. В то время там хозяйничали разные банды, и Панфилова во главе отряда послали навести порядок и установить советскую власть.

Бойцов нужно было где-то разместить, и командир пошёл по домам горожан. Постучал он и в дом Марии Ивановны: «Нельзя ли разместить здесь на постой двух бойцов?»

Молодая девушка, краснея, попросила Панфилова не делать этого: она в доме одна с младшими детьми — отец уехал. Иван Васильевич вошёл в положение и заверил, что больше их не побеспокоит.

Прошло несколько дней, и Мария снова увидела на крыльце своего дома того же вежливого усатого военного. Он поздоровался с ней как с давней знакомой и предложил погулять. Так начались их отношения. Летними ночами влюбленные бродили по Овидиополю.

Как-то на свидании Панфилов отдал Марии письмо. В нём было объяснение в любви и предложение: «Я холост, и мне нужна такая подруга жизни, как вы. Поэтому прошу меня известить, как вы ко мне относитесь. Это серьёзно. Я предлагаю вам свою руку и сердце». Мария смутилась и на письмо не ответила. При следующей встрече Иван Васильевич понял её молчание и, прощаясь, сказал: «Уезжаю по служебным делам на две-три недели. Не беспокойтесь, Маруся, я вернусь обязательно». Взял её за руки и добавил: «А когда вернусь, мы поженимся».

Иван был старше Марии, родившейся в 1903 году, на десять лет.

Осенью 1921 года 28-летнего Ивана Панфилова направили в Киев в Объединенную пехотную школу для получения военного образования. Это были двухгодичные курсы для красных командиров, у которых был боевой опыт, но не хватало знаний по тактике и стратегии ведения войны.

Семью курсантам брать не полагалось, однако Иван Васильевич не захотел расставаться с молодой женой и сумел настоять на своем. Для проживания Панфиловым выделили комнатку-изолятор прямо в здании школы. Марию Ивановну оформили уборщицей. Вскоре она подружилась с другими супругами учащихся, и женщины стали подрабатывать: за плату стирали бельё холостякам.

Иван Васильевич учился отлично, успевал и сокурсникам помогать. Преподаватели его ценили. Комиссар школы Александр Винокуров описал его в своих воспоминаниях как человека собранного, энергичного и рассудительного, с практическим умом.

7 мая 1923 года у супругов Панфиловых родилась дочь Валентина. Иван Васильевич был очень счастлив, обожал дочь и всегда находил время повозиться с ней.

После Киевской школы его отправили служить в Ярославль — командиром роты стрелкового полка. А через год Панфилов добровольно вызвался принять участие в борьбе с басмачами. Его перевели в 1-й Туркестанский стрелковый полк, и семья отправилась и в Среднюю Азию.

1-й Туркестанский стрелковый полк стоял в Ашхабаде. Едва прибыв в этот город в марте 1924 года и не успев даже разместиться в новом доме, Панфилов столкнулся с суровой реальностью. На пыльной, залитой полуденным зноем улице, по которой сновали прохожие — смуглые мужчины в полосатых халатах и тюбетейках, женщины в душных паранджах, — раздались выстрелы. Втолкнув жену с дочкой в дом, Панфилов поспешил в штаб. Такие налёты басмачей на город случались регулярно.

Иван Васильевич возглавил роту 1-го Туркестанского полка и её рейды против басмачей — столкновения часто случались в узких горных ущельях, где басмачи знали все ходы и выходы. Панфилов почти не бывал дома: уезжал рано утром, возвращался затемно, иногда пропадал по нескольку суток — в такие дни Мария Ивановна места себе не находила. Однажды он отсутствовал в течение шести дней, и в дом принесли его простреленную гимнастерку. Оказалось, Иван Васильевич попал в плен к басмачам, но к счастью, его вскоре освободили. В стычках с бандитами, Панфилов видел такую их жестокость, что после одного из ночных боев вернулся домой совершенно седой, так его потрясло произошедшее.

Осенью Ивана Васильевича назначили начальником полковой школы 1-го Туркестанского стрелкового полка.

После службы в Ашхабаде Панфилова командировали на пограничный пост Хорог высоко в горах Памира. По договору, заключенному между Россией и Британией, граница между подконтрольными двум империям государствами Средней Азии проходила по реке Пяндж. После революции ее стало некому охранять, и отряды басмачей проникали через Хорог из соседнего Афганистана, распространяя своё влияние на Таджикистан, Узбекистан и Туркмению. На их пути и встал Панфилов со своими бойцами.

