Дворянскому сыну Фёдору Лукину, появившемуся на свет в местечке Глуск под Минском 25 июля 1908 года, судьба, казалось, сулила благополучное детство. А уготовила — мытарства по военным дорогам Первой мировой и Гражданской, польскую интервенцию, горе и нищету. Счастливая семейная жизнь, родительское состояние — всё сгорело в горниле чудовищных потрясений начала 20 века.

В годы революции Лукины оказались в Бобруйске. Отец Виктор Владимирович устроился помощником инспектора косвенных налогов — должность ничтожная, но выбирать не приходилось, а мать Александра Фёдоровна стала учительницей. Фёдор успел окончить четыре класса школы, а вместо пятого пришлось идти в пастухи.

Мать сама обучала сына, пока была в силах — трудные условия жизни подорвали её здоровье, она тяжело заболела и умерла в 1925 году. Детство и юность Фёдора прошли в трудах: он пас скотину, затем был возчиком на реке Березине, потом грузчиком. После смерти матери 17-летний Фёдор устроился кочегаром на махорочной фабрике в Бобруйске. Отработав смену у топки, юноша добровольно усаживался за книги — тяга к знаниям побеждала в нём обычные желания и увлечения молодости. За два года он самостоятельно подготовился и сдал квалификационные экзамены на должность помощника машиниста Центральной Бобруйской электростанции.

Но это был не предел его мечтаний — парень хотел учиться дальше, стать инженером, а может, и не только им. В 1928 году Фёдор Лукин похоронил и отца. Ему было только двадцать лет, а он уже многое повидал в жизни, сменил не одну профессию, крепко стоял на ногах и в будущем собирался достичь ещё многого. Он продолжал упорно корпеть над книгами — готовился. Его ждала столица.

Летом 1929 года Фёдор Лукин влился в семимитысячный корпус студентов Московского высшего технического училища, знаменитого МВТУ, ещё не носившего имени Баумана (его присвоят в 1930-м). Он выбрал электротехнический факультет. Но окончить «Бауманку» Лукину было не суждено. В стране набирала темп индустриализация, отраслям народного хозяйства требовались инженерные кадры, особенно они нужны были в энергетике. Для их подготовки власти страны решили создать специализированный вуз.

Весной 1930 года факультет, где учился Фёдор Лукин, выделили из состава МВТУ и вскоре объединили с электропромышленным факультетом «Плехановки» в Московский энергетический институт (МЭИ). Своего здания у вуза пока не было — студенты занимались в аудиториях и лабораториях в разных концах Москвы, доставшихся ему при разукрупнении «Бауманки» и «Плехановки», но в 30-е годы жаловаться на трудности было не принято.

В 1932 году студент Лукин, не прерывая учёбы, перешёл к практике: устроился в радиолабораторию МЭИ сначала лаборантом, затем техником, инженером. Его выдающийся ум и организаторские способности обратили на себя внимание преподавателей — Фёдору поручили вести научный семинар по радиоприёмным устройствам и назначили замом заведующего лабораторией. А в марте 1934 года он получил диплом инженера-электрика по специальности «радиотехника» и предложение остаться на кафедре ассистентом. Перед бывшим пастушком открывалась научная карьера.

Путь в науке Лукин начал с преподавания, причём сразу в двух вузах — в родном МЭИ он читал курс «Измерения», а в Московском электротехническом институте связи — «Радиоприёмные устройства». Но скоро преподавание отступило на второй план. В середине 1930-х годов Фёдор Викторович женился. Его супругой стала Маргарита Александровна Алтухова. В 1936 и 1937 годах в семье Лукиных родились сыновья Александр и Владимир.

А несколько раньше, в декабре 1935 года, Фёдор Викторович поступил на работу в НИИ № 10, позже известный как Морской НИИ радиоэлектроники «Альтаир». Его создали в 1933 году для оснащения Красной Армии и Военно-Морского Флота радиоэлектронным вооружением. В этих стенах Фёдор Викторович проработал 18 лет, разрабатывая новые системы оружия для ВМФ и пройдя путь от старшего инженера до главного конструктора разработок и главного инженера НИИ.

Первой его разработкой в 1940-х годах стала донная мина, устойчивая к тралению и к воздействию взрывной волны. Её широко применяли в Великой Отечественной войне.

В середине 1940-х важнейшей задачей для ВМФ стало создание корабельных радиолокационных станции (РЛС). Впервые они появились перед самой войной и поначалу служили для обнаружения самолётов. Затем стали создавать станции для обнаружения кораблей противника и управления артиллерией крейсеров и эсминцев при стрельбе по ним.

