В 1919 году в деревне Каменка у Ивана Михайловича и Марии Мефодьевны Тарасовых родилась дочь Вера. В большой крестьянской семье кроме неё подрастали трое братьев — Владимир, Аркадий и Александр. Окончив Каменскую начальную школу, Вера перешла в Крюковскую «семилетку». Училась она хорошо, в школе была пионервожатой. В музее школы 1912 хранится её табель успеваемости за 1938-1939 годы и похвальная грамота, выданная ученице 5-го класса Вере Тарасовой за отличную учёбу и примерное поведение.

После школы Вера поступила в Московский техникум общественного питания и одновременно стала заниматься в аэроклубе близ Матушкино, куда стекались многие ребята из окрестных деревень.

В середине 30-х прошлого столетия в СССР начался авиабум. Молодой советский авиапром расправлял крылья. Славные имена лётчиков, совершавших рекордные трансконтинентальные перелёты, были у всех на слуху: Водопьянов, Чкалов, Каманин, Громов, Раскова, Гризодубова… Власти вовлекали молодёжь в ОСОАВИАХИМ (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству — предшественник ДОСААФ), призывая юношей и девушек — комсомольцев, студентов, рабочих и колхозников, овладевать авиационной техникой.

В 1936 году в районе Крюково между рекой Сходней и Ленинградским шоссе построили аэродром для тренировочных полётов. Большая часть аэродромного поля находилась на территории нынешнего 4-го микрорайона, там, где сейчас проходит Центральный проспект.

Крюковский аэродром укомплектовали самолётами По-2, названными в честь автора — авиаконструктора Николая Поликарпова, правда, это название он стал носить уже в годы войны, а прежде назывался У-2, что означало «Учебный-2». Созданный в 1927 году, легендарный многоцелевой самолёт дал путевку в жизнь сотням тысяч советских лётчиков. На этой «рабочей лошадке» в предвоенные годы в аэроклубах обучили более 150 тысяч пилотов. Обыватели же называли его просто «кукурузником» — ещё до войны он использовался в интересах народного хозяйства, обрабатывая посевы удобрениями и пестицидами.

В конце 1930-х годов Вера Тарасова начала осваивать самолёт. Совмещать учёбу в техникуме и занятия в аэроклубе было непросто. К тому же родители не одобряли модного увлечения дочери, считая, его слишком опасным. Вера их успокаивала, говорила, что учёба в аэроклубе — дело временное, а после техникума она пойдёт работать. В начале 1940 года Вера одновременно окончила лётную школу и техникум, но работать по специальности не захотела. Она всей душой полюбила небо, с горячностью рассказывала родным о переменчивом голубом просторе, о том, как прекрасен с высоты восход солнца.

Увлечённую лётчицу — единственную девушку среди мужчин назначили инструктором аэроклуба. Коллеги, которые были значительно старше, сомневались, справится ли она, но, видя её энтузиазм, вскоре оставили скепсис и стали доверять Вере.

Полёты на Крюковском аэродроме начинались ещё до восхода. Днём шли теоретические занятия, а вечером самолёты снова поднимались в небо. Вере часто давали «квадрат полёта» прямо над родительским домом в Каменке. Пролетая над ним, девушка снижалась так, что домашние видели её улыбку. Из кабины она кричала родным, когда вернётся домой. А мама, выбежав из дома, умоляла дочь подняться выше, боясь, что самолёт зацепит высокую ёлку возле террасы. От аэродромовского начальства Вере, случалось, перепадало за опасное лихачество, но её всегда прощали.

В начале 1941 года Веру Тарасову командировали в высшую школу пилотажа в Ейске. В этот городок в Краснодарском крае в начале 1930-х переехала существовавшая ещё с дореволюционных времён школа морской авиации, которая в 1937 году стала военно-морским авиационным училищем имени Сталина. При нём была организована высшая школа пилотажа, которую Вера успешно окончила в звании младшего лейтенанта.

Когда началась война, Вера по призыву комсомола добровольно вступила в ряды Красной армии. Она мечтала воевать в небе, но… На фронтах действовали радистки, зенитчицы, санитарки, снайперы, разведчицы, но женщин военных лётчиц не было. Девушки — инструкторы авиационных училищ и курсанты аэроклубов атаковали военкоматы просьбами отправить их на фронт, в их числе была и Вера Тарасова. Впрочем, обращались они не только в военкоматы.