Хорог считался местом чрезвычайно опасным. Путь туда лежал по труднопроходимым тропам, вившимся над пропастью. Однако жена Панфилова с двумя детьми — Валентиной и малолетней Евгенией — последовала за ним.

Позже Евгения писала: «Наш путь лежал на Памир, в Хорог, где хребты вытягивались своими грядами вдоль нашей государственной границы. Небольшой отряд пограничников сопровождал нашу семью к месту назначения. Ехали на лошадях узкими горными тропами через перевалы, по ущельям с бушующими горными реками. Мама ехала, как и все, верхом. Меня же (я была грудным ребенком) положили в бельевую корзину, которую тщательно прикрепили к вьючной лошади».

В Хороге Мария Ивановна, как жена командира погранзаставы, взяла на себя общественную работу в среде местных женщин: обучала их грамоте, вела драматический кружок и художественную самодеятельность. Панфилов организовал охрану границы, отражал нападения басмачей, сам преследовал их с отрядом в приграничных районах — других частей Красной Армии на Памире просто не было.

Зима 1925-1926 годов на Памире выдалась очень суровая, все тропы в горах завалило снегом. Пограничники оказались отрезанными от снабжения. Не хватало патронов, одежды, продовольствия, медикаментов. Однако солдаты делились последним с местными жителями. И те платили им добром: не раз предупреждали защитников границы о том, где басмачи устроили засаду.

О работе Панфилова, шесть лет прослужившего в Хороге, говорит служебная аттестация: «Обладает силой воли, энергией, решительностью. Сообразителен. В обстановке разбирается быстро, к подчиненным очень требователен и дисциплинирован. Относится к работе добросовестно. Должности командира роты вполне соответствует. Подлежит выдвижению на должность командира батальона».

За проявленную при охране государственной границы храбрость Иван Васильевич был награждён вторым орденом Красного Знамени.

За годы службы в Средней Азии семья Панфилова сменила множество городов: Ашхабад, Ташкент, Хорог, Учкурган, Коканд, Ош, Фергана, Чарджоу, Фрунзе. Когда Иван Васильевич объявлял своей жене, что они снова переезжают, Мария Ивановна — образцовая офицерская жена только спрашивала: когда? И начинала складывать скарб в большие фанерные ящики, служившие и чемоданами, и мебелью.

Между тем, семейство Панфиловых разрасталось: родились Галя, сын Владилен и младшая дочь Майя.

Панфилов рос по службе. Его послали в Москву на высшие военные курсы при Академии имени Фрунзе, присвоили звание полковника, предлагали остаться при Генштабе. Панфилов отказался, заявив, что хочет служить на Востоке, который успел узнать и полюбить. Вероятно, он также хотел быть подальше от репрессий, усилившихся в среде военной верхушки СССР.

В должности командира 9-го Краснознаменного горнострелкового полка его направили в Чарджоу, где он содействовал строительству железной дороги. Вечерами он изучал восточные языки: «Какой же я командир, если своего подчиненного не понимаю, да и он меня тоже плохо понимает? Чему он так научится?»

В октябре 1938 года Ивана Васильевича Панфилова назначили военным комиссаром Киргизской ССР. Семья переехала во Фрунзе (Бишкек). Мария Ивановна в то время училась в промышленной академии в Ташкенте. Из-за нового назначения мужа она хотела оставить учёбу, но Иван Васильевич настоял, чтоб она продолжала занятия. Он забрал пятерых детей с собой во Фрунзе, взяв заботу о них на себя.

Новая должность Панфилова считалась чуть ли не пенсионной, но 45-летний полководец с жаром взялся за дело: лично посещал областные и районные военкоматы, изучал обстановку на местах, общался с призывниками и выступал перед ними. Иван Васильевич объехал почти всю Киргизию, бывал в самых дальних отгонах и зимовьях. Чабаны и табунщики знали, что к Панфилову можно обратиться с любым вопросом — он поможет.

В 1939 (по другим данным в 1940-м) году Иван Васильевич получил звание генерал-майора.

Жил военком, несмотря на высокую должность, скромно — большая семья занимала казённую квартиру в здании военкомата. Место было неухоженное: заваленный хламом унылый двор с сараем. Иван Васильевич вместе с семьей очистил двор от мусора, сарай разобрал, устроив на его месте волейбольную площадку, разбил у дома клумбу, посадил цветы и фруктовые деревья. В этом дворе он вместе с детьми делал зарядку, играл в волейбол, ставил самовар. Вскоре уютом и красотой его жилища восторгались гости и сослуживцы.

