Никаких географических и сезонных привязок в тексте песни нет. Теоретически это могла быть и белорусская деревня, и курская, и орловская, и брянская, и белгородская — бои шли повсюду. Но не везде они шли в 1941-м. А наиболее важным событием первого года войны стала оборона столицы. Вот почему принято считать, что в песне о бое за Крюково отражен один из эпизодов сражения под Москвой.

Но о какой же деревне Крюково поется в песне? Кажется, двух мнений быть не может: в контексте Великой Отечественной войны зеленоградское Крюково — самое известное. И самое крупное: в начале 40-х здесь было 210 дворов и более полутора тысяч жителей, не говоря уж о железнодорожной станции. Правда, Крюково было не деревней, а поселком (с 1938 года), но для песни неточность допустима. К тому же станция Крюково была одним из последних населенных пунктов, который удалось захватить фашистам в битве под Москвой. Именно здесь натиск немцев был остановлен, и оборона перешла в наступление.

Однако есть и другие тезки-претенденты. И доводы в их пользу звучат не менее убедительно.

В 1941-м в Московской области было 12 деревень с названием Крюково, и как минимум половина из них оказалась в зоне боев за столицу.

Деревня Крюково Истринского района в дни жестоких боев вдоль Волоколамского шоссе оказалась занята фашистами, но 8 декабря 1941-го была отбита у врага пехотинцами 131-го полка.

Деревню Крюково Клинского района 17 декабря 1941-го защищали от врага две стрелковые дивизии — 365-я и 371-я.

Возле деревни Крюково Наро-Фоминского района в 41-м шли кровопролитные бои, после которых погибших солдат похоронили здесь же, в братской могиле.

В деревне Крюково Волоколамского района 20 ноября 1941-го советские войска (в том числе и измотанная в боях Панфиловская дивизия) остановили наступление врага на Волоколамском направлении.

Деревню в Одинцовском районе, — она носит название не Крюково, а Крюково, — в конце ноября 1941 года в ходе боев за Кубинку заняли немцы: она лежала на их пути к Москве по Минскому и Можайскому шоссе. Позже одинцовское Крюково было отбито силами 82-й мотострелковой дивизией.

Деревня Крюково Рузского района в октябре-ноябре 1941-го стала ареной жестоких оборонительных боев, в которых участвовал 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Доватора.

И возле каждой из этих деревень мог погибнуть «со славою тот бессмертный взвод».

Предположим, что речь идет о станции и поселке Крюково. В начале декабря 16-я армия генерал-лейтенанта Константина Рокоссовского остановила здесь продвижение немецких войск. Немцы сделали Крюково своим опорным пунктом, оно восемь раз переходило из рук в руки. Сам Рокоссовский впоследствии назвал бои в Крюково «вторым Бородино».

«Вот подразделение полковой разведки из двенадцати человек полностью погибает под огнем гитлеровцев, — писал он. — Бог мой, да сколько ж таких взводов, рот, батальонов и полков полегли у станции Крюково, в 41-м километре от Москвы?!»

Были здесь и эпизоды, попавшие в песню о деревне Крюково: «Все патроны кончились, больше нет гранат». Об одном из них рассказала панфиловка Зинаида Бондарина: «Под Крюковом наша дивизия вела длительный и трудный бой. Передний край обороны занял кирпичные сараи, эти кирпичные сараи навсегда будут памятны панфиловцам. Выбывали люди, иногда не хватало патронов. Уже после боев, вспоминая их, мы любили напевать „Десять винтовок на весь батальон“… Но держались крепко, не отходили».

Песня про десять винтовок на стихи Василия Лебедева-Кумача, о которой вспоминает Бондарина, была в то время чуть ли не крамолой, поскольку «воспевала» неприятную правду. Пели ее на мелодию «Крутится, вертится шар голубой»:

«Десять винтовок на весь батальон,
В каждой винтовке последний патрон.
В рваных шинелях, дырявых лаптях
Били мы немцев на разных путях».

Семеро — это еще хорошо… Сам поэт Сергей Островой в бытность солдатом Великой Отечественной повидал немало подобных трагедий, а участником одой из них чуть не сделался сам.

Из-за очень плохого зрения Островой был освобожден от призыва. И в первые недели войны, во время всеобщей мобилизации, он читал стихи на призывных пунктах, воодушевляя уходящих на фронт бойцов. «И вот однажды, — вспоминал Островой, — моё чтение стали перебивать выкрики офицеров: 52-я команда на выход, 37-я команда на выход. Призывники разбежались, и я остался один. Меня вдруг обожгло чувство жгучего стыда. Подумалось: я их агитирую, а сам-то остаюсь в тылу».