Множество писем со всех концов страны с просьбой «поспособствовать» получала знаменитая лётчица Марина Раскова. За три года до войны она вместе с Валентиной Гризодубовой и Полиной Осипенко установила женский мировой рекорд по дальности полёта на самолете «Родина» и одной из первых женщин в СССР получила звание Героя Советского Союза. Она стала «лицом» женской авиации и предложила правительству поистине революционную идею: создать женские боевые авиационные подразделения, каких ни до, ни после в мире не существовало.

Раскова просила для женщин не только права летать, но и новых боевых самолётов, которых не всегда хватало и во фронтовых частях. Однако её просьбу удовлетворили. 8 октября 1941 года был издан приказ НКО №0099 «О формировании женских авиационных полков ВВС Красной Армии». Были созданы три добровольческих подразделения: истребительный полк, пикирующих бомбардировщиков и ночных бомбардировщиков.

В Москве к зданию ЦК ВЛКСМ, где проходил спецнабор девушек-добровольцев, спешили летчицы из гражданского воздушного флота и аэроклубов, студентки из МГУ и других вузов, молодые работницы московских заводов и фабрик — умение управлять самолётом не было обязательным: для лётной части нужны были и штурманы, и техники, и штабные-работники. Отбор был жёстким.

Истребительная авиация считалась самой престижной, ей выпадало вести воздушный бой с врагом. За право попасть в этот полк развернулась отчаянная борьба. Пикирующие бомбардировщики, которыми собиралась командовать сама Раскова, получили лучшие на тот момент машины — бомбардировщики Пе-2. Но настоящим кошмаром для врага — «ночными ведьмами» — предстояло вскоре стать летчицам, воевавшим на ночных бомбардировщиках, тихоходных По-2. Их полк единственный из трёх до самого конца останется только женским. И больше всего званий Героя Советского Союза среди летчиц получат тоже они — «ночные ведьмы». В этот полк была зачислена и Вера Тарасова.

Чтобы пересесть с гражданских машин в кабины боевых самолётов, добровольцы должны были пройти переподготовку, поэтому больше сотни девушек в вагонах-теплушках отправились в военно-авиационное училище в Энгельс. Вера ехала вместе с ними, впереди её ждали курсы штурманской подготовки. От Москвы до городка на Волге поездом не больше суток, но девушки прибыли туда лишь через неделю: их поезд подолгу стоял, пропуская бесконечные военные эшелоны.

Едва приехали, приказ № 1: всем посетить гарнизонную парикмахерскую и подстричься «под мальчика». Из прибывших сформировали авиационную группу № 122, командование поручили майору Марине Расковой. Расквартировали их в старом спортзале училища. И началась нелёгкая курсантская жизнь: десять уроков в день и два часа строевой подготовки. Будущим штурманам к обязательной программе добавлялся ещё час занятий «морзянкой» за счёт утреннего сна. Вера и её подруги поднимались раньше всех и, стараясь не шаркать сапогами, до завтрака шли в учебный корпус, где тренировались на телеграфном ключе. Спали часов по 5-6, но и ночами покоя не было.

Готовя девушек к суровой фронтовой жизни, Раскова не раз поднимала ночью всю часть по тревоге — 2-3 минуты, чтоб одеться и встать в строй. Марина Михайловна проходила вдоль шеренг, проверяя, аккуратно ли застегнуты шинели, туго ли затянут ремень, на ту ли ногу надеты сапоги.

«Обычно на этом вся «тревога» заканчивалась, и мы отправлялись досыпать, — вспоминала лётчица Раиса Аронова. — Но зоркой глаз Расковой подметил, что некоторые девушки надевали шинели прямо на бельё, а сапоги — на босу ногу. И вот однажды после такой тревоги вместо команды «Разойдись!» мы услышали:

— На аэродром шагом марш!

Тут и выяснилось, что кое-кто в строю без портянок, а кое-кто и без штанов. А на улице мороз, ветер. «Пришлось некоторым попрыгать, шутка ли! Зато после этого случая все одевались по тревоге как положено», — заключает Аронова.