Никаких богатств в доме не было, если не считать двух персидских ковров, которые Мария Ивановна однажды разрезала, чтобы сделать половички для детей. Иван Васильевич не стал выговаривать жене. Он вообще был очень спокойным, уравновешенным человеком, с теплотой относился к домашним, никогда не повышал на них голоса.

«Во Фрунзе до войны отец был единственным генералом, — вспоминала старшая дочь Валентина, — но от этого в нашей семье ничего не менялось. Машины папа не признавал, ходил всегда пешком. Несмотря на то, что семья у нас была большая — пятеро детей, мама работала, домработницы никогда не было. В свободное от работы время папа помогал в домашнем хозяйстве. Его можно было увидеть во дворе, когда он вместе с нами чистил ковры, поливал цветы, возился в земле. Можно было его застать на кухне с подвязанным вокруг талии полотенцем, особенно в предпраздничные дни, когда он хлопотал над приготовлением какого-нибудь деликатесного блюда».

Панфилов любил бывать на природе. Вместе с семьей объехал вокруг озера Иссык-Куль, был умелым рыбаком и охотником, ходил с детьми в походы, учил их разжигать костёр и варить пищу в котелке. У него был свой способ заваривать чай. Иван Васильевич засыпал сухую заварку в металлическую кружку и держал её на огне, пока чаинки не «зашевелятся», затем заливал кипятком и настаивал — напиток выходил крепким, ароматным.

В мае-июне 1941 года генерал Панфилов с семьей отдыхал в санатории в Сочи. Отпускную идиллию внезапно нарушила телеграмма с приказом срочно выехать в Москву. В столицу Панфиловы отправились поездом. Иван Васильевич понимал, что вызывают его в связи с какими-то чрезвычайными обстоятельствами, и волновался. В Москву поезд прибыл 22 июня. Узнав о начале войны, генерал, оставив семью в гостинице и поспешил в Наркомат обороны.

Там Панфилову дали задание сформировать стрелковую дивизию из призывников Казахстана и Киргизии. В ЦК Компартии Казахстана генерал просил отобрать для дивизии молодых активистов, коммунистов и комсомольцев. Изложил свои мысли о снабжении, размещении личного состава, словом, обо всем, вплоть до культурного обслуживания солдат творческими коллективами республики.

Создание дивизии началось 12 июля 1941 года. Почти ежедневно на место дислокации прибывали команды призывников из Талды-Кургана, Джамбула, Чимкента, из далекого Кустаная и Петропавловска. Через Курдайский перевал шла колонна грузовиков с новобранцами из Киргизии. Всего набралось более 11 тысяч солдат: казахи, русские, киргизы, украинцы и ещё множество других национальностей. Это были люди штатские, не нюхавшие пороху. Большинство солдат не имели даже базовой боевой подготовки. Например, знаменитый политрук Клочков до призыва работал заместителем управляющего трестом столовых и ресторанов Алма-Аты.

Панфилов сам подбирал офицеров. С каждым знакомился, беседовал, обсуждал подготовку солдат. Кстати, вышестоящие чины не раз пеняли Панфилову, что он лично общается с командирами батальонов, тогда как ему пристало говорить лишь с командирами полков — но комдиву было важно донести свой замысел на каждом уровне. Времени на обучение было крайне мало, а воевать предстояло против опытного, мощного противника.

В состав дивизии вошли три стрелковых полка, артполк, батальон связи, отдельный саперный батальон, отдельная авторота, медсанбат, отдельная разведывательная мотострелковая рота, гурт скота, полевой хлебозавод, полевая почтовая станция.

Перед Панфиловым стояла очень трудная задача. На формирование такого большого подразделения как дивизия даётся два месяца, еще несколько — на обучение новобранцев. Но война торопила события — дивизию надо создать, подготовить и обучить максимум за два месяца, поэтому все усилия офицеров были брошены на скорейшее обучение солдат всему, что положено по уставу: стрелковому бою, маршевому шагу, длительным переходам, штыковому бою.

Боевая подготовка солдат проходила в долине реки Талгар в ущельях Заилийского Алатау. С утра до ночи шли строевые занятия. Личный состав совершал марш-броски, форсировал реки, штурмовал возвышенности. Новобранцы учились стрелять из винтовок, пулемётов, заряжать и наводить орудия, метать гранаты, рыть окопы, строить блиндажи, наводить мосты и минировать поля.

