Судья зеленоградского суда Елена Шелкошвейн 29 апреля назначила штраф в 15 тысяч рублей для студентки Высшей школы экономики из Зеленограда Светланы Ушмодиной. Ей вменили административную статью о нарушении установленного порядка митинга (часть 5 статьи 20.2 КоАП РФ). Полиция записала в протоколе, что Светлана во время митинга 21 апреля в Москве была в составе группы из пяти тысяч человек и «привлекала внимание граждан и средств массовой информации», скандируя лозунги и игнорируя разъяснения полиции о незаконности акции.

На одном из видео, которые предоставила полиция в качестве доказательств ее вины, Светланы не было, на другом фрагменте она спокойно шла по улице. Суду хватило этих материалов. Сейчас Светлана и ее защитник обжалуют это решение суда.

О проведении митингов команда осужденного политика Алексея Навального объявила, когда лечащие врачи оппозиционера заявили о «резко отрицательной» динамике его анализов, сам политик жаловался на боли в спине и ногах и требовал квалифицированной медицинской помощи.

— Митинг, за который меня штрафовали, проходил 21 апреля. Я пришла на Тверскую улицу, все было, на мой взгляд, очень мирно и спокойно: люди ходили по тротуарам, никоим образом не провоцировали полицию. Ни ко мне, ни к окружающим меня людям сотрудники правоохранительных органов не подходили. Более того, я сама несколько раз подходила к полиции, спрашивала, могу ли я пройти на какую-то улицу, потому что не понимала, есть ли там оцепление. Мне любезно отвечали, все было хорошо.

Полиция не рассказывала в подробностях, каким образом была установлена моя личность. Я предполагаю, что была использована технология распознавания лиц, и тогда в наше прекрасное ОМВД пришла информация из департамента информационных технологий, где было сказано, что вот такая-то приняла участие в несогласованной акции, нарушала порядок, оштрафуйте ее. После этого меня и вызвали в отдел — по надуманному предлогу.

Это на самом деле довольно странная история. Я в тот день спокойно сидела на семинаре, и тут мне звонит моя мама, у нее взволнованный голос. Она говорит, что меня вызывают в полицию, что мне нужно прийти, написать какое-то объяснение. Ей самой позвонил мой папа — из полиции сначала позвонили ему. Я до сих пор не понимаю, почему звонили именно моему отцу, а не мне, если я уже совершеннолетний человек и это касается только меня.

Потом мама снова звонила в отдел полиции, и только на третий раз ей сказали, что я должна написать какое-то заявление или объяснения по поводу дела о мошенничестве, что я буду либо потерпевшей, либо свидетельницей. И если я ничего не знаю, то просто напишу это все и спокойно пойду домой. Я понимала, что, скорее всего, будет статья в связи с митингом, потому что что за бред, какое мошенничество? Так оно и оказалось

То есть меня вызвали в отделение, не назвав достоверного повода, ввели в заблуждение мою маму — это, конечно, очень неправильное поведение сотрудников правоохранительных органов.

В целом я не могу сказать, что сотрудники полиции жёстко нарушали свои должностные инструкции. Первым делом меня отвели в кабинет под названием «Уголовный розыск», и я очень сильно испугалась, потому что не понимала, по какому прохожу делу, уголовка это или административка: за митинг сейчас можно получить и то, и другое. Было очень страшно и неприятно, долгое время мне ничего не говорили, потом какой-то мужчина спросил, была ли я на митинге. Сказала, что была, и меня просто оставили минут на 40, я сидела и ждала участкового. То есть мне вообще ничего не сказали: ни какой эпизод, ни какая статья.

Мне очень повезло, что у меня есть знакомые адвокаты и правозащитники, с которыми я общалась, пока находилась в полиции. Без них было бы намного хуже. У меня довольно большой опыт волонтёрства в околоправозащитной среде, но нахождение в отделении очень сильно повлияло на меня: я ревела и не могла успокоиться, ситуация была стрессовая. Я отказалась от дактилоскопии, от фотографирования и постановки на учет.