Но выпадали среди военных будней и светлые минуты. В спортзале училища, где жили девушки, стояло старое фортепиано. Раскова хорошо играла, и по ночам в притихшем зале звучали её любимые Брамс и Глинка.

Заканчивался январь 1942-го. Интенсивная учёба продолжалась: из классов — на аэродром, с аэродрома — на полигон, с полигона — опять в классы. Гарнизонное начальство не скрывало одобрения и даже восхищения. За три месяца девушки одолели уже половину трехгодичной программы обучения! 25 января начались наконец долгожданные тренировочные полёты.

Лётный состав был одет в зимнее обмундирование, включавшее меховые маски на лицо. В добротной, но довольно громоздкой одежде девушки стали похожи на медвежат. «Штурманы, кроме того, обзавелись ещё специальным снаряжением, необходимым в полёте, — рассказывает Раиса Аронова. — Полностью одетого в свои доспехи штурмана можно было принять за шамана. На тонком ремешке, перекинутом через плечо, болтается планшет, в который вложены карта, бортжурнал и навигационная линейка. К поясу на бечёвке привязан металлический ветрочёт, напоминающий развернутый веер. Отдельно на ниточках висят карандаш и резинка. К перекинутому через шею ремешку прикреплены большие меховые краги». В таком наряде «щеголяла» и Вера Тарасова.

Чтобы определить местонахождение самолёта, штурману в полёте нужно было уметь с помощью прицела и ветрочёта измерить силу и направление ветра, определить угол сноса, на навигационной линейке рассчитать путевую скорость. А ещё нужно было отмечать время, прокладывать линию пути на карте. В общем, дел хватало.

В феврале 1942-го пришёл приказ о создании полка лёгких ночных бомбардировщиков. Возглавила его 28-летняя Евдокия Бершанская, лётчица с десятилетним стажем. Шутники прозвали полк Бершанской «Дунькиным» — по имени командира. Но не прошло и полгода, как среди «своих» появились новые прозвища — «сестрёнки», «небесные создания», «ласточки».

Веру Тарасову зачислили штурманом 1-й эскадрильи и направили в экипаж Любови Ольховской. Вскоре прибыли и самолёты По-2, и начались тренировочные полёты днём и ночью. Девушки летали по маршруту, на полигон для бомбометания, учились летать звеньями.

«Ночные полёты… Кто близко не знаком с авиацией, тот едва ли представляет себе, что такое эти полёты, — вспоминала Раиса Аронова. — Земли нет; ночь одела её в густой мрак. Горизонта нет: ночь старательно затушевала его. Нужна особая сноровка, особое чутьё, чтобы по отдельным сгусткам темноты, неясным штрихам, белёсым пятнам определить своё местонахождение. Иногда случайный огонёк может сказать очень многое и послужить спасительным маяком среди океана тьмы».

Девушки учились видеть ночью. Давалась эта наука с большим трудом и не каждой. Вылет на фронт, намеченный на 1 апреля 1942 года, пришлось отложить, учебные полёты продолжались.

Будущих «ночных ведьм» переселили в отдельную большую казарму, ведь режим у них был совершенно иной, чем у дневных лётчиков. После ночных полётов девушки спали до обеда, а потом начинались занятия. А если на следующую ночь полёты отменяли, «отбой» им давали в 22.00, как положено по общему распорядку — режим ломался. На гарнизонную учёбу и боевое слаживание ушло семь месяцев.

Долгожданный приказ об отправке на Южный фронт пришёл в конце мая 1942-го. Встретили его с большим воодушевлением, поднялась радостная суета. Вот как вспоминает об этом Аронова:

«Хлопали двери, стучала в штабе пишущая машинка, в штурманской комнате запахло клеем и свежими картами: мы, штурманы, готовили маршрут полёта на фронт.

— Не забыть бы завтра прихватить лопату, — шутит кто-то, — а то, говорят, придётся самим рыть землянки.
— Зачем нам землянка? Можно и под крылом самолёта прожить.
— А зимой?
— Ты что, собираешься ещё одну зиму воевать?
— А ты думаешь, что с прибытием нашего полка на фронт немцы начнут стремительно отступать?"

На фронт все 115 девушек 588-го авиаполка отправились своим «лётом».

