— Я родился в 1924 году в деревне Кременичи Новгородской области. Отец воевал в Первую Мировую, вернулся, больной чахоткой. Умер, когда мне было тогда всего два года. А матери — 33. Моя мама была обычной крестьянкой, работала в колхозе. Жили мы натуральным хозяйством, довольно бедно. Мать не знала грамоты, и учиться мы начали вместе, когда я пошел в первый класс. Так и ходили три года — я учился днем, а мама вечером. Она научилась читать и писать. А замуж повторно так и не вышла, хотя к ней сватались. Говорила: «Надо сначала поднять детей…»

Мама пела в церковном хоре. Брала меня за ручку — и в церковь, на клирос. Я пел очень высоким голосом. Мама говорила, что у меня будет дискант. Помню, зимой заберемся на печку, ветер свистит и воет… Мама начинает петь: «В низенькой светёлке огонёк горит…» — а я подпеваю. Вот такие у меня истоки. Я нигде не учился петь, это мать передала мне любовь к музыке, пению. Пел и пою везде. Могу одним пальцем на балалайке мелодию сыграть. Сочинил мелодии романсов, их больше тридцати.

— Я окончил семилетку, а затем — в апреле 1941 года — школу фабрично-заводского обучения (ФЗО). В школы ФЗО с 1940 года молодежь направляли в порядке мобилизации. По закону «О трудовых резервах» мы должны были отработать три года там, куда пошлют. Так я оказался на уральском металлургическом комбинате, в городе Серове Свердловской области. Работал там слесарем, должен был контролировать режимы выплавки стали для танковой промышленности. Конечно, мы, молодые ребята рвались на фронт…

Спустя три года, в феврале 1944-го меня направили в танковую школу в Свердловск. Окончил её и получил должность командира орудия СУ-100 [противотанковая самоходная артиллерийская установка]. Осенью 44-го вместе с техникой нас направили на Первый Украинский фронт в 4-ю танковую армию. К концу войны 4-я танковая пошла освобождать Прагу, а нас, самоходчиков, отправили в танковый лагерь в Ровно.

В июле 1945-го перевели в Ленинградский 54-й танко-самоходный полк. И я оказался на Первом Дальневосточном фронте. Освобождали Северную Корею. Там, у Тихого океана, и закончил войну.

Имею награды: медали «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За победу над Японией», Орден Отечественной войны II степени, медаль Жукова.

Демобилизовался в апреле 1947 года в звании старшины. Поехал к матери — не видел её семь лет. А в июне меня приглашают в военкомат — «надо ещё послужить». Молодых фронтовиков отправили на годичные курсы при Высшей офицерской школе самоходной артиллерии в город Ломоносов Ленинградской области. Закончил курсы, повесили погоны лейтенанта. И отправили на остров Сааремаа в Эстонию. Тогда, после известной фултонской речи Черчилля [считается сигналом для начала холодной войны СССР — США] стояла задача укрепить техническими частями армии морские границы. В Эстонии стоял 3-й пулеметный артиллерийский отдельный полк. А меня туда направили заместителем командира батареи по политической части. А фактически по воспитательной. То есть — замполит. Хотя раньше говорили «комиссар».

Кстати, маршал Жуков, будучи министром обороны, ликвидировал институт военных комиссаров. Хрущев потом восстановил. А я попал я под сокращение в 1955 году, вместе с многими, — в это время из армии и флота уволили 1 миллион 200 тысяч военных.

К этому времени у меня уже была семья — жена, пятилетний сын. Мы жили в лесу на острове, в здании, где немцы в своё время построили прачечные. Никакой гидроизоляции там не было, постоянная сырость. Топили углём. И что дальше? Демобилизовали — иди на все четыре стороны, живи, как хочешь. Решили съехаться со старшим братом и жить на малой родине, в Новгороде. Город, конечно, был страшно разрушен во время войны.

Так и стали жить: шесть человек, две семьи, в восьмиметровой комнате. Потом потихоньку домик собрали с отдельной комнаткой. «Хозспособом» — где что найдешь, пригодное для стройки, то и пойдет в дело. …Не хочется всё это вспоминать.