Лукин стал одним из ведущих конструкторов таких радиолокационных систем. Первую из них успешно испытали в 1944 году на крейсере «Молотов» и приняли на вооружение кораблей под названием «Редан-1». Параллельно разрабатывали ещё одну радиолокационную станцию для эсминцев — «Редан-2». Оснащённые ими корабли могли вести морской бой при любой погоде, днём, ночью, при задымлении. В СССР были и другие попытки создать подобные устройства, но «Редан-1» и «Редан-2» оказались самыми удачными.

За эту работу директор предприятия Валерий Калмыков и ведущие инженеры разработки, включая Фёдора Лукина, были удостоены Сталинской премии.

В 1946 году Фёдор Викторович защитил кандидатскую диссертацию.

В послевоенные годы он в качестве главного конструктора создал для Военно-Морского Флота и другие РЛС: «Вымпел» и «Фут». Станция «Вымпел», разработанная под руководством Лукина в 1946—1947 годах, назначалась для управления стрельбой зенитных орудий на эсминцах. А радиолокационный комплекс «Фут» был создан в 1948—1955 годах для обнаружения воздушных целей с крейсеров и эсминцев. Эта корабельная станция обнаруживала самолёты на расстоянии до 150 км. Её успешно испытали на Балтике в 1955 году и приняли на вооружение флота, когда Лукин уже покинул «Альтаир».

В 1953 году Фёдора Лукина направили в конструкторское бюро №1 (позднее — НПО «Алмаз» имени Расплетина), где главным конструктором был сын Лаврентия Берии — Серго Лаврентьевич. КБ-1 создали в сентябре 1947 года по инициативе всесильного Берии, как говорили позже, «под сынка» — специально под дипломный проект Сергея Лаврентьевича, выпускника Ленинградской академии связи имени Будённого. Берия-младший разработал управляемый самолёт-снаряд, запускаемый по крупным морским целям (своеобразное переходное звено между самолётом-снарядом Фау-1 и современными противокорабельными ракетами).

Это была «Комета» — первая советская авиационная противокорабельная крылатая ракета. Две такие ракеты подвешивали под крылья самолёта-носителя, который, летя над морем, с большого расстояния находил с помощью бортовой радиолокационной станции корабль-цель. Когда до цели оставалось менее 130 км, «Кометы» отцеплялись и по сигналу РЛС самолёта на автопилоте летели к кораблю. Приблизившись к нему на 20-35 км, «Кометы» переходили в режим самонаведения и поражали цель.

В 1940-х система «Комета» класса «воздух-море» стала первым образцом советского управляемого ракетного оружия.

В начале 1950-х годов эта система как раз проходила испытания, но после ареста Лаврентия Берии в 1953 году во многих подчиненных ему предприятиях начались кадровые чистки, в том числе и в КБ-1. Началось преследование всего, связанного с низвергнутым лидером. Серго Берию, который, по свидетельству коллег, был талантливым и приятным в общении молодым человеком, не злоупотреблявшим именем своего отца, изгнали. А у властей сложилось мнение, что КБ-1 — бесполезное, созданное «по блату» предприятие, и разработки его никуда не годятся.

Именно тогда Фёдор Лукин и был направлен в КБ-1, чтобы разобраться в ситуации. В ноябре 1953 года его назначили на должность главного инженера. Но поскольку начальника у КБ-1 в то время не было, Лукин фактически исполнял его обязанности.

Фёдор Викторович быстро оценил важность и высокий уровень выполняемых в КБ-1 работ, и в частности крылатой ракеты «Комета» — она к тому времени уже была успешно испытана и вводилась в серийное производство. Лукин включился в работу над этим проектом: создал оригинальную стендовую аппаратуру и руководил доработкой для серийного производства бортовой аппаратуры «Кометы», за что ему присудили вторую Сталинскую премию.

Благодаря усилиям Лукина коллектив и тематику КБ-1 удалось сохранить. Более того, Лукин вывел КБ-1 в лидеры по технологическим процессам среди предприятий радиоэлектронного профиля. За активное участие в разработках новой техники и внедрение передовых технологий в 1955 году Фёдора Викторовича наградили орденом Ленина.

Но вернемся в 1953 год. В августе семь маршалов СССР отправили в ЦК КПСС письмо, где предложили создать средство защиты от американских баллистических ракет с ядерным зарядом, чтоб советские города не повторили судьбу Хиросимы и Нагасаки. Без системы ПРО Советский Союз был все равно что голый исполин с ядерной дубиной. Письмо маршалов передали в Третье Главное Управление при Совмине СССР, и его научно-технический совет, пригласив всех ведущих специалистов, оценил идею. Заседание прошло чрезвычайно бурно.