Из Энгельса полк красивым плотным строем вылетел 23 мая и через 4 дня прибыл в посёлок Труд Горняка под Краснодоном в Луганской области. Здесь для них начинался фронт. Батальон аэродромного обслуживания всё подготовил к их прибытию. В хатах стояли кровати с белоснежными простынями, в саду, под деревьями, — накрытые чистыми салфетками столы. Это было так не похоже на представления девушек о фронте, что некоторые даже расстроились: «Какой же это фронт? Настоящий санаторий!»

Командир 218-й авиадивизии Дмитрий Попов, увидев пополнение — женский полк ночных бомбардировщиков, не скрывал разочарования: «Девчонки!» Большинству из них было от 18 до 22 лет. После «смотрин» он удалился с непроницаемым, каменным лицом, на котором читалось: «За какую провинность наградил меня бог этим полком?»

Вскоре из штаба дивизии поступило распоряжение назначить девушкам дополнительные тренировки: полёты в лучах прожекторов, посадки при минимальном числе стартовых огней, отыскание своего аэродрома в условиях строгой светомаскировки. Недели ушли на выполнение этой дополнительной программы. Наконец 12 июня в дивизии дали «добро» командиру полка и командирам эскадрилий вылететь на боевое задание.

В числе командиров эскадрилий, отправившихся на первое боевое задание, была и Любовь Ольховская, в экипаже которой летала штурман Вера Тарасова. Общая военная судьба связала девушек, и, по мнению боевых подруг, знавших, что руководило Любой, именно её решение определило эту судьбу.

Опытную лётчицу, лейтенанта Ольховскую назначили командиром эскадрильи ещё в Энгельсе. Эта высокая темноволосая девушка с быстрым взглядом из-под длинных, прямых ресниц, жизнерадостная и неутомимая, пользовалась всеобщей любовью и авторитетом среди курсантов. В ней было столько энергии и темперамента, что хватало на всю эскадрилью.

«И вдруг мы узнали, что Люба несколько раз обращалась к начальству с просьбой перевести её в другой полк. В истребительный. Пусть самым рядовым лётчиком, но только в истребительный! — писала в своих воспоминаниях „В ночном небе“ сослуживица Любы и Веры Наталья Кравцова (в те годы Меклин). — Мы понимали её: Любино родное село на Украине фашисты сожгли дотла. И она хотела не просто воевать, а мстить! Жестоко мстить. Стать лётчиком-истребителем, драться с врагом один на один! К этому она стремилась. Но не пришлось Любе летать на истребителе. Вместо истребителя — тихоходный фанерный „По-2“! Трудно, очень трудно было ей согласиться с этим. Однако время шло, наш полк готовился вылететь на фронт раньше других, и она как будто успокоилась: можно и на „По-2“ воевать, нужно только умение. А уж она-то сумеет!»

В первые недели на фронте, когда полк не допускали к полётам, приезжали инспектора и комиссии, устраивали разнообразные проверки. Люба хоть и старалась успокоить нетерпеливых, — мол, не спешите, девчата, всё ещё впереди, — временами сама не могла сдержать негодования: «Подождём, пока им надоест к нам ездить! Инспекции! Проверки! Сколько же ещё ждать, чёрт бы их побрал!» Люба рвалась в бой: «Мы тут сидим, а „фрицы“ тем временем бомбят! Ну, зато мы им покажем, когда начнём летать! Ух, покажем!»

В день, когда полк наконец получил боевую задачу, «Люба не давала покоя своему штурману, заставляя её ещё и ещё раз проверять маршрут полёта, точность расчётов, — вспоминала Кравцова. — Невозмутимая Вера Тарасова, полная и медлительная, на этот раз делала всё быстро, с подъёмом, так что Любе не приходилось подшучивать над ней, как обычно.

— Чтоб полёт наш был высший класс! — смеялась Люба, поблескивая зубами".

На первое боевое задание вылетели экипажи командира полка Бершанской и комэсков — Амосовой и Ольховской.

Безлунной июньской ночью на аэродром приехал проводить девушек в полёт командир дивизии полковник Попов. Прямо у самолётов состоялся небольшой митинг, о котором вспоминала «ночная ведьма» Марина Чечнёва, чья судьба впоследствии была тесно связана с Крюковским аэродромом.