Комдив Панфилов лично наблюдал за подготовкой. Приезжал на стрельбища, сам брал винтовку и показывал, как нужно поражать цель. Панфиловцы вспоминали такой случай: комдив смотрел, как бойцы взвода лейтенанта Ширматова отрабатывали штыковой бой и не слишком точно выполняли приёмы. Он взял винтовку, подошёл к Ширматову и сказал: «Жду команды, товарищ комвзвода». Лейтенант растерялся, но быстро понял, что задумал комдив. Он стал отдавать команды, и Панфилов лично продемонстрировал бойцам, как надо действовать штыком в бою.

За отеческое отношение к солдатам и офицерам Панфилова в дивизии за глаза называли Батей и Аксакалом. «Весь личный состав нашей дивизии называл его каждый по-своему: русские — отцом, украинцы — батькой, казахи и киргизы — аксакалом, узбеки и уйгуры — дадой…», — писал позже Бауыржан Момыш-улы.

«Счастлив генерал, заслуживший в массе бойцов так просто выраженную, но неизгладимую в сердцах любовь и веру», — говорил по этому поводу будущий маршал Константин Рокоссовский.

Панфилов очень тепло и доброжелательно относился к людям, никогда не повышал голоса на подчиненных. Зная восточные языки, традиции и обычаи, мог без преград беседовать с командирами и рядовыми. Заботился о питании, наличии теплого обмундирования и средств гигиены у солдат, слал депеши в Кремль с просьбами о зимних вещах, валенках. Через ЦК Компартии Казахстана смог добиться для девушек, служивших в дивизии, выдачи женского белья, чулок вместо портянок, юбок вместо брюк. Женское обмундирование пошили на фабриках Алма-Аты по специальному заказу.

Позже, в 1945 году военные корреспонденты запечатлели на стенах полуразрушенного рейхстага слова воинов Панфиловской дивизии: «Мы — воины-панфиловцы. Спасибо, Батя, тебе за валенки».

В отличие от других командиров «старой школы», Панфилов понимал, что времена боев с шашками наголо ушли безвозвратно — нынешняя война будет битвой моторов. Немецкая тактика ведения войны строилась на ударной мощи танков. Танковые клинья легко вспарывали оборону пехоты. Бронированные машины немцев громили укрепления, штабы, прорывались в тыл, захватывали города и стратегические объекты. Необстрелянные солдаты боялись их, панический вопль «Танки!!!» приводил бойцов в замешательство и ужас: «Всё в глазах мешается, света не увидишь, когда он тарахтит и бросает во все стороны», — рассказывал о танках Бауыржану Момыш-улы солдат, вышедший из окружения.

Поэтому в долине Талгара обустроили полевой полигон, где бойцов 316-й дивизии учили преодолевать танкобоязнь. Иван Васильевич придумал способ побороть страх перед смертоносной махиной. «Танк — по сути тот же трактор, но с пушкой», — говорил он солдатам. В соседнем колхозе позаимствовали несколько тракторов, которые по приказу Панфилова проезжали над головами новобранцев, сидящих в окопах, после чего те должны были выскочить из окопа, скрытно приблизиться и забросать «танки» в уязвимые места муляжами гранат и бутылок с зажигательной смесью. (В начале войны противотанковых ружей в нашей армии почти не было, поэтому основным средством истребления танков служили гранаты.)

Теперь такая обкатка танками стала обычным делом, а тогда Панфилов применил ее впервые. Он добился того, что грозный танк стал ассоциироваться у солдат с колхозным трактором.

Внучка генерала Панфилова со слов своей матери рассказывала, что бойцы 316-й не испытывали необоримого ужаса перед танками и, завидев их, даже кричали не «Танки!», а «Тракторлар!» («traktorlar» по-узбекски тракторы) и деловито готовили связки гранат и бутылки с горючей смесью.

Перед отправкой дивизии на фронт генерал Панфилов повидался с семьей. Сначала из Фрунзе в Алма-Ату к отцу отправились младшие дети, а позже и сама Мария Ивановна приехала к мужу вместе со старшей дочерью Валентиной. Это была последняя встреча супругов.

Валентина, которой уже исполнилось 18 лет, решила записаться в отцовскую дивизию и отправиться с ним на фронт медсестрой. Незадолго до войны она окончила курсы медсестёр и научилась отлично стрелять, у неё был значок «Ворошиловский стрелок». Узнав, что дочь рвется на фронт, генерал телеграммой просил жену отговорить Валю от этого шага, но девушка осталась непреклонна. Панфилов принуждён был уступить. Договорились на фронте родства не показывать, и уговор соблюли.