И тогда поэт попросился на фронт — в народное ополчение. 5 июля 1941-го его вместе с батальоном коломенских рабочих отправили из Москвы походным маршем под Вязьму, где в те дни ожидалось наступление немецких танков. До передовой ополченцы, далекие от тягот и лишений воинской жизни, еле дошли в казенных, натиравших кровавые мозоли ботинках.

Но хуже всего было то, что воевать им было… нечем. «У нас было по одной винтовке-полуавтомату на десять человек, да и её в руках до этого никто не держал, — рассказывал Островой, — Предполагалось, что оружие мы должны добыть в бою. Комиссар нам вполне серьезно посоветовал: «Как пойдем в атаку, гремите котелками и погромче кричите «ура!»»

Поэту повезло. Накануне боя его и еще пятерых отозвали в Москву, поскольку вышло постановление Политуправления учредить в каждом военном издании должность «писатель в газете». И литераторы оказались востребованы по их прямой специальности. А на следующий день было немецкое наступление. В том страшном бою, отбивая танковые атаки фашистов, вся его рота полегла. И не одна. Весь батальон ополченцев был уничтожен до единого человека.

Может, разгадка песни про деревню Крюково кроется во фронтовой биографии поэта? Доводилось ли ему воевать под Москвой?

В июле Островой попал в газету «На врага» только что сформированной 31-й армии. Её задачей было создание оборонительного рубежа в Калининской (ныне Тверской) области. Фронтовой корреспондент Островой входил с передовыми частями в освобожденные города и села этой области: Осташков, Селижарово, Ельцы, Ржев, Калинин (Тверь).

Литератор на фронте был почти беззащитным. Как вспоминал поэт, приходилось ездить по передовым всего с одним стареньким наганом в кобуре — другого оружия ему не полагалось.

«Солдаты ходят налегке:
Патроны, нож, да корка хлеба,
Да автомат зажат в руке,
Да переменчивое небо!»

Друзья и знакомые поэту сочувствовали. Островой рассказывал: «Помню, в один из приездов с фронта в Москву встретил на улице Пастернака. „А мы вас в Чистополе похоронили, — всплеснул руками Борис Леонидович. — Прошел слух, что Островому в атаке голову оторвало, а он еще бежал и размахивал руками. Ну, удивил!“» Слух был не совсем беспочвенным: под Старицей поэта ранили.

А под Москвой ему воевать не довелось. Откуда же тогда взялась в его творчестве деревня Крюково? По словам Татьяны Визбул, директора Зеленоградского историко-краеведческого музея, после войны Сергей Островой вспоминал, что Крюково — это собирательный образ. Он даже не помнит, где это было — просто увидел название Крюково во время танкового сражения, участником которого был сам.

Возможно, это была смоленская деревня Крюково — ныне она почти вымерла. В 1943 году 31-я армия, участвуя в Смоленской наступательной операции и прорываясь к Днепру, освобождала сотни сел и деревень в Сафоновском крае. В их числе была и деревня Крюково, лежащая на левом берегу Днепра.

«Два дня орудийной пальбой
Шатает всю землю под нами.
Два дня и две ночи без сна.
Поверишь, нам вечности мало!
А мертвым могила тесна,
Их смерть по полям раскидала.
Приюта земля не дала.
Оглохла она. И ослепла.
Вчера тут деревня была,
А ныне — лишь холмики пепла».

Если деревня Крюково — образ собирательный, то не было ли у лейтенанта из песни реального прототипа? Когда песня стала популярной, ее авторы получили от слушателей множество писем, где люди вспоминали конкретных лейтенантов и солдат, погибших в реальных боях за деревни с таким названием.

Необычной историей поделилась Оксана Ларичева из Петербурга, принимавшая участие в марше «Бессмертного полка» 9 мая 2015 года. По словам Ларичевой, ее дедушка Алексей Боков погиб в первый год войны на подступах к Москве, у деревни Крюково. В 60-х годах родные стали изучать военные архивы, чтобы выяснить подробности его недолгой военной биографии. И вот, что узнали: «Есть такая песня „У деревни Крюково погибает взвод“. После войны автор песни приезжал к моей бабушке и рассказал, что лейтенантом, ставшим прототипом для героя песни, стал мой дедушка».