Поскольку я сидела и ревела, полиция решила со мной поговорить и таким образом успокоить. Меня спрашивали по поводу митингов: что конкретно меня не устраивало в нашей стране, почему конкретно я вышла на митинг. Один из сотрудников сказал, что он постоянно задает этот вопрос и ему дают банальные ответы.

Потом они начали пытаться выяснить, в каком вузе я учусь. Я сказала, что буду брать 51 статью Конституции и без своего адвоката разговаривать с ними не собираюсь. Они решили пойти другим путем, спрашивая, в каком городе находится мой вуз, в каком районе города. Это было не очень приятно, потому что ты чувствуешь, что находишься в подчиненном положении, у человека перед тобой есть власть, и эту власть он может использовать каким угодно образом.

Когда приехала моя защитница, её не пускали в здание около двадцати минут: сотрудники говорили, что ничего страшного — наоборот, она подышала свежим воздухом, для её здоровья это полезно. Мы с ней ознакомились с материалами дела, это была административка по части 5 статьи 20.2 КоАП. После этого нам нужно было поговорить конфиденциально, обсудить линию защиты. Но сотрудник полиции не стал оставлять нас одних, заявив: вдруг мы будем общаться на какие-то личные темы [а не по поводу материалов дела], и поэтому он должен следить за нами. Это просто какой-то цирк.

Мне дали посмотреть материал, который у них на меня был. Это было видео, мы посмотрели его три раза, меня на нем не было. После этого меня отпустили под обязательство о явке. В суд полиция в качестве доказательств моей вины принесла уже другой фрагмент видео, где я действительно была. Но на нем мы просто идём, я разговариваю со своей подружкой, улыбаюсь. Если бы в этот день не проходил митинг, можно было бы сказать, что я просто гуляю по улице.

А в протоколе написано, что я не слушала полицию, привлекала внимание СМИ и других людей. Из меня сделали просто невероятную правонарушительницу, хотя по факту на этом видео я просто мирно иду по улице, не делая ничего, что могло бы нарушить общественный порядок.

Суд был формальным. Мы просили, чтобы суд обеспечил явку второй стороны [полиции], чтобы была состязательность сторон, но нам ожидаемо отказали.  

Единственный вопрос, который мне задала судья: действительно ли я считаю, что люди в любое время, в любом месте и в любом количестве могут собираться и не согласовывать это с государством? Я опешила, мне стало так неприятно: государство как будто пытается проникнуть во все сферы нашей жизни и контролировать любые наши действия, любую мысль.

Неприятно, что власть не радуется, что у нас создается гражданское общество, что люди готовы друг другу помогать и совместно обсуждать идеи, предлагать проекты. Государство, наоборот, пытается пресечь эти  инициативы. Мне стало от этого очень больно, потому что ты вроде как пытаешься формировать свою субъектность постоянно, а государство, имея над тобой власть, просто делает тебя объектом.

У меня не появилось проблем с учебой. Я не первый человек, задержанный в своем вузе и, думаю, не последний. Даже в нашей группе уже были такие прецеденты. Мне звонили из вуза и спрашивали, нужна ли помощь. Это было очень приятно, потому что я уже была готова держать оборону, но, наоборот, получила поддержку.

Эти события на меня очень сильно повлияли. Хотя у меня есть опыт волонтёрства в этой сфере, меня это немного выбило из колеи. Сложно сейчас учиться, что-то делать, пока что я пытаюсь восстановить свое эмоциональное состояние.

16 апреля прокуратура Москвы потребовала признать ФБК (внесен в список иностранных агентов), «Фонд защиты прав граждан» (также в списке НКО-иноагентов) и штабы Алексея Навального экстремистскими организациями. В надзорном ведомстве считают, что «под прикрытием либеральных лозунгов эти организации занимаются формированием условий для дестабилизации социальной и общественно-политической ситуации».

29 апреля глава сети региональных штабов Навального Леонид Волков объявил, что официально распускает эту сеть, так как нормально работать в сложившихся условиях больше невозможно. По его словам, региональные организации отправляются в свободное плавание и будут функционировать как независимые объединения с самостоятельным финансированием.