Впервые Мария Ивановна, всегда следовавшая за мужем в его кочевой жизни, не могла отправиться с ним. Держали не только дети, но и партийная дисциплина — она работала в то время председателем райисполкома.

Простившись с мужем, Мария Ивановна позже написала ему трогательное письмо: «Это война, и неизвестно, насколько она разлучит, и я дала тебе слово, что бы с тобой ни случилось, будешь ты изранен, останешься ли калекой, все равно встречу тебя с такой же любовью и уважением и буду всегда с детьми. Ваня, мне как-то не хотелось об этом говорить, и я верю и надеюсь: мы дождемся дня радостной победы, заживем мы тогда опять весело и счастливо, как жили, и будем радоваться нашим деткам, и что мы с тобой не зря прожили на свете. Ваня, а если всё же придётся погибнуть за нашу Родину, то погибни так, чтобы и песни можно было запеть и стихи сложить о славном герое», — это напутствие жены Панфилов хранил при себе в боях до самой гибели.

30 июля 1941 года бойцы 316-й стрелковой дивизии принимали присягу. Некоторые молодые казахи, не знавшие русского языка, просто выучили слова наизусть. Вскоре дивизия отправилась на фронт: состоялся торжественный митинг в парке Конфедерации (ныне парк 28 гвардейцев-панфиловцев), а затем солдаты строевым маршем двинулись на вокзал Алма-Ата-1. Провожал их весь город, мальчишки бежали вдоль колонн и кричали: «Красная гвардия идёт! Красная гвардия!» — так панфиловцы получили в народе звание гвардейцев досрочно.

18 августа 1941 года дивизия прибыла на Северо-Западный фронт, в окрестности Новгорода, и перешла в распоряжение 52-й армии, оставаясь пока в составе второго эшелона обороны. Это дало Панфилову возможность продолжить тренировки бойцов, например, учебные бои в ночном лесу — опыт, очень пригодившийся потом солдатам. Кроме того, по настоянию комдива они участвовали в разведывательных операциях, совершая рейды в тыл врага, захватывая «языков» и оружие.

В октябре 1941-го 316-я стрелковая дивизия была переброшена в Подмосковье и вошла в состав 16-й армии генерала Рокоссовского. Панфиловцы прикрывали Волоколамск и заняли рубеж обороны длиной в 50 километров. «Рубеж обороны» — при этих словах представляются противотанковые рвы, бетонные доты и лабиринты окопов. Но ничего этого не было. Как выразился Панфилов, дивизия села «на колышки» — в земле торчали деревянные колышки с натянутой на них бечёвкой там, где должны идти траншеи. Рыть окопы пришлось самим.

14 октября состоялось знакомство Рокоссовского с Панфиловым: «Простое открытое лицо, некоторая даже застенчивость вначале. Вместе с тем чувствовались кипучая энергия и способность проявить железную волю и настойчивость в нужный момент. О своих подчинённых генерал отзывался уважительно, видно было, что он хорошо знает каждого из них».

Командарм по достоинству оценил опыт и знания Панфилова, и дал ему высокую оценку как военачальнику: «Командир дивизии управлял войсками уверенно, твёрдо, с умом. Если здесь будет уж совсем трудно, думалось мне, то помогать Панфилову нужно, лишь подкрепив его свежими силами, а использовать их он сможет без подсказки сверху».

На следующий день, 15 октября, дивизия Панфилова вступила в ожесточённые бои с врагом. Комдиву предстояло организовать надёжную оборону, а противотанковых средств и орудий не хватало. Тогда в распоряжение дивизии передали артиллерийский полк подполковника Курганова и распределили его между стрелковыми частями. Теперь у панфиловцев было 207 орудий, и Иван Васильевич применил особую тактику.

Позиции батарей устроили так, чтобы их можно было развернуть на 180 градусов и с помощью машин и лошадей быстро перебрасывать в самые опасные участки фронта. Это работало: когда в критический момент немцы бросили против левого фланга 316-й полторы сотни танков, Панфилов спас части от окружения, перебросив туда подвижные отряды заграждения с противотанковой артиллерией.

Несмотря на отсутствие боевого опыта, дивизия успешно сдерживала натиск фашистов. Мало того, генерал советовал бойцам при первой возможности самим атаковать противника, проповедуя тактику, что лучшая оборона — это наступление.

Большую часть времени Панфилов проводил в полках и батальонах, сражавшихся на передовой, и это была не показная безрассудная храбрость — опыт комдива помогал исправлять положение на трудных участках, к тому же его присутствие в роковой момент вдохновляло бойцов.