Комиссар Евдокия Рачкевич открыла митинг: «Учёба кончилась, — сказала она. — Настало время проявить свои способности и мужество в бою. Каждая бомба должна точно попасть в цель. Любой экипаж, в какой бы трудной и сложной обстановке он ни оказался, должен драться до последнего патрона в стволе, до последнего дыхания. Поклянёмся же отомстить фашистским людоедам за нашу поруганную землю, за слёзы матерей и детей!..»

Раздалась команда запускать моторы. Один за другим, через небольшие промежутки времени, самолёты ушли в ночь.

«Боевой счёт полка открыла командир Евдокия Бершанская со штурманом Софьей Бурзаевой, а за ними командиры эскадрилий Серафима Амосова с Ларисой Розановой и Любовь Ольховская с Верой Тарасовой, — рассказывала Чечнёва. — Мы знали, что под плоскостями их самолётов подвешены бомбы с надписью «За Родину». Никто не уходил с аэродрома, все с нетерпением ожидали возвращения экипажей с задания. Надо ли говорить, как мы волновались!

— Летят! — разнеслось наконец по аэродрому. Мы бросились к машинам. Чуть не задушили однополчанок в объятиях".

«Первый боевой вылет не произвёл на нас большого впечатления, — писала Наталья Кравцова. — Над целью было спокойно. Никакого обстрела. Только из одного пункта по маршруту изредка лениво постреливал зенитный пулемёт. Так, для острастки. Мы возвращались разочарованные: всё происходило так, как в обычном учебном полёте на бомбометание. Конечно, никто из девушек не подозревал тогда, что для первых нескольких вылетов командование воздушной армии специально давало нам слабо укреплённые цели. Это делалось с намерением ввести полк в боевую обстановку постепенно».

Лёгкие бипланы Поликарпова — По-2, которыми управляли лётчицы, — производили впечатление «игрушечных». Легендарный самолёт был, по сути, куском перкалевой ткани и фанеры, с двумя открытыми кабинами, расположенными одна за другой, и двойным управлением — для пилота и штурмана. Как только их не называли — керосинки, этажерки, консервные банки… Фашисты окрестили их Kaffeemhle (кофемолками) и Нaltsnhmaschine (швейными машинками) — за негромкий специфический звук во время полёта, а самих летчиц называли «ночными ведьмами» — ассоциируя звук двигателей самолётов с шумом подметающей метлы.

Маломощный мотор По-2 развивал максимальную скорость 120 км/час, и в небе самолёт выглядел медленно летящей мишенью. Легкие самолётики не имели никакой защиты, даже бронеспинок, способных защитить экипаж от пуль — их корпус легко пробивался крупнокалиберными орудиями, загорались они от одной искры. Не было и радиосвязи, и никакого вооружения для защиты от вражеских истребителей на борту (только в 1944-м на самолётах появились пулемёты), правда, у пилотов и штурманов были при себе пистолеты ТТ. Но пистолеты не могли спасти лётчиц, если они попадала в луч прожектора — в этом случае они были обречены.

Единственная надежда при встрече с врагом была на хорошую маневренность машины да выдержку экипажа. Зато обнаружить По-2 с помощью радиолокационных станций было очень сложно, ведь металл в нём практически не применялся. К тому же взлетать он мог с любой мало-мальски ровной площадки, заправляться несколькими ведрами горючего и садиться в самых неподходящих местах. Высокая точность бомбометания обеспечивалась конструкцией самолёта, который позволял на небольшой скорости (60 км/ч) снижаться так, что видны были лица девушек. Вот почему «кукурузники» использовали в качестве лёгких ночных бомбардировщиков. Они почти бесшумно подходили к цели на небольшой высоте, оставаясь незамеченными для ПВО противника, сбрасывали бомбы и зажигательные снаряды на позиции неприятеля, и незаметно исчезали во мраке.

Бомбы привешивались в бомбодержатели прямо под плоскости самолёта, и чтобы взять их на 20 кг больше, лётчицы до середины 1943 года даже не брали с собой парашюты. Количество бомбового груза могло достигать 300 кг. В среднем брали 150-200 кг, но поскольку за ночь самолёт успевал сделать несколько вылетов, суммарная бомбовая нагрузка была сравнима с нагрузкой большого бомбардировщика.