Академик Александр Минц заявил, что письмо — «бред испуганных прошедшей войной маршалов», а их предложение «такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду». Его поддержали другие маститые ученые. Генеральный конструктор ракет ПВО Александр Расплетин сказал, что «неимоверная чушь, глупая фантазия предлагается для нас маршалами». Оба полагали, что нужно усовершенствовать уже имеющиеся (и разрабатываемые их людьми) установки ПВО и не возиться с какими-то новомодными ПРО.

Мстислав Келдыш считал, что противоракетный щит будет ненадежен. А Сергей Королёв, хотя и не возражал против проведения работ, был уверен, что «ракетчики имеют много потенциальных технических возможностей обойти любую систему ПРО».

Однако академикам горячо возразил будущий создатель противоракетной обороны СССР Григорий Кисунько. Он сделал предварительные расчёты и не сомневался, что «головные части ракет станут для системы обороны целями в недалеком будущем» и что «все перечисленные параметры радиолокационных станций вполне достижимы». По его мнению, следовало проектировать комплекс ПРО с нуля — от радаров до ЭВМ.

Кисунько поддержал главный инженер КБ-1 Фёдор Лукин, который сам активно участвовал в постановке на боевое дежурство системы ПВО Москвы «С-25» и в создании ракетных систем разных классов. Он считал, что «работы по ПРО надо начинать как можно скорее», и хотя результат предсказать сложно, труды в любом случае не пропадут даром: «не получится ПРО — получится хороший технический задел для более совершенных противосамолётных систем».

За создание ПРО выступил и политический тяжеловес маршал-министр Устинов. В итоге была создана комиссия, в которой Фёдор Лукин оказался единственным сторонником ПРО. Очевидно, комиссия в таком составе должна была провалить дело, но этого не случилось благодаря дипломатическим способностям Лукина.

Работы по ПРО были начаты. Главным конструктором назначили Кисунько, а КБ-1 — головным предприятием по этой проблеме. Все последующие годы, где бы ни работал, Фёдор Викторович активно участвовал в создании ПРО, помогая всеми имеющимися у него средствами.

Проект ПРО, который выдвинул в 1953—1954 годах Григорий Кисунько, строился вокруг ещё не существующих мощных ЭВМ. Он предлагал использовать не ядерные, а обычные противоракеты с невероятной точностью наведения, которую и должны были обеспечивать сверхмощные вычислительные машины. Однако число работающих в СССР ЭВМ исчислялось единицами, и даже речи не шло, чтобы применить их в качестве управляющих, поскольку возможности этих машин были очень скромными.

Одна из ЭВМ называлась «Стрела» — первая в стране промышленно выпускаемая ЭВМ. Лукин хорошо знал эту машину, поскольку в 1953 году возглавлял госкомиссию по её госприёмке. Тогда же Лукин познакомился и подружился с Давлетом Юдицким, математиком, создававшим «Стрелу» и другие советские ЭВМ. Первый образец «Стрелы» был установлен в КБ-1.

Отсутствие мощных ЭВМ, вокруг которых Кисунько строил всю «безумную концепцию» ПРО, превращало его идеи, по ехидному выражению Расплетина, в «ловлю каких-то мифических цветных бабочек над зелёно-розовой лужайкой». Эта же проблема беспокоила и Лукина, которому требовались высокопроизводительные ЭВМ для обработки радиолокационных сигналов и расчёта траекторий целей. Поэтому он сформировал специальный отдел по созданию таких машин и пригласил Юдицкого возглавить его.

ЭВМ для управления радиолокационной станцией дальнего обнаружения, сопровождения цели и наведения противоракеты были построены во второй половине 1950-х годов. С их помощью Кисунько доказал, что его идея ПРО — работает. Он создал на полигоне Сары-Шаган экспериментальную систему ПРО, названную Система «А». В марте 1961 года прошли успешные испытания комплекса — впервые в мире была ликвидирована боевая часть баллистической ракеты осколочным зарядом (эта победа стала одной из причин, по которой Хрущев, почувствовавший неуязвимость, едва не привёл мир к третьей мировой, устроив Карибский кризис).

После успешных испытаний правительство поставило перед учёными задачу создать систему ПРО, способную защитить Москву и Московскую область от ракетно-ядерного нападения. Разработка боевой противоракетной системы А-35 для защиты Московского промышленного района началась в 1958 году. А-35 концептуально являлась продолжением Системы «А», её головным разработчиком, как и в Системе «А», оставалось КБ-1. Фёдор Лукин участвовал в создании радиолокационных станций дальнего обнаружения «Дунай-3», которые использовались для нахождения и выдачи первичного целеуказания по летящим боеголовкам. «Дунай-3» тоже успешно испытали на полигоне Сары-Шаган в 1959-м. Впоследствии «Дунай-3» доработали, улучшив их технические характеристики. Такие РЛС стали называться «Дунай-3М» — модернизированная и «Дунай-3У» — улучшенная.