Не склонные к красочным эпитетам немцы в своих документах, описывая оборону панфиловцев, использовали определение «свирепое сопротивление противника». В донесении командующего 4-й Танковой группой генерал-полковника Эриха Гепнера своему начальнику, командующему Группы армий «Центр» фельдмаршалу фон Боку, панфиловцы названы «дикой дивизией, воюющей в нарушение всех уставов и правил ведения боя, солдаты которой не сдаются в плен, чрезвычайно фанатичны и не боятся смерти», и далее: «316-я дивизия имеет в своём составе много хорошо обученных солдат, ведёт поразительно упорную оборону».

О том же говорили и советские военачальники: «С утра 16 ноября вражеские войска начали стремительно развивать наступление из района Волоколамска на Клин, — вспоминал маршал Советского Союза Жуков. — Развернулись ожесточённые сражения. Особенно упорно дрались стрелковые дивизии 16-й армии, и в первую очередь 316-я генерала И.В. Панфилова». И еще: «При самых трудных условиях боевой обстановки т. Панфилов всегда сохранял руководство и управление частями. В беспрерывных месячных боях на подступах к Москве части дивизии не только удержали свои позиции, но и стремительными контратаками разгромили 2-ю танковую, 29-ю моторизованную, 11 и 110-ю пехотные дивизии, уничтожив 9000 вражеских солдат и офицеров, более 80 танков, много орудий, миномётов и другого оружия»

В этих скупых цифрах подвиг Панфилова встаёт во всей полноте. Если бы такого результата добился каждый комдив, то уже в ноябре 1941 года Гитлеру нечем было бы воевать!

В конце октября дивизия генерала Панфилова вела бои под Волоколамском. Ей противостояли три танковые и одна пехотная дивизия немцев. 25 октября фашисты бросили в бой более 120 танков и заняли станцию Волоколамск. Видя, что его бойцам грозит окружение, Иван Васильевич решил сдать город, но сохранить дивизию. Он всегда старался беречь солдат и не бросал их на бессмысленную смерть. Говорил им: «Мне не нужно, чтобы ты геройски погиб, нужно, чтобы ты остался живым!»

Сдача Волоколамска не была катастрофой — 316-я дивизия сохранила боеспособность и организованно заняла оборону к востоку от города.

Однако за это решение генерал Панфилов едва не угодил под трибунал, поскольку Сталин и Жуков были крайне недовольны сдачей Волоколамска. И прецеденты трибунала и расстрела в истории Московской битвы уже имелись — например, за оставление Рузы.

Спас Панфилова командующий 16-й армией Константин Рокоссовский, заявив: «Я доверяю Панфилову. Если он оставил Волоколамск, то, значит, так было нужно!»

К слову, Панфилов поддерживал хорошие отношения с командующими частей, воевавших по соседству, например, с полковником Михаилом Катуковым, чья 4-я танковая бригада воевала на соседнем участке фронта. Особенно близко сошёлся он с командующим кавалерийской группы генерал-майором Львом Доватором. В боях они поддерживали друг друга во время атак и обороны, в часы передышки «ходили в гости» попариться в бане. Когда кавалеристам Доватора поручили принять участие в легендарном историческом параде 7 ноября 1941 года, Панфилов хоть по-хорошему и завидовал ему, но был искренне рад за друга.

Как же панфиловцам удавалось отражать атаки многократно превосходящих сил? Секрет успеха, считают историки, в особой тактике генерала, вошедшей в военную науку как «Петля Панфилова». Иван Васильевич предпочитал, растянув свои соединения вдоль всей линии обороны, сосредоточивать очаги истребителей танков в ключевых точках сражения — там, где враг с наибольшей вероятностью попытается пройти. Кстати, действия 316-й дивизии под Волоколамском позже вошли в учебник «Бой стрелковой дивизии», написанный в 1958 году — в разгар холодной войны, для обучения командиров Советской армии.

В письмах домой Панфилов отмечал храбрость и профессионализм своих бойцов: «Москву врагу не сдадим. Уничтожаем гада тысячами и танки — сотнями. Дивизия бьётся хорошо. Мурочка, работай не покладая рук для укрепления тыла. Твой наказ и моё слово я доблестно выполняю. Дивизия будет гвардейской! Целую тебя, мой друг и любящая жена», — писал Панфилов 1 ноября 1941 года

Иван Васильевич конечно не знал, как скоро это произойдёт, но чувствовал: вот-вот…

13 ноября он писал жене: «Сегодня приказом фронта сотни бойцов, командиров дивизии награждены орденами Союза. Два дня тому назад я награждён третьим орденом Красного Знамени. Это ещё, Мура, только начало. Я думаю, скоро моя дивизия должна быть гвардейской, есть уже три героя. Наш девиз — быть всем героями».