Я пошёл в вечернюю школу — с семилеткой в институт не поступил бы. Окончил её, а потом и вуз, Ленинградский политехнический. Параллельно работал на новгородском заводе имени Ленинского комсомола по производству полупроводниковых приборов. А в 1969 году меня пригласили как молодого специалиста в Зеленоград. Хотя какой молодой — мне уже было за сорок. Работал в «Научном центре», заместителем главного технолога на заводе «Микрон», инженером на солнечногорском механическом заводе — он входил в объединение «Элас». Как и зеленоградский «Компонент», и конаковский «Микроприбор».

В 1972 году сын пришёл из армии, женился, родился внук. Мы с женой вышли на пенсию в 1984-м. А в 93-м поехали на малую родину, ближе к родительским могилам — в Новгородскую область. И потом случилось так, что сын сильно заболел, у него было нервно-психическое заболевание. И мы вернулись в Зеленоград. Жили все вместе в однокомнатной квартире во 2-м микрорайоне. Это было тяжко. Мы с женой тоже болели… Я пытался получить отдельную квартиру в Зеленограде как ветеран войны, на это ушло много сил и нервов. Ничего не получилось… Хотя по «Закону и ветеранах» имею право на жильё (об истории с квартирой расскажем отдельно — Zelenograd.ru).

Меня поддерживают и помогают мой внук Дмитрий и правнучка Саша. Жены моей не стало в 2014 году. Мы прожили вместе 65 лет. Она мне всё ещё снится по ночам.

Четыре года назад я участвовал в телевизионном шоу «Старше всех!», мне было 93 года. А вообще, история такая: я пел в самодеятельности, подарил баянисту кассету со своими песнями и романсами. Он, не спросив меня, отправил её на телевидение. Там послушали и пригласили меня на «Голос 60+». Я сначала отказывался — старый я уже, что я там буду делать? Но уговорили.

Подготовка к первому выступлению — это были четыре поездки в Останкино. Ездили с внуком и правнучкой своим ходом, на 400-м автобусе, на такси. Первый раз приехал — просто спел, прошел отбор. Второй раз — репетировали с оркестром. Третий — генеральная репетиция на сцене. Четвертый — уже съемки. Это были «слепые прослушивания», когда жюри не видит, кто поёт. Я пел песню «Родина» — «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля». Я сам её выбрал.

Ко мне повернулись все участники жюри, только я их плохо видел — какие-то силуэты. Очки мне, к сожалению, носить нельзя, а видит только правый глаз, да и тот слишком хорошо. Дмитрий Нагиев мне стал шутливо объяснять, кто эти люди. «Кто из них будет у вас учиться?» Я, признаться, знал из них только Олега Газманова. Его и выбрал в наставники.

Наставник — это, конечно, условное словно. Чему меня уже учить? Я не переучиваюсь. Да и слова могу забыть. Да и вообще — у меня ларингит, трахеит, фарингит. Хожу с ингалятором и шалфеем.

После «слепых прослушиваний» шёл тур «Нокауты». Я пел «Нас всё меньше и меньше» — песню, которую написал сам на слова неизвестного автора. А в финале спел русскую народную песню «Ах ты, душечка, красна девица» и «Моя любимая» Блантера — «Я уходил тогда в поход в суровые края, рукой взмахнула у ворот моя любимая…». Меня так тепло приняли, столько добрых слов сказали. Я счастлив. И совершенно не тщеславен.

Волновался ли я? Да.

Я до сих пор работаю в своём огороде, вожусь там потихоньку. Я всегда пел. И на войне, и дома, и на сцене. Вообще всегда и везде. Люблю романсы, люблю вокальную классику. Хотел замахнуться на арию Надира [из оперы Бизе «Искатели жемчуга"], но что-то не получается. Пою арию Риголетто. Мне хорошо, когда у меня нервы на месте, когда я не переживаю за кого-то или что-то. А вообще, пение — это здоровье. У меня был рак, я перенес операцию и победил болезнь.

Живу, пою, получил после выступления на телевидении множество поздравлений, присылали и письма. Говорят, очень много хороших отзывов в интернете. Олег Газманов пригласил меня участвовать в своем юбилейном концерте. Буду петь «Нас всё меньше и меньше».


Юлия Кравченко