С первых дней действия на фронте женского полка в немецких штабных документах появился термин «русская москитная авиация». «От самолёта По-2 нет житья, печи и костры разжигать нельзя — самолёт По-2 видит их и бросает туда бомбы, он везде нас находит, нам приходится всю ночь сидеть в траншеях, чтобы не иметь групповых потерь», — признавался один из пленных солдат вермахта. С этого времени у фашистов появился новый сигнал тревоги: «Ахтунг, ахтунг! Ин химмель нахт гот!» «Внимание, внимание! В небе „ночные ведьмы“!»

Источники не сходятся в том, на каком из вылетов погиб экипаж Любови Ольховской и Веры Тарасовой. Наталья Кравцова в воспоминаниях сообщает, что первый вылет прошёл успешно. А Раиса Аронова и Марина Чечнева утверждают, что девушки не вернулись с первого же задания. Расходятся и даты. В одних фигурирует 8-е, в других 12-е, а в третьих — 18 июня.

Командарм 4-й воздушной армии Константин Вершинин тоже пишет о гибели Веры и Любы в день боевого крещения полка: «На задание вылетали экипажи Бершанской, командиров эскадрилий Амосовой и Ольховской. Им предстояло нанести бомбовый удар по живой силе противника в районе Снежного, посёлка Никифорово и шахты №1. При подходе к цели вражеские зенитки обстреляли самолёт Бершанской. Маневрируя, она вышла к намеченному пункту и с высоты 600 метров сбросила бомбы. Её примеру последовал экипаж Амосовой. В это время зенитный огонь усилился. Несколько осколков угодило в машину Бершанской, но лётчица не растерялась и сумела вывести самолёт из-под обстрела. Так же поступила и Амосова. А вот третьему экипажу не повезло. Во время бомбежки Л. Ольховская и В. Тарасова получили тяжёлые ранения и в районе посёлка Красный Луч произвели вынужденную посадку».

В это время на аэродроме никто не спал, девушки волновались.

«Узнав о благополучной посадке Амосовой, мы с нетерпением ожидали возвращения последнего экипажа, — вспоминала Марина Чечнёва. — Кончилось расчётное время, а машина Любы Ольховской всё не появлялась. Напрасно мы напрягали слух, пытаясь уловить отдалённый шум мотора. Небо над нами молчало. Лишь в бездонной глубине его холодно мерцали звёзды да временами на горизонте вспыхивали отблески не то далёкой грозы, не то взрывов. В тревоге прошла ночь. Заалела заря, заклубился над полем туман, а мы не расходились, ждали, надеялись. Утром командование связалось со штабом дивизии, но и оттуда ничего утешительного не сообщили».

«Прошли все сроки, когда по самым оптимистическим расчётам горючее в самолёте Ольховской должно было кончиться, — рассказывала Раиса Аронова. — Мы поняли, что случилась беда. Первая боевая потеря…»

Наталья Кравцова в своих мемуарах упоминает, что дождавшись рассвета, пропавших девушек стали искать — облетели весь район вдоль маршрута, но Любы и Веры нигде не нашли. Они так и не вернулись с задания — ни на следующий день, ни потом.

«В следующую же ночь после гибели лётчиц самолёты женского авиаполка поднялись в небо с бомбами с надписью: „Мстим за боевых подруг Любу и Веру“» — добавляет комиссар полка Евдокия Рачкевич.

Боевой путь «ночных ведьм» только начинался. Командиром эскадрильи вместо Ольховской стала младший лейтенант Дина Никулина, а штурманом эскадрильи вместо Веры Тарасовой — старшина Евгения Руднева.

После войны «ночные ведьмы» потратили многие годы, чтобы узнать о судьбе и найти могилы всех своих павших подруг, включая Любу Ольховскую и Веру Тарасову. А в начале 1980-х годов на экраны вышел фильм «В небе „ночные ведьмы“». Эта драма поставлена бывшей лётчицей Евгенией Жигуленко, которая сама была «ночной ведьмой» и не понаслышке знала то, о чём поведала.