Что ж, нельзя исключить, что фронтовые дороги военного корреспондента Острового, воевавшего по соседству, в Калининской области, и лейтенанта Бокова, защищавшего Подмосковье, где-то однажды пересеклись.

Прототипами лейтенанта из песни в разное время и с разной степенью обоснованности называли и других солдат. Например, деловая электронная газета Татарстана «Бизнес online» в ноябре 2016 года опубликовала материал «„У деревни Крюково“ — песня „Самоцветов“ о парне из Татарии», где прототипом назван Г. Харзетдинов из Калининского района ТАССР, погибший в боях за Крюково. По мнению автора, Островой и Фрадкин написали свою знаменитую песню под впечатлением этого подвига. Действительно, рядовой Газиз Харзитдинов значится под номером 427 в списке захороненных в братской могиле у станции Крюково, но что доказывает его связь с песней, непонятно.

В 1971 году Сергей Островой которому было в то время шестьдесят лет, опубликовал стихотворение под названием «Баллада о верности», состоящее из девяти четверостиший. За четверть века после войны тяжесть пережитого улеглась, а затем возродилась в памяти, заставляя поэта вновь и вновь переворачивать страницы военного лихолетья.

По мотивам этой баллады и была написана песня «У деревни Крюково» — некоторые строки поэт изменил и добавил новые. И в 1974 году композитор Марк Фрадкин положил эти стихи на музыку. Как потом рассказывал поэт, ему хотелось написать народную песню, и Фрадкин подхватил идею, написав замечательную музыку.

По мнению музыковеда Лианы Гениной, благодаря использованию не минора, а мажора, Фрадкину удалось добиться сдержанности, печали без мелодраматизма: мажорный лад, повторение рефрена-зачина «У деревни Крюково…» «придает песне черты сдержанно-эпического воспоминания».

Тогда же в 1974-м песню спел ВИА «Самоцветы». «Песню „У деревни Крюково“ я не хотел отдавать ансамблю „Самоцветы“ , — признавался Островой, — но Марк Фрадкин настоял: никто лучше их не споет. Так и оказалось».

После раскола «Самоцветов» в 1975 году песню «У деревни Крюково» записала группа «Пламя». В этом исполнении песня прозвучала в итоговом концерте «Песня-75», где её спел бывший солист «Самоцветов» Валентин Дьяконов.

Впоследствии кто только её не исполнял: Иосиф Кобзон, Лариса Долина, Дмитрий Маликов, группа «Тараканы» и многие другие. Песня разлетелась по всей стране и стала не просто популярной, а истинно народной. Ее пели и поют и те, кто воевал, и те, кто никогда не был на войне. Как вспоминает писательница Александра Данилова: «А еще мы пели „У деревни Крюково“, тоже не вникая в смысл, и песня эта почему-то навевала мысли о какой-то сказочной деревне, где всегда лето и бабушки приносят в глиняных кувшинах молоко, а на склоне горы прячется яркая земляника…»

«Как-то поздно вечером в квартире раздался звонок, и Раиса Максимовна Горбачева долго благодарила меня за песню „У деревни Крюково“, — рассказывал Сергей Островой. — Оказывается, она с Михаилом Сергеевичем проезжала деревню Крюково, и им вспомнилась песня про „погибающий взвод“. Узнали, кто автор, и решили поблагодарить».

В 2005 году, спустя тридцать с лишним лет после создания песни, в одном из интервью газете «Труд» поэт с чувством отметил: «Теперь, когда поют „Самоцветы“, зрители беззвучно подпевают, а на словах „Их в живых осталось семеро молодых солдат“ зал нередко поднимается в едином порыве и слушает стоя. Вот такие моменты согревают сердце и помогают жить».

Совпадение это или нет, но есть еще одна неявная параллель между популярной песней и зеленоградским Крюково — мемориальный комплекс «Штыки». В начале 70-х годов на 40-м (41-м) километре Ленинградского шоссе воздвигли 42-метровый обелиск в форме трех сомкнутых штыков на 27-метровом холме Славы. Три остроконечных уступа обелиска напоминают о стойкости трёх воинских частей — стрелковой, танковой и кавалерийской.

Торжественное открытие монумента, состоялось 24 июня 1974 года и было приурочено к годовщине парада Победы на Красной площади.

Неизвестно, звучала ли на церемонии открытия мемориала песня «У деревни Крюково» — но она появилась и завоевала популярность в том же самом 1974 году.