Тем временем наступление на Москву продолжалось. Немцы собрали силы для последнего удара, который должен был решить судьбу столицы. Жуков в своих воспоминаниях называл самыми тяжёлыми днями в битве за Москву 16-18 ноября. В эти дни две танковых и одна пехотная дивизия Вермахта перешли в наступление на Волоколамском направлении. Путь на Москву им преградила 316-я стрелковая дивизия.

Панфилов сутками не спал, руководил действиями своей дивизии, объезжая оборонявшиеся части.

Утром 17 ноября Иван Васильевич получил неофициальное известие (корректурный оттиск «завтрашней» газеты), что за храбрость, проявленную при обороне Москвы, дивизия награждена орденом Красного Знамени и преобразована в 8-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Заветная мечта генерала исполнялась. Зашедшей на минутку дочери Валентине он намекнул, что завтра она узнает из газет отличную новость, и вскоре простился с ней, чтоб лично возглавить одну из боевых операций.

Всю ночь Ивана Васильевича поздравляли с тем, что его дивизия стала Гвардейской. Наутро 18 ноября генерал вышел из штаба в сопровождении начальника штаба и комиссара дивизии. По пути им встретился прибывший в часть корреспондент газеты «Правда» Михаил Калашников. Он сделал фото — как оказалось, последнее в жизни Панфилова.

Затем Панфилов направился в командный пункт — наспех отрытую землянку рядом с крестьянской избой в деревне Гусенёво. Немцы обстреливали деревню из миномётов, но не прицельно. Мимо шла рота сапёров. Иван Васильевич подозвал их командира: «Под минометным огнём не время ходить строем. Рассредоточьте бойцов. Если случайный снаряд попадёт, много бед наделает».

Вскоре генералу сообщили о танковой атаке немцев, он поспешил из землянки на улицу, за ним — другие работники штаба дивизии.

Момент гибели генерала Панфилова описал маршал (в 1941 году — полковник) Михаил Ефимович Катуков в книге «На острие главного удара»: «Не успел Панфилов подняться на последнюю ступеньку землянки, как рядом грохнула мина. Генерал Панфилов стал медленно оседать на землю. Его подхватили на руки. Так, не приходя в сознание, он умер на руках своих боевых товарищей. Осмотрели рану: оказалось, крошечный осколок пробил висок».

Дочь Валентина, работавшая в медчасти, узнала о гибели отца от тяжелораненого бойца, который стонал не от боли, а от горя: «Батю-то нашего убили!»

Марию Ивановну, узнавшую о смерти мужа, разбил паралич, но она смогла преодолеть свой недуг и написала письма бойцам дивизии с пожеланием продолжать биться с врагом, чтобы быть достойными своего павшего командира.

Тело генерала Панфилова доставили в Москву. Церемония прощания с ним состоялось в Большом зале Центрального дома Красной Армии. В первом почётном карауле вместе с тремя генералами стояла и старшая дочь Панфилова. Похоронили Ивана Васильевича на Новодевичьем кладбище.

После того, как в апреле 1942 года генерал Панфилов получил звание Герой Советского Союза (посмертно), «всесоюзный староста» Михаил Калинин подарил вдове квартиру в Москве и дачу в Болшево. Семья переехала в столицу. А в деревне Гусенёво на месте гибели Панфилова поставили памятник.

18 ноября 316-я дивизия была преобразована в 8-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Всего несколько часов не дожил генерал Панфилов до этого славного момента.

«Мы горячо поздравляли своих товарищей, с которыми сроднились за эти горячие дни, — вспоминал Катуков. — Времени для торжественных митингов не было: дивизия — теперь уже 8-я гвардейская — не вылезала из окопов, с предельным напряжением сил сдерживая наседавшего врага».

Имя генерал-майора Панфилова по просьбе бойцов было присвоено дивизии 23 ноября, позже она также была награждена орденами Ленина и Суворова 2-й степени. Заметим, что за всю историю Советской армии было лишь два подразделения, названных по именам командиров – 25-я гвардейская стрелковая дивизия имени Василия Чапаева и 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Ивана Панфилова.