Каждая РЛС дальнего обнаружения — всего их было две, «Дунай-3М» в деревне Акулово под Кубинкой и «Дунай-3У» в Чехове-7 — представляла собой комплекс капитальных строений приёмного и передающего узлов, разнесённых на 2,5 км.

Система осуществляла одновременное отслеживание до трех тысяч баллистических целей. Она могла обнаруживать объекты на удалении в 2500 километров, а при расстояниях менее двух тысяч километров с вероятностью в 90% определяла баллистические ракеты.

Параллельно с системой ПРО в 1950-х годах Фёдор Лукин продолжал работать и над системой противовоздушной обороны. К тому времени в СССР уже приняли на вооружение стационарный зенитно-ракетный комплекс (ЗРК) С-25, но военным требовался также и передвижной комплекс, который можно развернуть в любой части страны — достаточно легкий и мобильный, чтоб умещаться на тягачах, простой в производстве и эксплуатации. Это было проще и дешевле, чем ставить стационарный С-25 возле каждого объекта, который нужно защитить.

Создавал такой комплекс в КБ-1, а главным конструктором разработки стал Александр Расплетин. Роль же Лукина состояла в том, что под его руководством и при его участии в КБ-1 сумели решить конструкторские и технологические задачи, позволяющие создать малогабаритную радиотехническую и вычислительную аппаратуру. Лукин предложил унифицировать конструктивные элементы и перевести аппаратуру на печатный монтаж. Под его идею перестроили все производственные и технологические циклы, в итоге сроки разработок сократились, плотность компоновки и надёжность систем резко возросла, а их серийное производство существенно упростилось. Способ оказался настолько прост и хорош, что его стали использовать при разработке и других ракетных систем. Идеи Лукина позволили КБ-1 выйти в лидеры по технологическим процессам среди предприятий радиоэлектронного профиля. За руководство и активное участие в разработках новой техники и внедрение передовых технологий Лукина наградили в 1955 году орденом Ленина.

В немалой степени благодаря предложениям Лукина новый комплекс, названный С-75 «Десна», был сконструирован и произведён в рекордный срок — буквально за четыре года. С 1955-го начались его активные испытания, а в мае 1959 года С-75 встал на вооружение советских зенитно-ракетных полков. С его появлением ракетное оружие вышло за пределы Подмосковья, обеспечив прикрытие важнейших объектов и промышленных районов практически по всей территории СССР.

В 1958 году Лукин стал лауреатом Ленинской премии за комплекс работ по созданию мобильной зенитно-ракетной системы С-75 и внедрение её в серийное производство. А в 1959 году Фёдор Викторович защитил докторскую диссертацию и стал доктором технических наук.

Фёдор Лукин одним из первых в стране понял, что технология сборки электронной аппаратуры из дискретных элементов себя исчерпала. Он видел, что электроника в американских ракетах и РЛС в несколько раз меньше и легче, чем в советских. В зарубежной печати уже появились первые американские статьи о производстве интегральных схем. И в конце 1950-х годов Лукин дал задание одному из крупнейших специалистов КБ-1 в радиоэлектронике Андрею Колосову изучить проблему микроэлектроники. В 1960-м году КБ-1 выпустило небольшую монографию Колосова по полупроводниковым твёрдым схемам.

Позже Андрей Александрович вспоминал: «А через некоторое время Лукин, в то время главный инженер КБ-1, впоследствии генеральный директор Зеленоградского научного комплекса, говорит мне: „Вы у нас самый подходящий человек, чтобы этими вопросами заняться. Создавайте лабораторию“. Так мы открыли первую в СССР лабораторию по микроэлектронике».

Сам того не сознавая, Лукин начал готовить научный задел и кадры для зеленоградского Центра микроэлектроники, который ему предстояло создавать через три года.

Чтобы положить начало советской микроэлектронике, нужно было привлечь специалистов по электронной технике. Колосов объездил все ведущие московские и питерские институты подобного профиля с докладом «Что такое микроэлектроника и почему вашему НИИ надо ею заниматься?», но коллеги интереса не проявили. Видя, что уговорами ничего не добьёшься, Колосов обратился к замминистра электронной промышленности Мартюшову. Тот идею оценил и помог собрать в Ленинграде конференцию для руководителей электронной и радиопромышленности,

«На конференции я сделал вводный доклад, — вспоминал Колосов, — а американский грек Старос рассказал о схемах памяти. Затем нас пригласили к министру Шокину. Мы обсудили с ними проблему и поняли, что для микроэлектроники нужен единый центр. Так начался полный переворот во всей электронике и радиоэлектронике и, если хотите, был заложен первый камень в фундамент Зеленограда».