Первая потеря всколыхнула весь полк. В течение долгого времени девушки предпринимали попытки узнать, что случилось с Любой и Верой, как они погибли. Марина Чечнева в мемуарах «Боевые подруги мои» рассказывает о том, что удалось узнать подруге Веры Тарасовой — Ларисе Розановой. Девушки подружились ещё до войны. Они учились в лётной школе в Ейске, потом переписывались, в полку встретились снова и ещё больше сдружились. Гибель Веры стала страшным ударом для Ларисы, и хуже всего было то, что никто не мог сказать ничего определённого о случившемся.

Прошло много времени, и позже, когда бои шли на Кавказе, Лариса услышала от пехотинцев, что в июне 1942 года они наблюдали в районе Донецка, как падал сбитый советский самолёт По-2. «Самолёт попал под сильный обстрел вражеских зениток, — рассказывали бойцы. — Он резко пошёл на снижение. Мы подумали, что лётчик, наверное, убит. Но, даже падая, самолёт держал курс на восток, к своим. А обстрел продолжался. Помочь мы ничем не могли. Самолёт не дотянул до своей территории и остался недосягаемым для нас. Экипаж, скорее всего, погиб».

По всем признакам это и был самолёт Любы Ольховской и Веры Тарасовой.

Наталья Кравцова вспоминала свидетельства лётчиков соседнего полка, которые в ту ночь бомбили цель неподалеку. Над железной дорогой они видели в лучах прожекторов самолёт По-2, по которому стреляли зенитки. Он шёл к земле. Это была машина Любы и Веры. «Но почему самолёт был обстрелян над железнодорожным узлом? — задаётся вопросом мемуаристка. — Неужели они отклонились к северу случайно? Нет, это не могло произойти. Значит… Люба, конечно, знала, что севернее — железнодорожный узел. Эшелоны на путях. И сама выбрала себе цель… Настоящую!»

«Произошло вот что, — считает Марина Чечнёва. — Люба Ольховская и Вера Тарасова выполнили задание, но попали под плотный зенитный огонь. Уйти от него им не удалось. Осколками снарядов девушек тяжело ранило. Истекая кровью, Люба Ольховская посадила По-2, но выбраться из кабины ни она, ни Вера Тарасова не смогли. Утром жители ближайшего села нашли подруг мёртвыми».

Война кончилась. Полк «ночных ведьм» из 588-го ночного легкобомбардировочного авиационного полка в феврале 1943 года был переименован в 46-й гвардейский ночной бомбардировочный авиационный Таманский Краснознаменный полк. 23 девушки стали Героями Советского Союза, ещё две получили звание Героев России уже в 1990-х годах.

Безвозвратные боевые потери полка составили 23 человека. И хотя лётчицы гибли за линией фронта, никто из них не пропал без вести. После войны «ночные ведьмы» собрали деньги, на которые комиссар полка Евдокия Рачкевич объездила все места, где падали самолёты, и разыскала могилы всех погибших.

В начале 1965 года до командира полка дошло письмо — его переслали из редакции газеты «Правда». Письмо написали красные следопыты из города Снежного Донецкой области. В нём был рассказ местных жителей о том, что примерно в середине июня 1942 года ночью они слышали на окраине Снежного, близ железнодорожной станции Софьино-Бродское, разрывы бомб, а потом видели стрельбу по самолёту. Утром жители пристанционного посёлка нашли сбитый По-2. В передней кабине, склонив голову на борт, сидела красивая тёмно-русая девушка в лётном комбинезоне, руки её будто приросли к штурвалу, а во второй кабине другая — лицо круглое, чуть вздернутый нос. У неё в руках был развернутый пакет бинта. Видимо, она была ранена и пыталась перевязать рану, но новая пуля или осколок, попавший в голову, оборвали её жизнь. Немцы, забрав документы девушек, бросили их. Одна из сельчанок пыталась узнать имена погибших у немецкого переводчика, забиравшего документы, но получила в ответ брань и пинок. Жители посёлка тайком похоронили лётчиц, поставили на могиле скромный обелиск. Но кто лежит под ним? Теперь, когда страна готовилась отметить 20-летие победы над фашистской Германией, они решили выяснить имена погибших.

Не было сомнений, что речь шла о Любе Ольховской и Вере Тарасовой. Весть быстро облетела однополчан, и комиссар Евдокия Рачкевич отправилась к месту гибели боевых подруг.