Когда наступление гитлеровцев на Волоколамском направлении окончательно выдохлось, немецкое командование решило наступать на Москву по Ленинградскому шоссе. Разгадав задумку гитлеровских генералов, командующий 16-й Армией Константин Рокоссовский внезапно сделал рокировку — и у станции Крюково немецкие танки и пехота опять уперлись в гибкую как шланг оборону Панфиловской «дикой дивизии».

На несколько дней рабочий посёлок Крюково стал центром внимания верховного командования как немецкого, так и советского. Гитлер истерически требовал от своих генералов скорее взять Крюково. Сталин угрожал Жукову расправой, а Жуков Рокоссовскому и другим генералам расстрелом в случае потери посёлка.

«Только в самом низу командной пирамиды старший лейтенант Бауыржан Момыш-Улы, вопреки всем уставам ставший командиром полка и засевший в окопы под деревней Крюково, ничего не боялся, — пишет в своем исследовании „Панфиловская дивизия. Неизвестное об известном“ Эрик Аубакиров. — Пострашнее всех угроз и кар для него была пощечина пожилой местной жительницы, вынужденной уходить из своего дома. И упертый Момыш-Улы защищал деревню не как ему приказывали, а как его учил покойный генерал Панфилов. То отступал, то вновь контратаковал. Крюково восемь раз переходило из рук в руки. В итоге к 6-му декабря немцы засели в центре, а панфиловцы на окраине деревни. Раненый, но не оставивший строй Момыш-Улы поклялся погибнуть, но Крюково не оставить».

7-го декабря поредевшая Панфиловская дивизия вместе с танкистами бригады Катукова освободила Крюково окончательно. Кстати, в этих боях 8-я гвардейская дивизия установила рекорд — захватила в качестве трофеев 29 немецких танков.

После освобождения Крюково 8-ю Гвардейскую вывели с передовой для отдыха и пополнения. За два месяца боев дивизия потеряла 3620 человек убитыми, пропавшими и пленными и 6300 ранеными. В строю из 11 000 осталось всего 3800 бойцов, две трети солдат первого призыва выбыли из строя. К тому времени Панфиловская дивизия уже стала самым прославленным и знаменитым подразделением Красной Армии.

В «Хронологических очерках земли Зеленоградской» Игорь Быстров упоминает, что в августе 1962 года, когда был образован Всесоюзный центр микроэлектроники и город получил новый вектор развития, встал вопрос об имени для него. В числе вариантов были предложения назвать его Панфилов или Панфиловск — в честь легендарного комдива Ивана Панфилова. Однако такое название уже имел город в Казахской ССР недалеко от границы с Китаем (это имя он носил с 1942 до 1991 года, а теперь называется Жаркент).

Тогда название Панфиловский проспект решили дать основной и самой длинной магистрали города — сегодня это единственная улица, проходящая через четыре из пяти районов Зеленограда, а в то время она называлась Крюковским шоссе и была главным въездом в город со стороны Ленинградского шоссе.

13 июля 1965 года Крюковское шоссе было переименовано в Панфиловский проспект в память о событиях ноября-декабря 1941 года, когда примерно по линии этой трассы проходил последний рубеж обороны Москвы — дальше него немецкие войска не продвинулись. Этот рубеж в тяжелейших боях отстаивали (в числе других соединений) и воины-панфиловцы.

До 1998 года Панфиловский проспект упирался в станцию Крюково, а затем в связи с открытием Крюковской эстакады протянулся через Октябрьскую железную дорогу и получил выход в «новый» город. В 2006 году в состав проспекта был включён проезд 648, который фактически продолжал его после съезда с эстакады в «новом» городе. Это увеличило длину Панфиловского проспекта с 4 до 6 километров.

Одно время в честь проспекта был назван Панфиловский район, который существовал в 2002—2009 годах. В его состав входили 8-12 микрорайоны Зеленограда, Алабушево и Малино, а проспект был его осевой магистралью.

Кроме того, еще в дозеленоградские времена в честь генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова была названа улица Панфилова рядом со станцией Крюково, идущая от Крюковского рынка вдоль железной дороги в сторону улицы Гоголя.

В 2010-е годы Панфиловский проспект в преддверии дня Победы становился местом проведения акции «Рубеж славы»: выстроившиеся вдоль проспекта школьники и горожане растягивали на несколько километров георгиевскую ленту. Маршрут начинался от памятного знака «Рубеж обороны 1201-го стрелкового полка 354-й стрелковой дивизии» в 1 микрорайоне и, пройдя через весь город, заканчивался у монумента павшим воинам в деревне Каменка.