В августе 1960 года Фёдора Лукина назначили директором — научным руководителем НИИ-37 (ныне НИИ дальней радиосвязи), где он продолжил заниматься проблемами создания радиолокационных станций дальнего обнаружения для систем ПВО и ПРО. Проблемы эти упирались главным образом в возможности вычислительной техники.

Эволюция оборонительных систем подгоняла прогресс и в наступательных, ведь нужно было и преодолевать защиту. Произошло то, о чём ранее предупреждал создателей ПРО Сергей Королёв, утверждавший, что непреодолимую систему ПРО в обозримом будущем не создать, поскольку у ракетчиков есть масса приёмов, чтобы обойти защиту.

В начале 1960-х обычная ракета представляла собой одиночную или двойную цель. Но как только появилась ПРО, уже в середине 60-х, ракеты стали «обвешивать» сотнями отражателей, ложных целей и прочей мишуры, среди которых терялись несколько боеголовок. Чтобы сбить такую ракету, требовалось нарастить мощность всей системы — увеличить количество и разрешение радаров, поднять вычислительную мощность ЭВМ. Это было ясно ещё в те дни, когда Система «А» только проходила испытания на полигоне Сары-Шаган — причём поднимать мщность ЭВМ нужно было минимум в 20 тысяч раз!

Этим и занялся Лукин в НИИ-37 — организовал разработку двух принципиально новых ЭВМ. Фёдор Викторович первым в СССР обратил внимание на перспективное направление развития вычислительной техники — модулярную арифметику. Именно его стараниями она получила столь бурное и успешное развитие в стране.

Он пригласил Давлета Юдицкого возглавить разработку самого мощного компьютера в мире — модулярной суперЭВМ для советской ПРО. В итоге была построена пилотная ЭВМ Т340 и её серийный вариант К340А. Эта замечательная машина обладала невиданной по тем временам производительностью в 1,2 миллиона двойных операций в секунду (то есть 2,4 миллиона операций в секунду в общепринятом тогда исчислении). Она первая в мире перешагнула барьер быстродействия в 1 миллион операций в секунду и осталась непревзойденным рекордсменом по производительности среди ЭВМ второго поколения (на дискретных транзисторах). К тому же она имела самую низкую стоимость выполнения одной операции — 25 копеек (тогда это был основной экономический показатель ЭВМ).

Всего было выпущено 50 таких машин, 20 из них применялась в боевых РЛС «Дунай-3» системы ПРО «А-35». А ещё десять таких ЭВМ полвека проработали в одной из этих РЛС в системе наблюдения за космосом.

В это время быстрыми темпами строился город-спутник Москвы у станции Крюково — росли жилые дома, а вот строительство предприятий почти не велось. Начальный план перевода из Москвы фабрик легкой промышленности не удался, фабрики отказывались выезжать, финансирование не поступало, сроки срывались.

Тогда председатель Госкомитета по электронной технике Александр Шокин предложил создать в городе-спутнике комплексный центр микроэлектроники — совершенно новой промышленной отрасли. В августе 1962 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР об образовании Центра микроэлектроники, куда должно было войти шесть институтов: НИИ микроприборов (НИИМП); НИИ точной технологии (НИИТТ); НИИ молекулярной электроники (НИИМЭ); НИИ физических проблем (НИИФП); НИИ материаловедения (НИИМВ); НИИ точного машиностроения (НИИТМ).

Директором строящегося Научного центра назначили в 1963 году первопроходца отечественной микроэлектроники Фёдора Лукина, а его замом по науке — Филиппа Староса.

В Зеленограде Лукин появился скромно, незаметно, без официальных торжественных представлений. Он ходил по предприятиям, знакомился с людьми, с выполняемыми работами, постепенно осваиваясь, входя в круг задач и работ.  

Выразительный портрет первого директора Центра микроэлектроники дан Григорием Кисунько в книге «Секретная зона»: «Это был сухощавый человек выше среднего роста с наголо выбритой головой, на которой, впрочем, невозможно было отличить бритую часть от небритой. От хронической язвы в выражении его аскетически худого лица проглядывала застывшая гримаса терпения боли, и она не исчезала даже тогда, когда он улыбался. Можно было подумать, что это сухой, чёрствый человек. Но в голубизне его умных, молодо глядящих глаз светились и мечтательность ученого, и спокойная рассудительность, неторопливость, доброжелательность. Фёдор Викторович был мудр и немногословен».