Самолёт Любы и Веры, сбитый зенитными батареями, стоявшими в посёлке Овсяное, упал на 4-й улице пристанционного посёлка Софьино-Бродское. Фашисты выставили возле него охрану и никого не подпускали. Вскоре на мотоцикле подъехал какой-то важный немец. Он деловито взобрался на крыло и осветил кабину фонариком, но, словно чего-то испугавшись, тотчас же спрыгнул на землю и сказал окружавшим его фашистам лишь одно слово: «Мэдхен!»

Целый день тела погибших лётчиц лежали у забора. Люди просили разрешения похоронить их, но оккупанты не разрешали. Приезжали машины с немецкими офицерами, они фотографировали мёртвых девушек и самолёт. А потом фашисты приказали своему верному холую-возчику «управы» отвезти тела лётчиц на кладбище.

Там повозку встретили жители посёлка Мария Грищенкова, Пантелей Солодочный и другие. Они не позволили немецкому служаке притронуться к лётчицам. Сами положили в воронку от снаряда мягких веток, обернули тела девушек брезентом. И вырос на кладбище невысокий холмик. Жители посёлка не знали, кого они похоронили в тот день, но могилу не забыли и не забросили. Двадцать с лишним лет в посёлках Софьино-Бродское и прилегающих шахт №15 «Основная» и №16 ухаживали за могилой безымянных лётчиц.

В канун 20-тилетия Победы пионеры из школы №8 города Снежный стали писать в разные концы страны: не слыхал ли кто об этих лётчицах. Так письмо попало из «Правды» в руки командира «ночных ведьм».

Эту историю, поведанную местными жителями комиссару полка Евдокии Рачкевич в мае 1965-го, спустя два года изложила газета «За коммунистический труд».

8 мая 1965 года при огромном стечении народа прах погибших лётчиц перенесли из безымянной могилы на городскую площадь Снежного. Среди множества венков, возложенных на их новую могилу, был венок от однополчан.

«Мы помним о вас, наши боевые подруги, — сказала от имени всех „ночных ведьм“ Евдокия Рачкевич. — Теперь на душе хоть по-прежнему печально, но спокойно: вы умерли, как герои».

На церемонию перезахоронения приехал родной брат Веры Тарасовой — Александр. Два других её брата — Владимир и Аркадий были призваны в армию в первые дни войны, а младший — Саша остался с родными дома, ждать вестей. В первые месяцы от Веры приходили письма, в которых она описывала ночные полёты, рассказывала об учёбе, переброске на фронт. А потом в семью Тарасовых стали приходить похоронные извещения. Вера, Владимир и Аркадий — все трое сложили головы на войне. Красные следопыты из города Снежный приняли Александра в пионеры. Впоследствии он вёл активную переписку с ребятами из этого отряда, который стал носить имя Веры Тарасовой.

Вскоре на месте нового захоронения лётчиц был установлен памятник: девушка в длинном платье левой рукой опиралась на щит с гербом Советского Союза, а в правой держала венок.

Со временем город Снежный разросся и центр его сместился в сторону. Памятник лётчицам оказался на окраине в неприглядном месте за бывшей столовой на фоне труб и заборов. За эти годы разладились политические отношения с Украиной, сменилось не одно поколение. Когда ученики зеленоградской школы 1913 стали исследовать историю жизни и подвига Веры Тарасовой, они списались через интернет с жителями города Снежный и узнали, что «стараниями» вандалов с памятника сорваны все надписи на могильной плите, а среди горожан немногие помнят, что это за обелиск и кому посвящён.

Но за обелиском продолжают ухаживать ученики ближайшей школы №3, убирают территорию возле памятника лётчицам, проводят возле него торжественные линейки, возлагают цветы.

Улица Веры Тарасовой появилась в Зеленограде в сентябре 2013 года после того, как в 2011 году Совет ветеранов 16-го микрорайона предложил присвоить это имя безымянному проезду 686 между 19 и 20-м микрорайонами. Раньше на этом месте стояли дома родной Вериной деревни — Каменки. Улица Веры Тарасовой небольшая, чуть менее километра. Сегодня она соединяет два проспекта — Панфиловский и Георгиевский.