В Зеленограде началось грандиозное строительство — создание комплекса НИИ и заводов по разработке и производству микроэлектроники. Кроме того здесь собирались разрабатывать и выпускать полупроводниковые материалы и технологическое оборудование. Помимо шести НИИ в состав Научного Центра вошли и пять опытных заводов.

Фёдору Викторовичу приходилось лично участвовать в работе архитектурно-планировочных организаций и вносить изменения в проекты, однако он сумел установить правильные взаимоотношения со строителями, и они в кратчайшие сроки возвели здания НИИ и заводов. А ведь предприятия Центра занимали 240 тысяч квадратных метров промышленных площадей!

Параллельно Лукин подбирал научные и руководящие кадры, формировал научно-производственные коллективы. Фёдор Викторович подготовил целую плеяду руководителей институтов и заводов. Он нашёл и пригласил на работу Камиля Валиева, Юрия Дьякова, Владимира Сергеева, Андрея Малинина и других ведущих специалистов, которые сыграли большую роль в становлении и развитии Научного Центра. Лукин вносил личный вклад в формирование тематики предприятий Научного Центра, вникал в их разработки и сам в них участвовал — например, в создании первых отечественных интегральных схем «Тропа», «Вычет», «Счёт».

Оказавшись на передовом рубеже советской микроэлектроники, он хотел соединить её возможности с новейшими достижениями вычислительной техники и пригласил к себе в Центр коллектив разработчиков супер-ЭВМ из НИИ-37 во главе с Давлетом Юдицким, развив его до крупного института — Специализированного вычислительного центра (СВЦ).

Фёдор Лукин был первым директором Научного Центра. «А первопроходцу всегда сложно, — справедливо заметил Анатолий Пивоваров в очерке о своём предшественнике, помещённом в сборнике „Драма града“ (составитель сборника — известный зеленоградский журналист Александр Шерстюк). — Он часто не находит понимания „вверху“ и „внизу“. Верх — это ЦК КПСС и правительство, которые жёстко требуют быстрых результатов: „догнать и перегнать“. Внизу — каждый директор НИИ и завода хочет получить побольше фондов заработной платы, оборудования, производственных площадей. Но самое сложное — это установить необходимые производственные связи между предприятиями с целью скорейшего внедрения разработок в опытное производство, а в дальнейшем и в серийное».

За восемь лет, что Лукин руководил Научным Центром, он проделал титаническую работу: создал и развил уникальный, принципиально новый научно-производственный комплекс из девяти научно-исследовательских организаций, пяти опытных заводов, вуза, конструкторских бюро. К 1970 году под его началом в институтах, КБ и на заводах Центра работало около 30 тысяч человек.

Главной задачей Центра было создание новых технологий, материалов и технологического оборудования, новых изделий микроэлектроники в виде интегральных схем, и передача их на серийные заводы страны (в основном предприятиям военно-промышленного комплекса) для массового производства.

Зеленоградские опытные заводы при НИИ не должны были заниматься крупносерийным производством. Однако серийные заводы порой не успевали развернуть необходимые объёмы выпуска. В итоге на опытные заводы Центра обрушился целый шквал директивных заданий по серийному производству интегральных схем. Это мешало работе Научного Центра и тормозило развитие микроэлектроники.

В то же время, чем шире использовали интегральные схемы в аппаратуре, тем чаще возникали конфликты, связанные с их отказами. Нужно было разбираться с причинами, и Фёдор Викторович предложил создать для этого специальное КБ, где разработали бы условия применения интегральных схем в аппаратуре, составили бы их унифицированные ряды, уточнили правила приёмки в процессе изготовления. В итоге анализ отказов показал, что причины заключались как в неправильном применении схем, так и в скрытом браке в процессе их производства.

Не облегчали Лукину жизни и разногласия с его замом по науке Филиппом Старосом. По свидетельству старейшего работника зеленоградской микроэлектроники Владимирова «В Зеленограде наступило шаткое двоевластие. Директор Лукин и научный руководитель Старос почти не контактировали между собой. Если один давал мне указание собрать Совет директоров по какому-нибудь вопросу, то второй говорил: „Отмените, это несвоевременно“, и наоборот».

В изматывающем режиме — за все годы своего директорства Фёдор Викторович только дважды был в отпуске — он работал изо дня в день, пропадая на работе чуть ли не сутками. Его пост требовал не только колоссальных знаний и опыта, но и самоотверженности.

Вспоминая о первом директоре Научного Центра, его коллеги отмечают, что, несмотря на широкое признание заслуг, Фёдор Викторович оставался скромным обаятельным человеком. Основатель и первый директор НИИТТ Владимир Сергеев так отзывался о Лукине в своей книге «Страницы жизни»: «Это был замечательный человек, высококвалифицированный инженер, ученый. В нём с высокой квалификацией сочетались организаторские способности, спокойствие, рассудительность, уравновешенность, умение работать с людьми, уважать их. За время работы с ним я ни разу не слышал, как это часто практиковалось в те времена, что бы он ругал подчинённых, повышал на них голос или хамил. Все вопросы он решал без наскока, раскладывал всё по полочкам, а потом принимал решение. В большинстве случаев, если давал задание или что-то просил, вёл разговор так, что идея выполнения работы принадлежала не ему, а собеседнику. Лукин работал методом убеждения, а не давления».

Эти наблюдения дополняет Анатолий Пивоваров: «Фёдор Викторович обладал удивительным характером. С одной стороны, он был чрезвычайно интеллигентным человеком, высокой нравственности, обладающий высокой культурой во взаимоотношениях с сотрудниками, большой терпимостью. С другой стороны, он был очень твёрд в проведении принятых технических решений, он их отстаивал до конца на всех уровнях, в том числе и самых высоких».

Между тем, сотрудники в ближайшем окружении называли Лукина «отец Фёдор», подразумевая его отеческую заботу о подчинённых. «Фёдор Викторович был очень общительным и гостеприимным человеком, — продолжает Пивоваров. — У него дома по торжественным случаям собирались друзья. Всегда было очень весело и душеполезно. Он был очень начитанным человеком и умел хорошо рассказывать. И его слушали с большим интересом».

Одной из задач Научного Центра была разработка принципов конструирования ЭВМ на основе микроэлектроники. Эта задача увязывалась с эволюцией системы ПРО А-35. Пока её создавали, появились ракеты с разделяющимися боеголовками — каждая из них на последнем участке траектории наводилась на свою цель. Система А-35 с такой задачей не справлялась — когда её заказывали, таких ракет ещё не было. Поэтому в 1965 году главный конструктор ПРО Григорий Кисунько задумал дополнить своё детище тремя принципиально новыми многоканальными стрельбовыми комплексами. Чтобы управлять ими, требовалась ещё более мощная ЭВМ, и задание на её разработку было дано правительством в ноябре 1965 года трём предприятиям. Одним из них был Научный Центр в Зеленограде.

Для решения этой задачи в НИИ физических проблем появился отдел перспективных ЭВМ, где главный инженер Давлет Юдицкий собрал высококлассных специалистов.

В Зеленограде этот проект получил название «Алмаз». Кроме НИИ физических проблем, в котором разрабатывали архитектуру и процессор ЭВМ, в работе принимали участие НИИ точного машиностроения, где проектировали базовую конструкцию, системы питания и ввода/вывода информации, а также НИИ точной технологии, где создавали интегральные схемы. Создание высокопроизводительной ЭВМ во многом упиралось в элементную базу, и в этом отношении «Алмаз» имел неоспоримое преимущество — новейшая элементная база делалась здесь же, в Зеленограде.

В итоге предприятия Научного Центра во главе с Лукиным не только создали эскизный проект, но изготовили и испытали экспериментальный образец модулярной ЭВМ, производительность которой была выше требуемой — 7,5-8 миллионов двойных операций в секунду (30 миллионов операций в секунду в общепринятом тогда исчислении). Вообразите масштаб: оборудование в 11 шкафах занимало 100 квадратных метров и стоило 2,6 миллионов рублей. Проект ЭВМ «Алмаз» был точно в срок — 30 марта 1967 года — представлен Министерству обороны. Он оказался лучшим и был принят в качестве базовой ЭВМ для многоканальных стрельбовых комплексов.

В мае 1968 года зеленоградцы получили заказ на разработку другой супер-ЭВМ 5Э53 — её тоже создавали для многоканальных стрельбовых комплексов. Требования к новой машине заметно повысились. Система ПРО нуждалась в общей вычислительной мощности до полумиллиарда операций в секунду — тогда эти цифры выглядели фантастично. Но никто конечно не рассчитывал получить такую мощность от одной машины. Её должны были обеспечивать 12 ЭВМ, каждая с производительностью 10 миллионов двойных операций в секунду (около 40 миллионов операций в секунду в общепринятом тогда исчислении). Скажем для сравнения, что лучшая тогда зарубежная ЭВМ CDC-6600 имела производительность около 2,5 миллионов операций в секунду. Весь коллектив учёных работал с необыкновенным энтузиазмом, не щадя себя, по 12 и более часов в сутки — причём и инженеры, и директор!

В Зеленоградском Научном Центре требуемую ЭВМ разработали и испытали в рекордно короткий срок — за полтора года, к началу 1971-го. Новая ЭВМ 5Э53 отличалась супер-надежностью. Наработка на отказ составляла у неё 600 часов (у других ЭВМ тогда — менее 100 часов).

Производить её должен был Загорский электромеханический завод. Туда уже доставили восемь комплектов конструкторской документации (к слову, в каждом комплекте было без малого 100 000 листов!) Началась подготовка к серийному производству, изготовление отдельных узлов, но… «ЭВМ 5Э53 попала под жернова „битвы титанов“!» — сообщает историк отечественной микроэлектроники Борис Малашевич, подразумевая под этим сражения между министерствами и многолетние интриги против Кисунько и его системы ПРО.

ЭВМ 5Э53 стала ключевым фактором этой аппаратной борьбы, поскольку без её вычислительных ресурсов не могло быть никаких многоканальных стрельбовых комплексов, способных поражать «независимые» боеголовки. Противники ПРО, и в первую очередь министр радиопромышленности СССР Валерий Калмыков, под началом которого работал когда-то в «Альтаире» Лукин, сделали всё, чтобы не просто уничтожить ЭВМ 5Э53, но и опорочить проект. В результате было пресечено новое, перспективное направление развития отечественной вычислительной техники — модулярная арифметика, опережавшая зарубежный уровень примерно на 10 лет. Восемь комплектов документации на 5Э53 бесславно сгорели в зеленоградском лесу.

В том же 1971 году Фёдор Лукин — инициатор и основная опора проекта 5Э53 — умер. Ему было всего 62. Причиной смерти называли тяжелую болезнь и многолетнюю работу на износ, без отпусков. Однако автор работ по истории противоракетной обороны СССР Алексей Ерёменко считает, что Лукин «не пережил отмены проекта 5Э53».

Но вернёмся на год назад. Летом 1970-го Совет Министров создал комиссию по проверке работы Научного Центра во главе с Анатолием Пивоваровым. В её состав вошли ведущие специалисты оборонных предприятий и Министерства обороны. Комиссия работала в течение месяца. По итогам был составлен акт, где отмечались значительные достижения коллектива и лично директора Научного Центра в разработках отечественной микроэлектроники. Некоторые из них были на мировом уровне, например, в разработках ряда полупроводниковых материалов и аппаратуры. Кроме того, в акте отмечались и объективные недостатки, неизбежные при таком колоссальном объёме работ.

«Фёдор Викторович внимательно прочитал акт, — вспоминает Пивоваров. — Председатель комиссии спросил его: „Может, что-нибудь подправить?“ — „Нет, всё правильно“ , — и он завизировал акт». В августе итоги проверки Научного Центра рассмотрели на заседании комиссии Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам, на котором присутствовал и Лукин. «Обсуждение было довольно спокойным, — вспоминает Пивоваров. — Ничто не предвещало бури. Но в ноябре 1970 года вышел приказ министра об освобождении Фёдора Викторовича от занимаемой должности. Стало ясно, что кому-то он пришёлся не ко двору. Кому?»

Ответ на этот вопрос может крыться не в аппаратных интригах, а в здоровье директора.

Известно, что незадолго до приказа — в октябре, Фёдор Викторович решил взять отпуск и поехать в санаторий. При прохождении медкомиссии врачи обнаружили у Лукина запущенный рак. 10 ноября 1970 года в Центральной клинической больнице ему сделали операцию, но хирургическое вмешательство уже не могло помочь, и состояние больного признали безнадёжным. Вероятно, Лукина освободили от должности именно в связи с его тяжёлой болезнью. Даже награждение коллектива Научного Центра орденом Ленина за большие успехи в развитии микроэлектроники, а самого Фёдора Викторовича — орденом Трудового Красного Знамени, состоявшееся 15 марта 1971 года прошло уже без участия Лукина. Он был слишком болен, чтоб присутствовать на торжественном собрании.

Скончался он 18 июля 1971 года и похоронен на Головинском кладбище на севере Москвы.

Огромный вклад Фёдора Викторовича в создание Зеленограда и отечественной микроэлектроники, двигавшей научно-технический прогресс нашей страны, был высоко оценен. 18 мая 1983 года вышел указ Президиума Верховного Совета РСФСР о присвоении Научно-исследовательскому институту физических проблем имени Лукина.

В 2018 году к 110-летию Фёдора Лукина зеленоградский совет ветеранов электронной промышленности выступил с инициативой назвать номерной проезд 683 на площадке «Алабушево» в Особой экономической зоне «Технополис «Москва» улицей конструктора Лукина — в честь первого директора Научного центра. Это решение поддержала префектура и президиум правительства Москвы.

Так с 3 июля 2018 года на карте Зеленограда появилась новая улица, вокруг которой поднимается новая промышленная зона — самая большая в городе.